ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
С моей точки зрения, не в 1991 году, т.е. не в момент распада СССР. Такой модели завершения холодной войны не было ни в одном из сценариев ЦРУ.
Это, кстати говоря, признает С. Тэлбот. «Всего лишь 10 лет назад, — пишет он в1996 году, — многие из нас не могли и вообразить, что мы или хотя бы наши дети доживем до того момента, когда Советский Союз откажется от марксизма-
10
ленинизма и мирно распадется на 12 отдельных стран» .
Начало конца холодной войны, вероятно, можно датировать 1985 годом, когда к власти пришло новое поколение руководства СССР во главе с М.С. Горбачевым. К этому моменту необходимость окончания конфронтации твердо сознавалась всем обществом. Значимыми вехами на этом пути был Рейкьявик, переговоры по ЯКВ, подписание в 1987 году Договора по РСМД, переговоры об ОВСЕ в Вене, односторонние сокращения ТЯО в Европе. Однако важнейшим рубежом между конфронтационным и постконфронтационным периодом истории международных отношений после второй мировой войны следует считать вывод советских войск из стран Восточной Европы. Последующее падение Берлинской стены закрепило этот беспрецедентный односторонний шаг в символическом отношении, осуществленный, кстати, совершенно добровольно и без какого бы то ни было давления извне.
С другой стороны, можно легко доказать, что холодная война не вполне окончена. И один из самых сильных аргументов в пользу такого вывода — сохранение доктрины ядерного сдерживания, которая является органическим элементом сложившейся после второй мировой войны системы международной безопасности. Ведь какие бы неимоверные усилия ни предпринимались на самом высоком политическом уровне с тем, чтобы вырваться за пределы холодной войны, ситуация взаимного ядерного сдерживания, материализованная в чудовищно разросшихся военных потенциалах, будет с неизбежностью воспроизводить всю совокупность конфронтационных межгосударственных отношений.
В доктрине сдерживания имманентно заложена концепция злобного врага, идея взаимного запугивания и состязания в наращивании ядерных вооружений. Она как бы абсорбирует в себе, — а вернее, в инструментах своего осуществления — весь груз накопленных за долгие годы холодной войны взаимного недоверия, подозрительности, вражды и ложных, зачастую окарикатуренных представлений друг о друге.Между тем важнейшие американские документы свидетельствуют о том, что доктрина ядерного сдерживания России по-прежнему является органической и неотъемлемой составной частью военно-политического мышления США, которое, таким образом, не претерпело существенных изменений после объявленного окончания холодной войны. Так, например, в ноябре 1997 года президент США Б. Клинтон подписал секретную директиву, ставшую, скорее всего, с ведома Белого дома достоянием гласности. В этом документе, определяющем общие цели и задачи, поставленные перед стратегическими ядерными силами, сохраняется возможность нанесения ядерного удара по российским военным и гражданским объектам. Кроме того, — расширяется перечень целей на территории Китая, а также содержится указание прекратить планирование мероприятий на случай «затяжной ядерной войны». Новая директива заменяет документ, подписанный президентом Р. Рейганом в 1981 году. Как сообщили американской прессе анонимные представители администрации США, впервые после окончания холодной войны в президентском документе «содержится формальное признание того, что ни одна страна не выйдет победителем в крупном ядерном конфликте». В то же время от разработчиков военной политики требуется сохранить «давно существующие возможности для ядерных ударов по военному и гражданскому руководству и ядерным силам России». Особенностью директивы является также то, что теперь допуска-
ется применение ядерного оружия в ответ на использование химических и бакте-
11
риологических средств против американских войск .
Документ Б. Клинтона весьма примечателен именно в рассматриваемом контексте холодной войны.
Во-первых, США недвусмысленно дают понять, что Россия по-прежнему находится в списке их потенциальных противников.
Напомним, что в этот список (т.е. перечень государств, на которые нацелены американские ракеты) входят, помимо России, такие страны как Ирак, Иран. Ливия, Сирия, ЮАР, Пакистан, Индия, Китай, Эфиопия, КНДР, Вьетнам, Куба, Болгария, Мьянма и ряд других. При этом «главными» потенциальными противниками США, как можно понять из изложения директивы, остаются Россия и Китай.Во-вторых, новый документ Белого дома подразумевает, что США по- прежнему акцентируют ядерное оружие в качестве важнейшего компонента своей военной доктрины. Они не собираются отказываться от стратегии ядерного сдерживания, предполагающей состояние полной боевой готовности ядерных сил и возможность нанесения ядерного удара первыми.
