«ИКОНОМИЯ» ИСТОРИИ
Философия истории — непростая наука.
Ее многочисленные загадки и парадоксы прямо сопряжены с уникальным статусом человека в мире, свободой его воли. И в то же время — с гораздо более предсказуемыми, хотя отнюдь не элементарными, законами развития и трансформации сложных систем. Жизнеспособность подобных систем во многом связана с их внутренней неоднородностью, «цветущей сложностью», разнообразием, голографичностью. Подобная неоднородность на уровне всеобщей истории может проявляться различным образом —как плодотворное взаимодействие частей (стран и народов, культурно- исторических типов или цивилизаций), сведенных в некую целостную структуру, либо как форсированное стремление к доминированию одной или нескольких подобных «долей» мирового целого, использующих ресурсы системы в собственных интересах, иной раз серьезно понижая жизнестойкость общей структуры, либо даже как острый, антагонистичный конфликт всего и вся, «битва цивилизаций», способная привести к слому и гибели системы.
В этом калейдоскопе ситуаций, отражающих причудливые сочетания ико- номии (нисхождения идеального образа) и феноменологии истории, находятся истоки современных теорий Ф. Фукуямы и С. Хантингтона, соперничество которых — проекция длительной вереницы дискуссий между универсализмом и морфологизмом.
Между панлогизмом Августина, Вико, Монтескье, Лессинга, Канта, Гердера, Гегеля, Маркса, Вебера, Ясперса, современными теориями универсальной модернизации (У. Ростоу и др.), социологией Парсонса — с одной стороны, и органицизмом Шеллинга, Рюккерта, Данилевского, Шпенглера, Тойнби, Гумилева, а также теорией «больших пространств» Ф. Листа, многоликой геополитической школой и, в определенной мере, концепцией миров- экономик Ф. Броделя — с другой.Философия политики и экономики — не менее сложная и многоярусная область знания, оказалась в современном мире в весьма драматичном положении. Знамения времени — стремительная прагматизация, технологизация — не обошли стороной ни политическую, ни экономическую науку (в особенности повлияв, пожалуй, именно на их «мейнстрим»). Заметно определенное сужение их предметного поля, в результате чего подчас складывается впечатление, что задачи данных отраслей знания лежат сейчас не столько в области фундаментальной науки, сколько в сфере универсальных технологий и стратегий поведения в условиях ограниченности и противоречивости нашего постижения глубин социального космоса.
Этот дефицит «горизонта прогнозирования» особенно ощутим в переломные моменты истории, когда рушатся многие устоявшиеся догмы и стереотипы. Воз-можно, нынешняя трансформация мироустройства была бы гораздо лучше понята, если бы общественные науки смогли отказаться от сознательных и подсознательных претензий на статус чуть ли не естественнонаучных дисциплин, если бы они вспомнили о своих гносеологических корнях, осознав себя вновь частью политики и этики, т.е. обширной сферы целеполагания и «категорического императива» поведения (praxis) человека в мире. И одновременно — если бы они смогли использовать, умело транслируя на свой специфический язык, достижения «чистого разума» из других областей современного знания, в особенности тех, что связаны с осмыслением сложных, многомерных, полифоничных процессов, теории систем, кибернетики, синергетики, эволюционной теории, теории катастроф, теории динамического хаоса.
Иначе говоря, если бы обсуждение фундаментальных социальных, политологических и экономических проблем велось в интенсивном взаимодействии с другими областями гуманитарного и естественнонаучного знания, с актуальными философскими и культурологическими дискуссиями.* * *
Мир людей — сложный организм, развивающийся по своим внутренним законам. Основными принципами организации социальной системы мне представ-
ляются: антропный, диалоговый, изотропный (голографический) и принцип сохранения динамической целостности.
Антропный — ибо человеческая система, общество, нарушающее этот принцип, превращается в «археологический рай», своего рода ахронию, утрачивая историческое бытие. Кроме того, социосистема антропна и в другом смысле, являя собой некое подобие «большого (совокупного) человека» — Кол-Адама, Адама-Кадмона — и в своей внутренней архитектонике повторяя единую логику сложноорганизованных объектов, включая биологические.
