СМЕНА ПАРАДИГМЫ
Анализ строился на простой предпосылке, кратко сформулированной Ф. Энгельсом в примечании к одному из изданий «Коммунистического манифеста»: «Вообще говоря, здесь в качестве типичной страны экономического развития буржуазии взята Англия, а в качестве типичной страны ее политического развития — Франция» . Франция удостоилась этой чести как «страна, в которой историческая классовая борьба больше, чем в других странах доходила каждый раз до решительного конца» . Подобный синтез методологически вполне правомерен: на основе исследования ряда объектов выделяются те из них, которые наиболее ярко обнаруживают характерные черты важнейших процессов, и в ито-
ге составляется обобщающая картина. Вопрос, однако, в том, какие процессы считать сущностью происходящей эволюции, а какие — побочными, необязательными, даже аномальными. Невозможно отрицать влияние идеологических пристрастий различных авторов на решение ими этого вопроса.
Пересмотр выводов марксистской теории сказался и на выборе образцов для исследования.
Отказ от представления о решающей роли классовой борьбы в развитии человечества повлек за собой и постепенный отход от «синтетической» модели. В качестве образца как экономического, так и политического развития стала рассматриваться Англия, поскольку «в сознании англичан были глубже, чем на континенте, укоренены идеи свободы личности и неприкосновенности частной собственности» . Франция из «политически образцовой» страны превратилась в пример неудачного, неправильного развития, опыт ее стали расценивать как по преимуществу отрицательный.Смена «идеального образца» влечет за собой также изменение классических представлений о политическом развитии общества. Вместо прежней линии развития: «феодальная раздробленность — централизация при подавлении сопротивления феодалов — абсолютизм — конституционная монархия — демократическая республика» вырисовывается более плавная траектория. Абсолютизм перестает быть обязательным этапом. Сопротивление феодалов не подавляется до конца, олигархия создает условия для развития демократии. Отмена всех традиционных привилегий и институтов — не революционный акт, а плавный процесс, который, в сущности, не так уж важно довести до логического конца — важнее сохранить права личности и собственности на всех его этапах. Акцент делается не на переворотах, а на преемственности. Исторические эпохи характеризуются последовательным развитием изначально данных принципов.
Именно признание «образцового» характера Англии является краеугольным камнем праволиберальной парадигмы общественных наук. Русская мысль тем самым возвращается к позиции Б. Кистяковского, полемизировавшего с авторами, которые «обращают внимание только на социальную природу конституционного государства и не замечают его правового характера. А правовой характер конституционного государства получает наиболее яркое свое выражение в ограждении личности, ее неприкосновенности и свободе»4. Центр тяжести при исследовании общественной эволюции перемещается с социально- экономических отношений на социально-правовые.
При этом особое внимание уделяется формированию социокультурных предпосылок различных типов общественного развития, из которых «британский» является наивысшим5.Данная парадигма, резко противостоящая марксистской, в то же время имеет с ней существенную общую черту — универсалистский характер. Она задает модель развития человечества, в важнейших своих принципах применимую ко всем странам, континентам, культурам при всем их своеобразии. В то же время одновременно с этой парадигмой, то сливаясь с нею, то резко противопоставляя себя ей, развивается другая — цивилизационной подход к мировой истории. Проблема деления человечества на особые, исторически преходящие, но внутренне относительно замкнутые социальные организмы исследовалась достаточно давно. В последнее время, однако, особое внимание к ней западной публики привлекло выступление С. Хантингтона6, а российской — труды Л. Гумилева.
Если исходить из понимания культуры как «специфического способа организации и развития человеческой жизнедеятельности, представленного в про-
дуктах материального и духовного труда, в системе социальных норм и учреждений, в духовных ценностях, в совокупности отношений людей к природе, между собой и к самим себе», в котором «может фиксироваться способ жизнедеятельности всего сообщества в целом»7, то множественность таких культур (или цивилизаций) в истории очевидна. Деление человечества на сообщества, объединенные определенным образом жизни, определенной системой представлений и ценностей и вытекающим из нее «стереотипом поведения» (Л. Гумилев) — факт объективной действительности. Однако отдельные авторы пользовались различными критериями при их выделении, а потому, естественно, приходили к различным результатам (О. Шпенглер насчитывал в истории человечества 8 культур, А. Тойнби — 21 цивилизацию, Л. Гумилев только в Евразии XII в. обнаружил 8 суперэтносов8).