В-третьих, хотя указание на то, что США будут готовы применить ядерное оружие в отношении стран, способных использовать химическое и бакте-риологическое оружие против американских войск, можно интерпретировать как направленное против Ирака (особенно в свете недавнего сокрушительного поражения американской дипломатии на Ближнем Востоке), каждому специалисту в области военной стратегии совершенно ясно, то такая «новелла» в американском военно-стратегическом мышлении значительно понижает «ядерный порог», т.е. порог применения ядерного оружия. А это, в свою очередь, способно существенно подорвать стратегическую стабильность, особенно в условиях потенциальной кризисной ситуации в том или ином регионе.
гр U U U U
Таким образом, единственной «крупной» позитивной подвижкой в американской ядерной стратегии — аж с 1981 года (т.е. с года наивысшего разгара холодной войны) — является отказ от ставки на победу в крупном ядерном конфликте (очевидно, что такой конфликт возможен только с Россией). Известно, однако, что от подобных планов бывший СССР отказался именно в 1981 году!
XT u u u и
Что же касается сценариев так называемой затяжной ядерной войны, то они также имелись, как теперь выяснилось, лишь в американских оперативных планах на протяжении приблизительно тридцати последних лет, в том числе и тех лет, которые даже в официальных американских документах, уже не говоря о многочисленных международных соглашениях, принято считать «постконфронтационным периодом» мировой политики.
Отказ от этих планов — вовсе не альтруизм Пентагона в духе «нового мышления», а лишь приведение ядерной стратегии США в соответствие с финансовыми возможностями их военного бюджета.Особенно интересен тот факт, что новая «ядерная директива» США, подписанная «другом Биллом», стала достоянием гласности аккурат после известных заявлений Президента России Б. Ельцина в Стокгольме об одностороннем (подчеркнем — одностороннем!) сокращении российских ядерных боеголовок еще на одну треть в ближайшие годы. Прямо скажем, весьма странное политическое совпадение.
Можно вспомнить, что в 1982 году, когда считалось, что СССР располагает некоторым превосходством в обычных вооруженных силах (да и то — только в Европе), советское руководство объявило об обязательстве не применять ядерное ору-
жие первыми. Эта мера потребовала серьезных и вполне транспарентных мер в области военного строительства и военных учений Советских Вооруженных Сил — вопреки заявлениям Запада о «пропагандистском» характере данной инициативы.
В условиях подавляющего и неоспоримого превосходства США в области обычных вооруженных сил над Россией и всеми другими странами мира, причем превосходства не только количественного, но — что еще важнее — качественного, можно было ожидать предложения США о полном ядерном разоружении. Однако политической воли не хватило даже на декларацию о неприменении ядерного оружия первыми. Вместо этого — заявлен чуть подкорректированный вариант ядерной стратегии худших времен холодной войны. И это — несмотря на известные выводы того же Пентагона о том, что высокоточное обычное оружие, которым располагают США, способно решать те же задачи, что и ядерное.
Новая директива лишь подтвердила выводы тех российских и американских специалистов, которые с самого начала говорили об исключительно поли-тическом характере российско-американского соглашения о ненацеливании ракет друг против друга. В техническом же плане ненацеливание ракет на объекты другой стороны не требует переделки современных систем боевого управления стратегическим ядерным оружием и дополнительных затрат времени.
К тому же за этой мерой невозможно установить какой-либо контроль, По авторитетномумнению известного американского специалиста Б. Блэйра, возвращение полет-
12
ного задания «ненацеленным» ракетам потребует не более 10 секунд . Этим вовсе не принижается, разумеется, политическое значение деклараций о ненацеливании. Просто не следует думать, что они раз и навсегда выводят стороны за пределы ядерного сдерживания (т.е. стратегической доктрины холодной войны) и создают достаточно прочную основу для партнерства.
