РОССИЯ — США. «КОЕ-ЧТО НАЧИНАЕТ ПОЛУЧАТЬСЯ»

Особое внимание при этом уделялось закреплению в ходе переговоров твердой решимости России и Соединенных Штатов совместно противостоять новым угрозам международной безопасности и в первую очередь международному терроризму до полного его искоренения. Другим важнейшим результатом явились принятие принципиальных решений о радикальном сокращении потенциала ракетно-ядерного противостояния, продвижении новой модели европейской безопасности. Отмечалось, что по сохраняющимся разногласиям в этой области — по ПРО, эвентуальному расширению НАТО — наметилось обоюдное стремление перевести эти проблемы с уровня полемической напряженности на базу принципиального, но делового поиска взаимоприемлемых решений.

Наконец, визит способствовал если не перелому, то существенной переоценке восприятия в США, да и во всем мире, процессов, набирающих динамику

U U U T-v U

в российской экономике и внутренней политике. В немалой степени, по мнению западных комментаторов, традиционно уделяющих большое внимание личностному фактору, этому способствовало и то, что российский президент был воспринят американской общественностью и истеблишментом как ответственный политик, сочетающий прагматизм в отстаивании национальных интересов своей страны с учетом интересов партнеров и перспективным видением глобальных тенденций мировой политики, как представитель нового поколения государст-венных деятелей, разговаривающий с миром на понятном языке общих базовых ценностей и установок.

В восприятии встречи, насколько можно было судить о реакции Америки по наблюдению за ней в режиме реального времени из Вашингтона, наряду с несо-мненно позитивной оценкой существенного сближения России и Соединенных Штатов ощущалось отношение к этому процессу как к чему-то естественному, логичному, но по ряду причин на время откладывавшемуся.

Одновременно в целом положительная оценка договоренностей и взаимопониманий, достигнутых в Вашингтоне и Техасе, сопровождалась определенными сомнениями и оговорками. Применительно к нынешнему этапу борьбы с междуна-

родным терроризмом главным остается вопрос о том, переживет складывающийся сегодня антитеррористический союз победу над режимом талибов в Афганистане или его ждет судьба антигитлеровской коалиции после разгрома фашизма?

Много вопросов и относительно конкретных путей окончательной трансформации потенциала стратегического противостояния между Востоком и Западом в новый алгоритм глобальной стратегической стабильности, взаимодействия и сотрудничества. После резких перепадов в российско-американских отношениях на протяжении последнего десятилетия не снят и вопрос о том, насколько Соединенные Штаты готовы отказаться от переоценки своих возможностей в одиночку по собственному усмотрению решать мировые проблемы, с одной стороны, и поддержит ли до сих пор весьма сдержанная российская элита довольно радикальный курс Президента России на сближение с Америкой и Западом в целом — с другой? Отдельные комментаторы ревниво взвешивают баланс уступок с той и другой стороны.

Некоторые американцы высказывают определенные сомнения относительно целесообразности инициативного решения Президента Дж. Буша сократить американские стратегические наступательные вооружения с 7000 до 17502200 боезарядов в течение десяти лет. При этом указывается на то, что Россия все равно вынуждена будет в ближайшие годы снять с боевого дежурства значительную часть отработавших свой ресурс ракет и вряд ли осилит экономически их адекватную замену новыми носителями. А Соединенным Штатам предстоит уничтожить преимущественно новое поколение стратегического оружия, обслуживание которого не требует значительных финансовых затрат.

Анализ деталей наметившегося перехода российско-американских отношений в новую фазу, изучение результатов последней встречи президентов России и США, что называется, «под микроскопом» вполне закономерны. Наряду с этим крайне важно взглянуть на эти явления комплексно, во взаимной связи, оценить текущий момент в исторической перспективе, в широких рамках «большой картинки» глобальных процессов, совместить расчет деталей «под микроскопом» с «телескопическим» просчетом возможных вариантов.