Диалогична она — ибо ее бытие есть перманентный диалог доминантно- открытой и доминантно-закрытой систем («европейского» и «азиатского» способов бытия, двух «полушарий» глобального социомозга).
Изотропна — поскольку структурно отличающиеся части содержат, тем не менее, всю совокупность «молекул» и кодов (включая антагонистичные), но, однако же, в существенно различной композиции и пропорциях.
Наконец, мир людей во всех своих трансформациях и проектах стремится все же к своеобразной икономии — воплощению полноты своего образа при сохранении динамической целостности, которая, собственно, и является его историей.
История — синергетический процесс самоорганизации человеческого сообщества во времени и пространстве. Это мир дальних устремлений человека, окутанных повседневностью бытия История — пространство напряжения человеческих сил и гения, преодоления господства внешней и внутренней природы над личностью. Организация и дивергенция социального космоса проявляются как суммарный результат действий совокупного человечества, пытающегося с максимальной полнотой выразить свою суть, свой потенциал через последова-тельное воплощение частей (креодов) единого процесса.
То есть через реализацию — с теми или иными потерями — идеального образа истории, осуществляя, таким образом, телеологический замысел, исторический промысел.В своем становлении человеческий универсум проходит сквозь череду устойчивых, базовых состояний системы: исторических эпох (при рассмотрении диахронного, временного аспекта) или цивилизаций (при синхронном, пространственном анализе системы). Эти эпохи: Протоистория (аморфное состояние), Древний мир (процесс интеграции системы), Великие импе- рии/интегрии (гомеостаз доминантно-закрытой системы), Средневековый мир (кризисное состояние индивидуации, при котором система распадается на со-общество «коллективных субъектов»), эпоха Нового времени (формирование доминантно-открытой системы) и, наконец, наиболее интересное состояние — Новый мир (существование общества в виде устойчивой, но неравновесной, диссипативной структуры) Как видим, у истории есть свой «шестоднев», свои шесть эпох творения.
Но в то же самое время в человеческом мире потенциально (а иногда и активно) присутствует особое, «ночное» состояние — последовательного саморазрушения, катастрофической деградации системы (Мир Распада), код своеобразной антиистории. Этот код, однако, получает возможность не подспудной или локальной, а полномасштабной реализации лишь в последнем «колене» истории, когда именно высшее состояние свободы личности позволяет реализовать проект тотального «слома истории», ее падения с достигнутых высот, обращения человеческого сообщества в рваный калейдоскоп неоархаики и «ничто».
Смены эпох (фазовые переходы) — подобно неспокойному состоянию пограничных поясов цивилизационных разломов (областей столкновения культур) — сопровождаются хаотизацией социума, периодами смуты, нередко занимающими продолжительное время, исчисляемое десятками, а то и сотнями лет. Иначе говоря, между «историческими материками» порой зияют провалы темных веков. Грядущий Новый мир, повторюсь, носит устойчивый, но не равновесный характер, его устойчивость во многом базируется на колоссальном количестве накопленных цивилизацией ресурсов, их перманентном перераспределении (что и является источником динамической устойчивости неравновесной, дисси- пативной структуры).
Но данный строй и довольно уязвим, содержа в себе фермент тотальной деструкции (турбулентность и хаос — сближающиеся понятия). Человечество вплотную приближается к водовороту Мира Распада, где история течет как бы в обратном направлении.Этой мрачной перспективе, впрочем, противостоит другая вероятность (в ветхозаветной эсхатологии намеченная у пророков Исаии 2, 2-4 и Михея 4, 1-3; а в христианской теологии — у Лактанция, Бонавентуры и Николая Кузанского) — гипотетическая возможность, балансирующая, впрочем, на грани милленарист- ских ересей, реализации в будущем «седьмого дня истории». Или, по определению профессора П. де Лобье, осуществление в рамках истории «цивилизации любви» (выражение, введенное в свое время в оборот папой Павлом VI1), отменяющей на земле раздор и ненависть.
Все же, завершая историю, человечество оказывается, скорее всего, на пороге великого водораздела: в условиях обретенной наконец-то предельной земной свободы оно совершает свой ультимативный исторический выбор. Два зерна столь различных версий историософии — свобода-для страстей (воля, liberty) и свобода-от них (свобода, freedom} прорастают здесь деревьями с могучей кроной. Иначе говоря, конец истории очерчивает два принципиально различных модуса жизни, разводя внешне единое человечество по двум асимметричным метафизическим пространствам бытия. И, таким образом, окончательно выводит его за пределы исторического круга.