Более того, доктрина и реальная ситуация взаимного ядерного сдерживания находится в вопиющем противоречии с партнерством. Сохранение взаимного ядерного сдерживания в российско-американских отношениях означает, что ядерная угроза по-прежнему персонифицирована. Иными словами, каждая из сторон рассматривает другую в качестве безусловного материального носителя этой угрозы. Отсюда — возможность неверных оценок реальных измерений другой стороны, представляющих собой главную причину дестабилизации стратегической обстановки. Взаимное ядерное сдерживание в лучшем случае обеспечивает равную опасность, которая является ничем иным, как эрзацем, суррогатом подлинной безопасности. Даже если ядерная угроза преднамеренной ядерной войны будет сведена к нулю, вместе с ядерным оружием останется и опасность ее возникновения в результате случайности, просчета, либо провокации — вопреки всем принятым мерам, направленным на предотвращение подобного рода развития событий. Поэтому, строго говоря, даже предельно низкий уровень ядерного баланса несовместим с реальной — будь то международной или национальной — безопасностью. Ведь безопасность по определению является отсутствием опасности. Здравый смысл поэтому говорит, что надо вести речь не о сдерживании с помощью ядерного оружия, а о сдерживании самого ядерного оружия, а на первом этапе — о деперсонификации ядерной угрозы. Это предполагает радикальную трансформацию ядерного сдерживания, отказ от наращивания и совершенствования ядерного оружия, постепенное, но неуклонное уничтожение его запасов, вплоть до полной ликвидации и запрещения его производства.
Последняя директива Б.
Клинтона говорит о том, что до этого еще очень далеко. Ничтожные подвижки в современной ядерной стратегии США, по сравнению со стратегией времен холодной войны, наглядно демонстрируют сохра-няющийся огромный разрыв между декларативной политикой и практическими намерениями США, реализуемыми в конкретном военном планировании в отношении России. Американское военное строительство, как известно, полностью соответствует реальной ядерной стратегии: постоянно повышается боевая устойчивость, скрытность и безопасность ПЛАРБ, продлеваются сроки эксплуа-тации боеголовок МБР, расширяются боевые возможности воздушного компонента стратегических ядерных сил, включая принятие на вооружение новых стратегических бомбардировщиков В-2. О серьезности намерений в области модернизации ядерных сил свидетельствуют десятки миллиардов долларов, ежегодно выделяемых на эти цели в бюджет Пентагона. Все эти усилия иногда вы-зывают законный вопрос: а закончилась ли реально холодная война? Или же США продолжают «воевать» с Россией?В сложившихся обстоятельствах можно с уверенностью предположить, что и в новой военной доктрине России (которая будет принята в самое ближайшее время) будет сделан акцент на ядерное оружие, выполняющее функцию сдерживания ее потенциальных оппонентов.
Вторым признаком того, что холодная война не вполне закончена, является невиданное геополитическое наступление США, предпринятое ими после того, как холодная война была объявлена достоянием прошлого.
Справедливости ради следует признать, что это наступление было спровоцировано грубейшими просчетами советского руководства, не сумевшего обеспечить преемственность геополитических интересов исторической России в конце 80-х — начале 90-х годов. Не подлежит сомнению, что к этому времени вывод советских войск из стран Центральной и Восточной Европы был так или иначе неизбежен, и он отвечал национальным интересам страны. Столь же неминуемы были и распад ОВД, и объединение Германии. Другое дело, что в это время сохранялись все предпосылки и возможности решить эти вопросы при должном учете национальных интересов, в частности, юридически оформив обязательства Запада не нарушать в Европе геополитический статус-кво, в том числе и путем расширения НАТО на Восток. И Запад, следует признать с полной определенностью, был тогда к этому готов. Ведь в конце 80-х никому даже в кошмарном сне не виделась возможность вступления в альянс Чехии, Польши и Венгрии, не говоря уже о странах Балтии.
В это время, однако, руководство бывшего СССР предлагало миру новую, «бесполярную» концепцию геополитики, основанную на всеобщей гармонии и сотрудничестве. Оно пропагандировало идеи «многообразного, но взаимозависимого», «безъядерного и ненасильственного мира», инициативы по одновременному роспуску военно-политических блоков, программу ликвидации ядерного оружия и других средств массового поражения к 2000 году. Одновременно мы активно продвигали программу создания «общеевропейского дома», концепцию «всеобъемлющей системы международной безопасности» с опорой на «обнов-ленную» ООН. Западные политики на словах поддерживали эти инициативы, но на деле участвовать в создании «бесполярной» геополитической модели мира не стали. Через некоторое время стало очевидно, что международные отношения в
действительности эволюционируют в сторону многополюсной, полицентрической картины мира.
