НРАВСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ ОРАКУЛ. МУДРОСТЬ, ЗНАНИЕ И ВЕРА
Хотел того мудрец или нет, но срединное положение в обществе обязывало его быть связующим теоретическим звеном между верхами и низами. Выйдя в центр социальной арены, мудр, ц с необходимостью становился центральным звеном всех ВИДОВ оппозиций верха и низа. Через него стали протекать идеи жизни послеродовой общности: снизу они шли как запрос общества об образцах коллективной жизни, сверху — как ответная на запрос норма. Движение сознания снизу вверх и обратно преломлялось через творческую интерпретаторскую деятельность мудреца. В функции социального посредника мудрец восстанавливал традиционное направление работы сознания.
Оно принимало личностную окраску, но, поскольку мудрец еще полностью поглощался космической и социальной всеобщностью и творил на благо всех, его деятельность оставалась анонимной.Как только мудрец занял место мировоззренческого центра, перед ним встала задача — на каком материале и как свести противоположности верха и низа в центре Поднебесной в нсиро- •тиворечивое единство:
- Если избрать родовые опоры — мировые столбы космоса и биосоциальный родовой организм с воплощенным в них родоьим сознанием, то это попросту было бы теоретической реставрацией архаики родового коллективизма. Такая мировоззренческая позиция могла отвечать интересам только одной части общеспм - родовой аристократии. Но и эта позиция уже дискредитировала себя предшествующей формой коллективного морализаторства, которая независимо от классовых интересов аристократии рПотала в контексте родовых идеалов и не привела к действительной реставрации рода.
- Если опорой избрать послеродовое состояние центра космоса— пустоту и социальный организм с нарастающей государственностью, а способом связи верха и низа избрать любое силовое давление, например политическое и военное, то это была бы весьма шаткая мировоззренческая позиция. Не хватило бы силы давить и не хватило бы самосознания подчиниться.
- Если бы в качестве опоры мудрец избрал самого себч и
свои нравственные и познавательные возможности, то это было
бы претензией на божественность, непостижимую с точки зрения
тогдашнего индивидуального и общественного сознания. Такого
мудреца надо было бы скорее изгнать из общества, чем лелеять.
Любой из этих мировоззренческих материалов и способов достижения материального и духовного единства общества и природы как таковой был бы приемлем для мудреца, если бы была философская школа — содружество идейных единомышленников, область отвлеченного теоретического размышления об устоях мира, где бы предфилософская мудрость обретала философское счастье взаимопонимания между мыслителями.
Мудрец переходного периода, владея личным мужеством, мог бы отважиться на один из таких способов, даже сознавая, что он превратится в философского отшельника.
Но у него еще не было социального и личного опыта философа, он еще ничего не знал о возможностях и способах возврата его отшельнического теоретизирования и переживания за судьбы народа к самому народу. Не было еще этих относительно самостоятельных философских коммуникаций мысли, в которых бы люди находили в обобщенном виде движение собственных идей, продуманных до категориальных телесных и духовных пределов. Мудрая свобода мыслителя не могла быть независимой от окружающих условий. Кроме того, рядом с мудрецом вырастала новая социальная сила, стоящая на службе вырастающего государства. Эта сила — «служилые», прообраз государственного аппарата. Со своей стороны они требовали от мудреца удовлетворения теоретической потребности государственной власти во главе со своим сувереном.В поиске связей верхов и низов мудрецу ничего не оставалось делать как, во-первых, найти такой мировоззренческий материал фиксации идей, который оставался бы всеобъемлющим космосом, живущим по своим объективным ритмам, и все-таки, чтобы им в определенной мере владел-человек. Во-вторых, чтобы идеи не были простой декларацией коллективной нравственности от имени объективного космоса, но чтобы в них реализовывалась поисковая дидактика человека, дававшая одновременно и путь реализации требуемого» поведенческого образа, и гарантию защиты. В-третьих, чтобы в способе вещания идей участвовал и космос со своей вечной истиной, и человек, ищущий эту истину. В-четвертых, потребности нового нужно было подвести под традицию, сделать так, чтобы новое вырастало «само собой» через природ- но-родовое прошлое, обобщающим ликом которого был первопредок. Таким образом, новое в общественном и индивидуальном требовании единства приобретало прежнюю силу природного естества и в то же время санкционировалось человеком. Словом, нужно было избрать такой материал, такой способ фиксации идей и развития их содержания, в котором уравновешивался бы объект космоса и субъект человека. Возьмем для примера китайскую предфилософскую культуру.