Неоспоримым фактом является то, что события 11 сентября ознаменовали резкий поворот, «момент истины» в современной мировой политике. Но в то же время они стали проявителем более контрастного обозначения развивавшихся ранее глобальных процессов, сыграли роль их катализаторов, говоря словами Тони Блэра, встряхнули узор калейдоскопической трубки становящегося привычным восприятия мира. Именно на это обращал внимание и В.В. Путин, выступая в Университете Райса, когда говорил о том, что «наши отношения не должны рассматриваться только сквозь призму событий 11 сентября», о необходимости услышать пульс истории», о том что «холодная война не должна больше цеплять нас за рука- ва»1. К аналогичному выводу, судя по всему, приходит и администрация Дж. Буша,

признающая факт глобальных изменений «тектонических масштабов» и завершение «не только холодной войны, но и периода, последовавшего за ней».

Действительно, всего несколько месяцев назад неоспоримым казалось то, что с распадом и трансформацией коммунистического полюса противостояния в годы холодной войны западный мир достиг апогея безопасности.

Оставалось только вовлечь в этот процесс остальную часть человечества для окончательного завершения сформировавшейся тенденции. Проблемы международной безопасности отодвигались в тень процессов глобальной экономики. А там, где они возникали, Запад их решал относительно минимальными усилиями. У Америки появилась уверенность в том, что ей предначертано судьбой место, по существу, единоличного лидера этого процесса, главное — иллюзия относительно того, что она в одиночку может и должна провести мир до «светлого будущего». Как признают сегодня многие американские политики и аналитики, Америка, переоценила свои возможности и недооценила созревавшие втуне новые проблемы.

События 11 сентября с шокирующей наглядностью продемонстрировали, что глобальные процессы значительно сложнее их линейного восприятия. Действительно, ускорение глобализации, расширение поля демократии и сокращение угрозы мирового ракетно-ядерного апокалипсиса открывает перед человечеством новые горизонты. Но эти процессы сопровождаются углублением имущественного неравенства, активизацией национализма, мимикрией войны и насилия к новым условиям, проявлением их в новой ипостаси внутренних конфликтов, международного терроризма и преступности, комплексно подпитывающими друг друга. Ситуация усугубляется и тем, что помимо государств все более активное влияние на мировые процессы — как позитивное, так и негативное — оказывают субгосударственные действующие лица, от транснациональных корпораций до транснациональных террористических сетей, что многократно усложняет задачи регулирования международных процессов.

Анализируя природу и глубинные причины событий 11 сентября, авторы только что опубликованного в США сборника «Как это случилось? Терроризм и новая война»2 приходят к выводу, что, пока мир расслаблялся после холодной войны и «довоевывал» ее в Европе, в южной периферии Евроазиатского континента вызревала геостратегическая угроза нового типа.

Глобализация обошла стороной большинство мусульманских стран Среднего и Ближнего Востока, которые за редким исключением так и не смогли выйти на уровень современных развитых экономик, включиться в процесс модернизации.

ными элитами является питательной средой экстремизма и терроризма, вдохновители которого стремятся не только нанести внешнему миру удар в самое не-защищенное и болезненное место, но и спровоцировать ответные удары, взорвав таким образом всю ситуацию на Среднем и Ближнем Востоке, в Центральной Азии, на Кавказе, во всем мусульманском мире.

Буквально на глазах происходит осознание радикального изменения глобальной геостратегической обстановки, кардинального смещения основного вектора угроз и вызовов мировой безопасности от координат «Запад — Восток», унаследованных от холодной войны, к новому измерению, которое можно условно определить как «Юг — Север», а эпицентра напряженности — из евро- пейско-североатлантического региона на южную периферию Евразийского континента. Одновременно меняются и требования к инструментарию ответов на новые силовые вызовы — перенос акцента со стратегических вооружений на обычные вооруженные силы, спецслужбы, разведку, полицейские силы. Оче-видно, что «разминирование» ситуации в южном «подбрюшье» мира потребует длительных и более комплексных, «невоенных» усилий — корректировки экономических процессов глобализации, системных дипломатических усилий по содействию урегулированию целой грозди активных и потенциальных конфликтов в регионе, новых методов взаимодействия не только на межгосударственном, но и на субгосударственных уровнях, тонкого учета национальных, племенных и религиозно-идеологических моментов.