Дальнейшее, фантастическое по масштабам, геополитическое отступление, осуществленное новой Россией в 1991-1995 гг. в духе «позднего СССР» без всякого ощутимого принуждения со стороны Запада, было основано на ложном представлении о возможности незамедлительной интеграции новой «неимперской» России в евроатлантическое сообщество, минуя прежние геополитические рубежи — страны ЦВЕ, Балтии, Украину, Молдавию, Белоруссию. При этом новое руководство России, выступая за активное развитие связей с Западом, никак не увязывало этот курс с вопросами «победы» или «поражения». Наоборот, считалось, что свержение коммунистического режима даже ценой распада Советского Союза создало абсолютно беспрецедентные условия для партнерства между Западом и Россией.
На Западе же этот курс был воспринят и интерпретирован как свидетель-
U ТЛ С» U U
ство очевидной слабости, как признание Россией «поражения» в холодной войне. Там возникла идея «нового сдерживания» России, в том числе и посредством экспансии НАТО на Восток. Запад, таким образом, проявил жесткий прагматизм и поспешил закрепить уступки России в качестве своих геополитических приобретений. Вместо обещанного вхождения в так называемое «цивилизованное сообщество демократических стран» Россию стали бесцеремонно вытеснять с морей и других жизненно важных для нее геополитических рубежей. В 19961997 годах, казалось бы, навсегда разрушенная Берлинская стена вдруг переместилась к границам Московского царства. Итог торжествующе подвел бывший посол США в Москве Томас Пикеринг: «Со строго геополитической точки зрения распад Советского Союза явился концом продолжавшегося триста лет стратегического территориального продвижения Санкт-Петербурга и Москвы. Современная Россия отодвинулась на север и восток и стала более отдаленной от Западной Европы и Ближнего Востока, чем это было в XVII веке»13. Запоздалые же заявления МИД РФ в 1993-1994 годах о том, что Россия считает зонами своих жизненно важных интересов всю территорию СНГ, были им квалифицированы как «имперские амбиции».
При этом для закрепления расчленения национального тела исторической России был применен испытанный прием — абсолютизация права наций на самоопределение. Кстати говоря, на Западе уже в начале 20-х годов разработали двойной стандарт к применению этого принципа: для себя и для тех, в чьем ослаблении и расчленении он был заинтересован. В применении к западным государствам право на самоопределение, согласно заключениям двух специальных комиссий, сделанных по заказу Лиги наций, противоречит «самой идее государства как единице территориальной и политической» и праву остального народа и государства на единство, более того, «нарушает суверенитет каждого окончательно образовавшегося государства». Однако для стран, «охваченных революцией», было сделано исключение из этого правила. Т.е. в отношении России — и только в отношении России — принцип наций на самоопределение должен был
14
действовать в качестве неукоснительной международной нормы . Такое толкование данного принципа было искусно внедрено в сознание новоявленных «национальных» лидеров с помощью испытанных технологий холодной войны — уже после того, как она якобы закончилась.
Таким образом, если Россия в конце 80-х годов и в самом деле закончила холодную войну с Западом (напомним еще раз: вывод войск из Восточной Европы, ликвидация ОВД, объединение Германии, односторонние сокращения тактического ядерного оружия, прекращение ряда военных программ, уже не говоря о «роспуске» СССР, были предприняты Россией исключительно добровольно, без всякого давления извне), то последний эту войну скорее продолжал. И пока Россия упивалась «новым мышлением», Запад сумел интерпретировать Парижскую хартию 1990 года, в которой содержится его обязательство вместе с Россией строить Большую Европу, как геополитическую капитуляцию, как отказ России от идеи исторической преемственности, и, следовательно, от исторических и послевоенных основ своей внешней политики, от традиционных сфер влияния.
К началу 1998 года вокруг России сжалось кольцо геополитических интересов, весьма далеких от постулатов «нового мышления». А носители этих интересов заговорили о своем «глобальном лидерстве» после «победы» в холодной войне. В 90-е годы ХХ века подтвердили, что старые геополитические истины остаются пока в силе. А коль скоро это так — то и холодную войну нельзя считать в полной мере законченной.