Развитие «цивилизационного подхода» в российском обществоведении после слома монополии марксизма обусловлено разными мотивами.
В значительной мере этот подход выдвигается в качестве противовеса универсализму и идее прогресса, которые лежат в основе как марксистского, так и либерального мировоззрения. Его сторонники стремятся защитить самоценность традиционных, в большей или меньшей степени замкнутых культур и образов жизни, утвердить их равноправие с современной западной цивилизацией и обосновать их защиту от экспансиии /-Ч U
этой цивилизации. С другой стороны, этот подход воспринят и сторонниками гло-бальной вестернизации. В их трактовке среди всех цивилизаций, созданных чело-веческой историей, западная оказалась единственной, способной к самообновлению и развитию, создала предпосылки для постепенного освобождения человеческой личности и рационального разрешения стоящих перед человечеством проблем, а потому она должна охватить весь мир и принести освобождение народам, традиционно к ней не принадлежащим. Соответственно различия между незапад-ными цивилизациями оказываются второстепенными, и вся мировая история сво-дится к дихотомии «Запад-Восток», к развитию «Запада» и борьбе его с «восточ-ными» общественными отношениями и культурными традициями.
Подобный синтез универсалистского и цивилизационного подходов в особенности характерен как раз для либерально-консервативных сторонников «британского» типа развития как наивысшего. Для приверженцев «французского» образца общественного развития (принадлежат ли они к социалистическому или к либерально — демократическому направлению общественной мысли) свойственно «негативное равенство» подхода к истории различных народов и культур (все народы в прошлом страдали от деспотизма и все они постепенно переходят к более справедливому обществу). Современная же либерально-консервативная мысль достаточно определенно настаивает на преимуществе англосаксонского социокультурного «кода», а сам он рассматривается как концентрированное воплощение основ западной цивилизации, которые, с точки зрения сторонников данной парадигмы, не получили в других странах Европы полного развития.
В то же время историческая принадлежность страны к западной цивилизации оценивается как важная предпосылка ее успешного приспособления к современному миру.У многих авторов этого направления особую популярность приобрели изобретенный О. Шпенглером термин «фаустовская культура» и рассуждения о «фаустовском человеке». При этом понимание термина существенно отличается от его первоначального значения, ибо Шпенглер мыслил в категориях немецкого консервативно го романтизма, а его современные последователи — в категориях
англосаксонского либерализма. В частности, важнейшей характеристикой «запад-ной души» у Шпенглера была ницшеанская воля к власти, а вовсе не свободолюбие, которое ныне считается от века присущим Европе. Сторонники либеральной парадигмы отвергли и другой важнейший пункт концепции Шпенглера — проти-вопоставление античной и западной культур. Вся история Европы для них есть история развития единой цивилизации. Из этих предпосылок исходит ряд авторов — от практикующих политиков (Е. Гайдар) до теоретиков, размышляющих о развитии западного человека (В. Красильщиков). Последний сумел создать стройную логическую концепцию развития «вечного Фауста» с античных времен до наших дней. При этом данный человеческий тип воспринимается как абсолютно неуничтожимый, инвариантный: «Фаустовский тип личности, как устоявшийся социокультурный образ, присущий Западу, мог исчезнуть только вместе с биоло-гическим видом homo sapiens в Западной Европе и Северной Америке»9.
Позволительно, однако, спросить: как быть с другими социокультурными типами личности, порожденными другими цивилизациями? Можно ли считать их столь же устойчивыми? Ведь они, согласно автору, тоже коренятся в условиях зарождения соответствующих цивилизаций и их взаимоотношений с природой10. Каковы ресурсы приспособления людей, традиционно принадлежащих к этим цивилизациям, к развитию транснациональных связей и распространению западных стандартов жизни? И каковы в этой связи перспективы биологического вида homo sapiens вне Западной Европы и Северной Америки?