Радикальное изменение геостратегической «розы» угроз требует столь же внимательной переоценки ядерного измерения глобальной безопасности. Во- первых, сохранение стратегических ядерных потенциалов на нынешних высоких уровнях с учетом выхода на первый план задач безопасности, требующих другого и не менее дорогостоящего набора средств для их решения, представляется непозволительной роскошью даже для самых благополучных в экономическом отношении государств. Сдерживающее свойство ядерного оружия, частично оправдавшее себя в межгосударственных отношениях, теряет свою эффективность против таких субгосударственных угроз, как международный терроризм, или для принуждения к миру участников внутренних конфликтов. Возрастающая вероятность приобретения террористами оружия массового уничтожения, особенно ядерного оружия, определенно выдвигает на передний план задачу нераспространения. Достижение этой задачи невозможно без согласия и нового уровня сотрудничества в первую очередь между всеми ядерными державами.

А такое сотрудничество вряд ли возможно, когда одна из держав решает в одностороннем порядке обезопасить себя от одного из множества возможных. вариантов применения террористами или безответственными странами оружия массового уничтожения с помощью противоракетной обороны, которая одновременно обесценивает — частично или полностью — потенциалы сдерживания других членов ядерного клуба. Вполне реально предположить, что создание Со-

ХТТ u u u и

единенными Штатами даже самой «тонкой» национальной противоракетной обороны может подвигнуть, например, Китай нарастить свой ядерный потенциал, чтобы сохранить нынешнюю достоверность сдерживания. За этим может последовать цепочка реакции со стороны Индии, а значит, и Пакистана. В таких условиях укрепление режима нераспространения становится весьма проблематичной задачей. Вероятность попадания такого оружия в руки террористов не

сокращается, а объективно возрастает. Способов же его доставки ниже уровня щита противоракетной обороны, как показала практика, существует множество.

Надо сказать, что скорее именно эти последствия планов создания ПРО, а не ее возможная роль в стратегическом уравнении Россия — США представляют по-тенциальную опасность для новых параметров глобальной системы безопасности. Хочется надеяться, что снижение в последнее время российской стороной полемического градуса при обсуждении проблемы ИРО, но без изменения принципиальной позиции, открывает возможность другим государствам, в том числе и ближайшим союзникам Вашингтона, донести до американцев свои сомнения относительно реализации этих планов. Которые, несомненно, есть, но о которых они предпочитали умалчивать, пока Москва единолично выражала общие озабоченности.

События 11 сентября контрастно высветили еще одну актуальную пробле-му мировой политики, а именно роль ведущих держав и других государств в соз-

и т-ч и

дании новой архитектуры мира. В первую очередь это касается упоминавшейся выше проблемы лидерства Соединенных Штатов. Операции против Ирака, в Боснии, Косове, роль в международных финансовых и торговых международных организациях, в урегулировании азиатского кризиса действительно создавали впечатление всемогущества глобального шерифа и банкира в одном лице. Идея ми-рового лидерства стала само собой разумеющимся фокусом интеллектуального обоснования, получила официальное оформление в качестве государственной внешнеполитической доктрины. Морально роль гегемона оправдывалась не только необходимостью реализовать свои национальные интересы в исключительно благоприятных для этого условиях, но и, возможно, искренней уверенностью, что они в полной мере совпадают с интересами всего транснационального сообщества. А также тем, что Соединенные Штаты несли в определенной степени бремя расходов и ответственности, сопутствующее лидерству. Молчаливая поддержка со стороны союзников и протесты против «однополюсного мира» из Москвы, которые воспринимались как временное проявление ностальгии по былому советскому величию, только укрепляли уверенность в наступлении Pax Americana.