Такой материал и способ там были • найдены в поисковой мантике—в практике нагадывания по космосу-вещи.
Поскольку субстанциально-генетические связи природы и общества отражались в любой вещи (макрокосм и микрокосм совпадали), то для мантических операций могла служить любая подходящая вещь. Китайцы избрали панцирь черепахи, который своими естественными линиями воспроизводил систему полей китайского космоса. Это был «План», и «Книга» космоса. Конечно, он должен идти от первопредков, и мудрецам осталось лишь сказать, что «Пл,.аи «Книга» «вышли из Ло (реки) и Хэ (реки)» — древнейших ;:tp- вопредков китайцев [5, Сици, шан, 11]. Сегменты верхней пlt; .,п. вины панциря шан символизировали девять полей Неба, се г:.:, м. ты нижней половины — ся — девять полей Земли. В центра.!1 поле делалось отверстие, куда входила «Ось мира». Исслсдог,:- тели по-разному считают, как обращались с панцирем при і. нии. Некоторые думают, что щит панциря пробивался раска. «ц. ным металлическим шипом и по рисунку трещин давалось pui.e- ние. Однако для массового гадания такой материал весьма ло- рог. Можно предположить, что между верхней и нижней Ці дивинами панциря закладывалась центральная пластина По Небесной чжун с нанесенными знаками. Она-то и пробива.і.чь «Осью мира» и по рисунку ее трещин нагадывали решение. Ом- кул записывали на костях животных, которых найдено огромнее количество.Слово «нагадывание» вместо «гадание» употреблено здесь сознательно, поскольку гадание привносит современному читателю представления о мистическом поиске человеком связи со своей судьбой, выраженной в промысле божьем и т. д. Однако древние китайцы в общей совокупности своих представлений вон*, lt; не так относились к гаданию. Прежде всего надо сказать, что л а я гадания в Китае выделялись специальные центры, имевшие региональное или даже общекитайское значение, подобно Л» фийскому оракулу у греков. Предположительно, одним из таких центров был центр в местности вблизи современного города Аньян. Ученые нашли здесь целые «архивы» записей на когтях с вопросами и ответами оракула, а также о действительно последовавших после этого событиях.
Судя по характеру записей, оракул имел большое хозяйственно-экономическое, политическое, военно-предпринимательское, семейно-организаторское, культурно-просветительское и тому подобные значения [70; 71].Гадание носило коллективный характер. Руководство осуществлялось царем или другим ответственным лицом. Операции гадания обслуживались специально подобранным штатом гад:.- телей. Это были способные личности, хранители астрономических и географических знаний, знаний о смене времен года и циклах лет, знаний экономического и военного потенциала племенных объединений и взаимоотношений племен; о племенных традициях и генетических связях между родственными группами и т. д. По сути дела аппарат гадателей выполнял законодательную и исполнительную функции. В ответ оракула при санкции правителя они вплетали ту или иную нужную политическую или хозяйственно-организаторскую идею. Этот ответ не давался сразу же и безоговорочно. Он являлся результатом обсуждения или сравнения мнений и положений групп гадателей следивших за различными областями природных и социальных явлении Тем самым всесторонне выяснялись последствия, могущие быть в обществе и природе за тем или иным действием. Воп- рос о предприятии запрашивался у первопредков, обобщавших собой природный и социальный мир. Ответ тоже шел от первопредков, но проходил интерпретацию гадателей и царя. Таким образом, оракул сохранял статус объективности — шел от Неба и Земли и имел силу естественной необходимости. Одновременно через систему связей природно-родивых первопредков оракул подключал к себе глубочайшие общественные традиции. Он был тем звеном, который смыкал концы круга природного цикла и насыщал его новым социальным смыслом. Оракул сознательно нагадывал то или иное общественное действие и норму поведения. Он соединял в себе и коллективное нравственное требование, и политическую необходимость возникающего государства, и классовый интерес. Теоретик-мудрец и гадатель здесь чрезвычайно близки друг к другу, возможно, даже функции того и другого соединялись в одном лице.
