ИСТОКИ
Советская историография, как известно, безоговорочно возлагала вину за начало холодной войны на западные страны, и в первую очередь, на США и Великобританию, обозначая в качестве исходной исторической даты речь В.
Черчилля в Фултоне.Несмотря на неоспоримость исторического факта фултонского демарша, западная политология всегда стремилась свалить с больной головы на здоровую и связывала начало холодной войны с «имперскими амбициями» СССР и личными амбициями И. Сталина.
Ни одна из этих точек зрения не является, на мой взгляд, абсолютно верной или же исчерпывающей. Так, например, советская версия в полной мере не отвечала на вопрос о том, что лежало в основе коллапса антигитлеровской коалиции именно в 1945 году. Кроме того, с позиций современного опыта правильнее связывать начало холодной войны не с осенью, а с летом 1945 года, в частности, с решением Г. Трумэна подвергнуть атомной бомбардировке японские острова. Удары по Хиросиме и Нагасаки психологически были направлены не столько против Японии, сколько против СССР. Да и само «устрашение» Советского Союза относилось уже к разряду новых технологий холодной войны. Что же касается фултонской речи В. Черчилля, то она лишь официально зафиксировала то, что де-факто уже произошло и происходило.
Не вполне убедительна и западная версия событий. К 1945 году раздел Европы был уже завершен и закреплен в Ялтинских и Потсдамских соглашениях. Продвигаться дальше — будь то в Европе или Азии — СССР не собирался, да и, вероятно, не имел возможности.
А потому и говорить о каких-то «амбициях» Советского Союза или И. Сталина в то время по меньшей мере исторически некорректно.В одном права и советская, и западная версии: холодная война выросла из
U U и и ТТ U U
результатов войны «горячей», второй мировой. И уже по одной этой причине она не могла быть противостоянием «свободного мира» и «тоталитарного коммунизма» (либеральная версия) или классовой борьбой мирового империализма и «оплота мира и социализма» (зеркальная советская версия). Ни одна из этих упрощенных трактовок не объясняет всей глубины международного противостояния после Ялты и Потсдама. И не мудрено: либеральная и коммунистическая идеологии — не антиподы, а лишь две ветви рационалистической западной философии.
Как справедливо отмечает Н. Нарочницкая, если бы после окончания Великой Отечественной войны Большая Россия смогла бы сбросить с себя комму-нистическую лжерелигию и возродиться в качестве Российской империи, холодная война все равно состоялась бы. Ибо Великую отечественную войну СССР выиграл именно в своей ипостаси Великой России, а не Красной Империи. В результате войны была воссоединена ранее разорванная, казалось, навеки преемственность русской истории, а Советский Союз стал восприниматься Западом как геополитический продолжатель Российской империи. Фактическое преемство
СССР к Российской империи стало важнейшим, хотя никогда вслух не произносимым итогом Ялты и Потсдама1.
В этой связи характерно, что особую ненависть СССР стал вызывать у Запада именно в 1945 году (а, скажем, не в 20-е годы, когда режим был откровенно антирусским и предельно коммунистическим), когда сквозь чуждую идеологию, через востребованный в войне государственный инстинкт русского народа проросла историческая Россия.
Доктрина Аллена Даллеса (сформулированная им еще весной 1945 года, — т.е. задолго до фултонской речи и даже до окончания второй мировой войны) подразумевала конечной целью борьбы против СССР гибель русского народа как «самого непокорного народа на земле, окончательное, необратимое угасание его самосознания».
Между прочим, русский народ не был включен в перечень «порабощенных наций» (как заявлялось, порабощенных коммунизмом), неделя которых от-мечается ежегодно.