Эта уверенность была серьезнейшим образом поколеблена. Стало очевидным, что качественно новый мир не приемлет схем единоличного лидерства, гегемонии, баланса сил, заимствованных из прошлых эпох, традиционных эталонов мощи и влияния. В свое время один из известных теоретиков мировой политики Сюзен Стрейндж высказала предположение, что при обсуждении проблемы формирования нового мирового порядка следует обращать внимание не на «принудительную» мощь государства в сравнении с другими государствами, ко-торая была традиционно важна раньше, а на их «созидательный» потенциал для формирования новой структуры мира3.

Детальные просчеты этого подхода ее последователями применительно к поведению Соединенных Штатов в последнее десятилетие позволили сделать парадоксальный на первый взгляд вывод, что традиционная «принудительная» мощь Америки возросла, а потенциал «созидания» новой структуры мира резко сократился4. Теоретики указывают, что этот феномен объясняется повышением степени взаимозависимости государств, существенным ростом удельного веса влияния негосударственных действующих лиц на мировую политику эпохи глобализации и рядом других объективных факторов. Практический же вывод оче-виден: заимствованные из истории схемы гегемонии, кондоминиума, триумвиратов или баланса соперничающих полюсов для построения новой архитектуры

мира в нынешних условиях работать в принципе не могут. Глобальный мир требует максимально возможного многостороннего сотрудничества.

KU 1 гр U U

поискам такой формулы призывал, выступая в Техасе, и российский президент: «Если мы хотим, чтобы участник мирового сообщества последовательно, настойчиво и эффективно выполнял какое-то решение, то он должен участвовать в выработке этого решения и чувствовать ответственность за его выполнение». Ряд наблюдателей отмечает, что в изменившейся обстановке наметившийся прогресс в российско-американских и российско-европейских отношениях может подтолкнуть процесс формирования такой модели многосто-роннего сотрудничества, а также более активного вовлечения в него Китая, Индии, Японии и представителей других континентов.

Как известно, за окончанием холодной войны не последовало конференции, подобной Версальской или Сан-Францисской, которая бы сформулировала принципы послевоенного устройства. Сегодня по-прежнему актуальными остаются основополагающие принципы, зафиксированные в документе, принятом еще 56 лет назад. Но очевидно, что «тектонические» сдвиги, происходившие в жизни мирового сообщества в последние годы и ярко высвеченные событиями последних месяцев, требуют их нового осмысления и, если необходимо, коллективного творческого развития.

Сегодня как никогда злободневно стоят вопросы о конкретном применении в новых условиях таких принципов, как, например, суверенитет и невмешательство, самоопределение и территориальная целостность, о выработке позиции относительно прав и ответственности транснациональных негосударственных участников международных отношений. Необходимость такой работы можно было бы вкратце продемонстрировать на примере нового звучания соотношения принципов прав человека и обеспечения национальной и международной безопасности в условиях борьбы с международным терроризмом.

Утверждение принципов прав и свобод человека является одним из основных завоеваний мирового сообщества за последние десятилетия. Они наряду с другими принципами, зафиксированными в Уставе ООН, стали неотъемлемой частью современного международного права. Особое внимание им было уделено и на недавней встрече президентов России и США. В совместном заявлении о новых отношениях между нашими странами говорится: «Подтверждая нашу приверженность продвижению общих ценностей, Россия и США будут и дальше сотрудничать в защите и продвижении прав человека, терпимости, религиозных свобод, свободы слова и независимых СМИ, экономических возможностей и верховенства закона».