* * *
Истоки почти двухтысячелетней цивилизации Большого Модерна (Modernus) коренятся в христианском сознании. Христиане еще на заре новой цивилизации называли себя moderni, отличив, таким образом, свою общность от людей предшествовавшего, ветхого мира — antiqui. Порожденная этой исторической общностью социальная галактика обладает своей оригинальной архитектоникой, содержит сложную траекторию исторического полета.
История имеет внутренний ритм. Причем ее длинные волны иной раз на удивление точно совпадают с границами миллениумов или значимых их частей (половин), обладающих собственной картографией исторического пространства и времени2.
Предыдущий fin de millenium, начало второго тысячелетия — также весьма непростой рубеж в истории цивилизации.
Это было время грандиозной феодальней революции, децентрализации власти, распространения кастелян- ства и баналитета, аграрного переворота, демографического взрыва, начала трансевропейской экспансии, преддверья урбанистической цепной реакции, формирования бюргерства... Это была также эпоха появления новой социаль-ной схемы земного мироустройства: трехсословного мира Адальберона Ланского и Герарда Камбрезийского — и параллельно, концепции Божьего мира, клюнийской реформы — и в то же самое время распространения эгалитарной, еретической модели, в которой социальная горизонталь и функциональное единство сословий исподволь вытесняли духовную вертикаль. И, наконец, это был период раскола Universum Christianum — универсального пространства спасения, — что представляется более точным определением события, нежели привычное «раскол Церквей».
Распавшийся незадолго до рубежа тысячелетий земной круг империи Каро- лингов был в последующем частично заменен более локальным универсализмом Священной Римской империи германской нации. В начале второго тысячелетия Византийская империя, достигшая к этому моменту, кажется, пика могущества («золотой век» Македонской династии), сталкивается с новой и, как показало будущее, смертельной угрозой — турками-сельджуками.
Меняется в тот период не только пространство цивилизации, но и ее отношение ко времени. Субстанция времени начинает активно вторгаться в повседневную жизнь человека, все более точный счет становится сначала экзотической, а затем устойчивой частью быта: в начале второго тысячелетия новой истории появляются механические часы, а с XIV-XV вв. башенные часы распространяются по Европе, превращаясь в своего рода символ западноевропейского города.
Середина второго тысячелетия — тоже значимый рубеж в истории цивилизации: это время зарождения так наз. современности, мира Модерна (Modernity), формирования новой социальной, политической, экономической, культурной семантики миропорядка. В ту эпоху произошла историческая смена вех, утвердился новый, гуманистически ориентированный мир, где падший человек становит-
ся «мерой всех вещей». А широкое распространение огнестрельного оружия к концу XV в. существенно изменило характер военных действий (переход к линейной тактике их ведения). Тогда же произошло крушение остатков Восточной Римской империи (1453) и появление на подмостках истории иного спутника западноевропейской цивилизации — Нового Света (1492).
После драматических событий Черной смерти (1348-1349), Столетней войны (1337-1453), окончания Реконкисты (1492) уходит в прошлое универсальный, не особенно считавшийся с границами государств способ жизни, и в Европе утверждается мировосприятие, проникнутое духом земного обустройства бытия, а также непривычного ранее патриотизма. Вместе со стремлением к снятию феодальных препон и развитием внутреннего рынка новое состояние общества прямо ведет к возникновению такого основополагающего института современности, как суверенное нация-государство, этого фундамента социальной конструкции Нового времени и соответствующей системы междуна-
u / 1 и гр U с»
родных отношений (зафиксированной позднее, после Тридцатилетней войны, Вестфальским миром 1648 г.). Трансформируется и духовная, мировоззренческая основа европейского жизненного уклада, что отчетливо проявляется в возникновении протестантизма.
Меняется в тот период и календарный счет, символически знаменуя рубеж новой жизни и нового времени. Календарная реформа Григория XIII (1582) очертила пространство западноевропейской версии христианской культуры, укрепив его растущую автономность.