Большое значение оракула в жизни китайского общества переходного периода подчеркивает то, что он включен в «Хунь фань» — «Великий Образец,» древнего закона по управлению китайским обществом.
В седьмом разделе говорится: «Выбери и постав'Ь людей, гадающих на панцире черепахи, и людей, гадающих на стеблях тысячелистника, и новели им гадать. И скажут тебе о дожде, о дымке, о тумане, о надвигающейся грозе, о буре, н скажут тебе о внутреннем знаке и о внешнем. Всего же семь гаданий, из них гаданий по панцирю черепахи — пять, а гаданий по стеблям тысячелистника — два. И разрешишь сомнения. И поставишь людей сих и дашь им предвещать и гадать. Если трое будут гадать, то следуй согласному ответу хотя бы двоих. А если будет у тебя великое сомнение, то обсуди его, обратившись к своему сердцу; обсуди, обратившись к приближенным: обсуди, обратившись к народу; обсуди, обратившись к предвещающим и гадающим. И вот в согласии будешь и ты, и черепаха, и тысячелистник, и приближенные, и народ. II назовется то великим рождением. И утвердишься крепостью сам, и потомков твоих встретит счастье. Будут в согласии ты и черепаха, тысячелистник— пусть даже воспротивятся приближенные и народ — быть счастью. Будут в согласии приближенные и черепаха, и тысячелистник, пусть и ты, и народ будете противиться.— быть счастью. Будут в согласии ты и черепаха, а воспротивится тысячелистник, приближенные и народ,—в делах внутри царства быть счастью, в делах же вне царства — быть несчастью. Если же и черепаха, и тысячелистник разойдутся с людьми, то пребывающему в покое предуказано счастье, пребывающему же в действии — несчастье» [82, 48—49].
Число гаданий и количество участников строится здесь по аналогии со структурной упорядоченностью китайского космоса. Структура горизонтального «пятичастного креста» выражается пятью гаданиями об атмосферных явлениях Поднебесной, связующих Небо и Землю: дождь, дымка, туман, гроза, буря, и пятью участниками, по согласию или несогласию которых прн- нимается решение: верховный правитель, черепаха, тысячелистник, приближенные, народ. Трехчастная вертикаль космоса выражена в количестве гадающих —три человека, вероятно, но- ставленных в соответствие Небу—Поднебесной—Земле. Двоица как принцип субстанциально-генетической связи и диалектики построения категорий сознания выражена в понятии знаков «внутреннего» и «внешнего». Примечательно, что и греческим Дельфийский оракул отводит огромное значение числу пять.
Мантическая работа сознания строится в направлении сни а вверх как запрос к первопредку и сверху вниз как поведенческий императив, исходящий от первопредка. В том и другом направлении функционирует доверие или вера первопредку-космосу. Критерием истинности служило действительное событие, последовавшее за пророчеством оракула. При этом императив перво- предка оставался вне оценки на истинность и ложность. Если действительное событие противоречило оракулу, то ответственность ложилась на гадателя, неправильно истолковавшего фон- мулу оракула. Здесь нужен был толковый теоретик и политі gt; Поэтому китайская предфилософия везде рядом с избранником Неба — Сыном Неба тянь цзы обязательно ставит умного (идеального) советника — сына правителя цзюнь цзы или совершен- номудрого человека шэн жэнь. При внешнем самоустранении правителя доверие и вера в первопредка (а в нем в природу, социум и человека) в движении сознания вверх к Небу и вниз or Неба превращались в принцип самодоверия естественности (Небу): сам запрашиваю и сам получаю ответ для своих действий в контексте жизни Первопредка-космоса. Категории самости цзы и естества цзы жань стали выражением существенных характеристик индивидуального и общественного сознания древних китайцев. Таким образом, мантическая практика соединяла в себе мудрость гадателя, знание — поисковый выбор решения и веру в себя и первопредка-космос.
Мантика китайцев делает один важнейший шаг в развитии самосознания человека и создания теоретических возможностей этого развития — именно шаг в сторону перевода абсолютного природно-родового объективизма сознания на внутренние ощущения человека. Вследствие этого в предфилософии и философии постепенно встает вопрос о сущностной природе человека к вещи и их отошений. Мировоззренческий шаг осознанной связи космического объекта с человеческим субъектом отражают древнекитайский и древнеиндийский памятники «И цзин» и «Чхан- догья» Упанишада.