Но практические задачи обеспечения безопасности в ходе широкомасштабной борьбы с терроризмом неизбежно подвергают эти принципы тяжелому испытанию. Соединенные Штаты и ряд других западных стран вынуждены вводить в последнее время серьезные самоограничения, затрагивающие и права человека. Если в последние годы принцип соблюдения прав человека рассматривался в качестве одного из главных критериев западного союзничества, то в антитеррористической борьбе Соединенные Штаты вынуждены опираться на ряд государств (например, на Пакистан), не в полной мере отвечающих этому критерию. Масштабная вооруженная борьба с террористами, как показал опыт нынешней афганской кампании, неизбежно повышает вероятность потерь среди мирного населения, за спинами которых они пытаются укрываться. Эти потери ни в чем не повинных людей станови-

лись одним из серьезнейших ограничителей поддержки общественностью даже самых необходимых с точки зрения безопасности военных акций. Нахождение нового уравнения между правами человека и безопасностью в нынешних условиях является одним из мучительных вызовов мировой политике.

т~ч и и

В последние годы в мировой научной литературе и среди политиков- практиков все большее признание получает так называемая «теория демократического мира», согласно которой развитые гражданские общества и консолидированные демократии, как отмечал Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан, «почти никогда не воюют друг с другом, а внутренние вооруженные конфликты в них возникают гораздо реже, чем в странах недемократических»5. Объясняют это тем, что такие общества проецируют через свою внешнюю политику по отношению друг к другу общие для них ценности и процедуры принятия решений. Это не значит, что войны между демократическими и автократическими государствами или между последними неизбежны. Но принадлежность к одной семье демократических стран является как бы ручательством того, что при всех противоречиях между национальными интересами таких государств они стремятся к компромиссному и мирному преодолению их, а отношения между ними характеризуются стабильностью.

Именно в этом контексте многие американские аналитики в ходе визита выражали опасения относительно того, насколько бесповоротным является нынешнее сближение между Россией и США. Уже после визита в западных средствах массовой информации появилось значительное число статей, указывающих на то, что определенный сегмент российской элиты настроен весьма настороженно и даже скептически к новому курсу российской внешней политики.

В этой связи можно отметить следующее. Страны строят гражданские общества и консолидируют демократию в первую очередь не для того, чтобы снять озабоченность мирового демократического сообщества, хотя этот побудительный мотив тоже существует, а главным образом для обеспечения свободы, благосостояния и безопасности собственного народа. Разумеется, России еще предстоит пройти существенную часть этого пути. Но сам факт наличия в России определенной оппозиции внешней политике президента свидетельствует о том, что общество далеко ушло от своего прежнего состояния единомыслия. Очевидно, что и решения Президента Дж. Буша сократить стратегические вооружения и воздержаться от немедленного выхода из Договора по ПРО не было встречено искренними аплодисментами со стороны всех членов его администрации и Республиканской партии. Полезно обратить внимание, что согласно проведенному в ноябре опросу общественного мнения 69 процентов россиян поддерживали «значительное сближение» России и США и 17 процентов выступали против. А главное заключается в том, что консолидация демократии и углубление партнерских, союзнических отношений с демократическими странами являются процессами взаимно обогащающими друг друга.

Несомненно, что процесс тщательного взвешивания «на аптекарских весах» уступок со стороны России и Америки, выгод, получаемых каждой стороной, будет продолжен. Это непременное условие достижения детализации серьезных договоренностей. При этом важно помнить, что отношения между нашими странами уже перерастают правила «игры с нулевым результатом», по которым выигрыш одной стороны равен проигрышу другой. При всей важности деталей их, видимо, следует анализировать и в широкой концептуальной перспек-

тиве, поскольку первый официальный визит Президента России В. Путина в Соединенные Штаты имел одновременно практический и концептуальный характер. Такое его содержание предполагает не следовавшую за саммитами прошлых лет паузу в отношениях, а продолжение системной интенсивной работы по практической реализации достигнутых взаимопониманий, вскрытию новых перспективных пластов политики партнерства.