Принятый в 1959 году под номером 86-90 по инициативе американского Украинского конгресса, этот закон в качестве жертв «империалистической политики коммунистической России» перечислял не только народы Восточной Европы и союзных республик СССР, но также и «континентального Китая и Тибета», а с другой стороны — мифических «Идель-Урала, Казакии» и историко-географической области Туркестана2.Русская эмиграция под предводительством таких видных своих представителей, как младшая дочь писателя А.Л. Толстого и авиаконструктор И.И. Сикорский, безуспешно пыталась протестовать против столь демонстра-
и ті П и и
тивной дискриминации. Более того, Запад, используя подлый большевистский прием («Россия — тюрьма народов»), объявил «поработителями» перечисленных выше наций именно русских. А когда осенью 1991 года (то есть после пресловутой «победы демократии в России») один из конгрессменов предложил отменить этот закон, его инициативу не поддержали. Как не поддержали в США предложение председателя Конгресса русских американцев Петра Будзиловича использовать Неделю порабощенных наций для чествования русского народа за то, что путем демократических выборов он отказался от коммунизма3.
Отсюда становится ясно, что холодная война не была простым силовым и идеологическим сдерживанием Красной Империи, что было бы правомерно с точки зрения официальных деклараций западных держав. Ведь к концу 50-х годов «коммунистический путь» уже не обладал привлекательностью для западного человека. А военное превосходство США, объединивших к тому же под своей эгидой всю Западную Европу, исключало любимую и немыслимую угрозу со стороны СССР. Однако именно в эти годы окончательно оформилась стратегия Запада по отношению к советской России. И это уже не простое геополитическое сдерживание коммунизма по Дж. Кеннану, а концепция тотального отрицания советского государства как исторического и геополитического феномена и, прежде всего, как преемника русской истории. Если называть вещи своими именами, то вышеупомянутый закон № 86-90 провозглашал расчленение советского государства в качестве цели американской политики.
Следовательно, главным аспектом холодной войны была не «борьба с коммунизмом», а борьба с «русским империализмом», причем на самой территории исторической России4.Подобного рода планы по существу ничем не отличались от планов нацистской Германии. В своей речи «по проблемам Востока» Рейхсканцлер
А. Розенберг 20 июля 1941 года, например, заявлял: «Задачи нашей политики должны идти в том направлении, чтобы подхватить в умной и целеустремленной форме стремление к свободе всех этих (российских — прим. С.К.) народов и придать им определенные государственные формы, т.е. органически выкроить из огромной территории Советского Союза государственные образования и направить их против Москвы, освободив тем самым германскую империю на будущие века от восточной угрозы». При этом территорию СССР (т.е. Большой России) предлагалось разделить на четыре «комиссариата» Великой Германии: Прибалтика (куда планировалось включить и Белоруссию), «свободную» Украину, Кавказ и собственно Россию (т.е. территорию нынешней РФ за вычетом Кавказа)5.
А вот выписка из еще одного любопытного документа, секретного меморандума Имперского министерства Германии по делам оккупированных восточных областей № Р77а/44д от 12 апреля 1944 года: «Борьба против большевизма — это только борьба против чуждой нам идеологии, но за ней стоит носитель этого образа мысли — великорусская, а в своем логическом развитии великосла- вянская государственная власть. У Европы нет других возможностей устранить грозящую ей столетиями опасность, кроме раздела России. В этом конфликте форма государственной власти нашего восточного соседа не имеет практически никакого значения. Если не удастся раздел, то останется лишь вопросом времени, пока все славяне Европы объединятся под руководством Москвы и задушат остальную Европу. Поэтому мало отделить от России кавказские народы и Туркестан, необходимо также, чтобы и славянские народности развивались отдельно, как различные государства, и эта установка Министерства восточных оккупированных территорий должна быть доведена до всех причастных инстанций как руководство к действиям на будущее.