Первые практические результаты дают основание для осторожного оптимизма. Военная часть операции в Афганистане, осуществляемая американскими и британскими вооруженными силами, объединенной оппозицией при поддержке со стороны России, Узбекистана, Таджикистана, Пакистана и ряда других государств, развивается скоординированно и в целом более успешно, чем предсказывали скептики перед ее началом. Инфраструктура лагерей по подготовке террористов и центрального звена организации «Аль-Каида» на территории страны восстановлению не подлежит. Руководство Пакистана выстояло в сложнейшей обстановке первых недель после начала операции. Успехи на фронтах боевых действий не переросли в открытый передел власти между пуштунами, узбеками и таджиками. Президент Афганистана Б. Раббани занял конструктивную примирительную позицию. При всех закулисных трудностях конференции по будущему Афганистана в Бонне есть основания надеяться, что она будет способствовать постепенной стабилизации в стране. Активизируется процесс поиска новых путей урегулирования палестино-израильского конфликта.

Впереди много трудностей, особенно при определении следующих фаз антитеррористической операции. Но главное заключается в том, что на настоящий момент зазора в союзнических позициях России и Америки на этом фронте не наблюдается.

Серьезные сдвиги в российско-американских отношениях отозвались определенными признаками позитивных подвижек в позициях НАТО. Крайне важные сами по себе двусторонние отношения между Россией и НАТО в то же самое время зависят от общего состояния отношений между Россией и Западом по более широкому кругу вопросов. Изменение геостратегической ситуации в мире, когда значительная европейская часть НАТО даже географически начинает играть роль как бы тылового обеспечения южного фронта борьбы с международным терроризмом, договоренности, достигнутые в принципе между президентами России и США по радикальному сокращению стратегических наступательных вооружений, по ряду других вопросов, — все это создает объективные предпосылки для существенного изменения отношений между Москвой и Брюсселем. Инициатива премьер-министра Соединенного Королевства Тони Блэра о создании нового Российско-североатлантического совета с существенно измененными полномочиями, результаты визита в Москву Генерального секретаря НАТО сэра Робертсона также дают основания для оптимизма. Одним из главных пунктов преткновения в деятельности нынешнего Совместного постоянного совета Россия — НАТО является то, что, по существу, он является консультационным форумом и механизмом взаимного информирования об уже принятых решениях. Новое предложение европейцев, согласованное с Вашингтоном, предполагает непосредственное участие России в принятии совместных решений по вопросам борьбы с терроризмом, нераспространения, поддержания мира, возможно, и в других областях. Джордж Робертсон подтвердил, что это, по существу, означает, что Россия, как и любой другой из членов НАТО, будет распола-

гать правом вето по этому кругу вопросов. Остается еще много проблем. Одна из них — предстоящее в будущем году решение о следующем этапе расширения НАТО. Но НАТО начинает меняться, и отношения России с этой организацией освобождается от колодок тормозов.

Завершить этот обзор было бы уместно словами Президента России, правда, сказанными по другому поводу: «Еще пока трудно признаться самим себе, что у нас кое-что — говорю специально очень аккуратно — кое-что начинает получаться».

Примечания:

Выступление Президента Российской Федерации В.В. Путина и ответы на вопросы в Университете Райса, 14 ноября 2001 г., Хьюстон, Университет Райса, www.mid.ru

James F.Hoge, Jr.,Gideon Rose (eds). How did this happen? Terrorism and the New War. — New York, 2001.

Susan Strange. Toward a Theory of Transnational Empire // Ernst-Otto Czempiel and James Rosenau (eds.). Global Changes and Theoretical Challenges: Approaches to World Politics for the 1990's. — Lexington, 1989.

Thomas J. Volgy, Lawrence E. Imwalle, John E. Schwartz. Where is the New World Order? Hegemony, State Strength, and Architectural Construction in International Politics. — Journal of International Relations and Development, 1999. — Vol. 2. — P. 246-262.

Годовой доклад Генерального секретаря ООН о работе Организации за 1999 г. «Предотвращение войн и бедствий: глобальный вызов растущих масштабов». — С. 99.