Строгое отделение собственно русских от белорусов и казаков провести не просто. На практике возникает много ситуаций, когда будет нелегко определить, к какому роду и племени относятся люди. Как будут разрешаться подобные ситуации, значения не имеет, важно, чтобы выдерживалась общая линия. Мы должны пойти по этому пути настолько далеко, чтобы о самобытности украинца и казака говорили со всей определенностью, как говорят о датчанине или болгарине6.Еще раньше Геббельс так сформулировал цель войны на востоке: «Россия будет расчленена на свои составные части. Каждой республике надо осторожно предоставить свободу. Тенденция такова: не допускать больше существования на востоке гигантской империи. Большевизм останется в прошлом. Тем самым
7
мы выполним нашу подлинную историческую задачу» .
Весьма примечательно, что законность и историческая легитимность исторической России до революции 1917 года никогда не подвергалась сомнению даже ее наиболее жесткими соперниками на международной арене. Впервые это было сделано нацистской Германией, а затем — сразу же после ее разгрома — конгрессом США. В этой связи можно говорить о перемещении антироссийского мирового центра в 1945 году из Берлина в Вашингтон.
Характерно и то, что антисоветская (а на деле антироссийская) эйфория Запада не позволила прекратить холодную войну в 50-е-60-е годы, когда имелись все возможности это сделать. Так, например, на Берлинском совещании министров иностранных дел СССР, США, Англии и Франции Советский Союз поставил вопрос о подписании общеевропейского договора о коллективной безопасности, что позволило бы устранить разделительные линии в Европе. За-
падные страны категорически от этого отказались, аргументируя данную позицию тем, что такой договор предназначен, мол, для замены НАТО, создание которой явилось, якобы, следствием угрозы со стороны СССР. А когда Советский Союз выразил готовность рассмотреть совместно с заинтересованными правительствами вопрос о своем участии в НАТО, что вело бы к тому, что Североатлантический блок переставал быть замкнутой военной группировкой, это было также отвергнуто.
Это предложение, как было сказано в идентичных нотах США, Англии и Франции, «противоречит самим принципам, на которых зиждутся оборонительные усилия и безопасность западных наций, связанных между собой тесными узами взаимного доверия. [...] Если бы Советский Союз стал членом Организации, он имел бы возможность использовать свое право вето при принятии любого решения»8.Таким образом, вопреки неоднократным попыткам СССР прекратить конфронтацию, западные страны не пожелали этого сделать. Равно как они категорически отказались включить советскую Россию в свои политические, военные и экономические институты (в отличие от Германии, Японии, Италии и других побежденных стран). Позднее, в период разрядки международной напряженности (60-е —70-е годы), не боясь уже, конечно, коммунизма для себя, Запад приложил усилия для его развенчания на территории исторической России. Потому что понимал: красная идея объединяла и скрепляла сверхдержаву. А в 80-е годы, т.е. в период, когда советское государство, оставаясь идеологически весьма жестким, никак уже не могло быть названо ни тоталитарным, ни тем более «террористическим», Запад неожиданно объявил СССР «империей зла». При этом им поддерживались те деструктивные силы в СССР, которые пытались дискредитировать саму легитимность советского государства. Свою долю ответственности за это несут «поздние» советские коммунисты в лице, в первую очередь, М. Горбачева, А. Яковлева и Э. Шеварднадзе. Как отмечает советник американского посольства в Москве Т. Грэхем, «гласность и в особенности процесс заполнения белых пятен» в советской истории окончательно делегитимизирова- ли советское государство. Официальные попытки реабилитации жертв сталинского периода быстро привели к дестабилизирующим вопросам о ленинском наследии и о значении Великой Октябрьской революции, основополагающем мифе строя. Также, откровения по поводу сталинской дипломатии в тридцатых годах поставили вопрос об ответственности Советского Союза за начало второй мировой войны, а также о предположении, что можно было бы избежать героических жертв народов Советского Союза в этой войне, если бы Сталин проводил иную политику по отношению к Германии. Короче говоря, политика Горбачева непоправимо дискредитировала легитимный принцип советского строя и бросила серьезную тень на два основополагающих мифа: Октябрьскую революцию и победу Советского Союза во второй мировой войне»9.