ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ КОЛЛАПС И РОССИЯ

Значение развала Советского Союза и «системы социализма», а также объединения Германии выходит далеко за рамки обычных представлений о международных отношениях и текущих преобразованиях в них. Кардинальный сдвиг в мировом балансе сил есть первый и наиболее очевидный результат про-исходящих геополитических изменений. Первый, но не последний.

Начать с того, что геополитическое положение России уникально. В нем заложена судьба и ее самой, и всего мира. На географической карте Россия занимает центральную позицию или, пользуясь терминологией геополитики, Сердцевинную землю (Хартленд), ограниченную Каспием и Байкалом с юга, арктическими морями — с севера и достаточно подвижными границами с запада и востока. Ходом истории России отведена роль держателя как мирового циви- лизационного, так и силового баланса сил.

Но сейчас земля эта начинает растаскиваться на куски, налицо не только реальная угроза существованию страны, но и опасность геополитического разбалан- сирования мира со всеми вытекающими отсюда последствиями. Какими они могут быть, говорит опыт прошлого: крушение великих держав во все времена сопровождалось длительными конфликтами и войнами. Начало им сегодня уже положено.

* * *

КАЖДОЕ ГОСУДАРСТВО включает три необходимых компонента — территорию, народ и политическую организацию.

Из множества факторов, влияющих на деятельность людей, географический фактор менее всего подвержен изменениям. Он служит и основой преемственности политики государств, покуда их пространственно-географическое положение остается неизменным. «География, — констатировал известный американский геополитик Н. Спайкмен, — есть самый фундаментальный фактор во внешней политике

государств, потому что он наиболее постоянен. Министры приходят и уходят, умирают даже диктаторы, но цепи гор остаются неколебимыми»1.

В самом деле, экономические, религиозные, нравственные, династические, идеологические и иные социальные детерминанты политики государств изменялись со временем. Но основные контуры Земли, равнин и горных хребтов, морей и рек, близ которых селились люди и образовывались эти государства, оставались неизменными. Не случайно конфликты между ними по пространственно- территориальным причинам всегда были самыми затяжными, трудно разрешимыми.

Размеры территориальных владений ощутимо влияют на относительную силу государства в борьбе за свои интересы. Природные ресурсы и топография страны воздействуют на силу или слабость ее внутренних социальных и экономических связей. Вместе с климатом это ставит пределы производству сельскохозяйственной продукции, определяет условия внутренней коммуникации и внешней торговли. Вот почему оценка силовой позиции государств должна начинаться с анализа его географии. Между тем в суете повседневной дипломатии, мелких конфликтов и разногласий географический фактор нередко отходит на задний план, пока серьезные политические неудачи не заставляют вновь обратиться к нему как одной из первопричин самого бытия государств.

Нынешний разделенный мир есть не только политическая, но и географическая реальность, с которой должны считаться политическая и военная стратегия государств, концепция их безопасности и их национально-государственные интересы. К жизненно важным интересам любой страны относится самосохранение себя как определенной культурно-исторической общности. С точки зрения геополитической, это означает прежде всего защиту национальной территории. Без этого не может быть и речи о политической и экономической независимости.

Если государства в своих отношениях с внешним миром отдают приоритет другим факторам (идейно-нравственным, эмоциональным и т.п.), то рано или поздно они терпят поражение и попадают в зависимость от более сильных держав. Величайшей ошибкой некоторых политических и государственных деятелей, свидетельствующей об их дилетантизме в вопросах политики, является наивная вера, будто в мире силовой политики хорошие отношения между государствами складываются благодаря «дружеским» чувствам между их лидерами или народами.

За все пять тысяч лет истории международных отношений ничто не подкрепило подобную веру. «Союзы создаются не благодаря эмоциям, а в результате действия географических причин и баланса сил. Если при этом и возникают какие-то дружеские чувства по отношению к союзнику, то они обычно следствие, а не причина политического сотрудничества», — отмечал тот же Спайкмен .

Понимание того, что жизнь государств и народов во всем ее разнообразии определяется их географической средой и климатом, — конечно, не открытие нашего времени. Однако прежние несистематизированные представления разительно отличаются от качественного скачка в осмыслении этих проблем, имевшего место на рубеже XIX-XX веков.

бах всей планеты. Одновременно с этим прежние концепции географического детерминизма обрели сначала вид науки политической географии, а затем и геополитики — этого чистого порождения двадцатого столетия.

Геополитика не могла родиться ни в XVIII, ни в XIX веке, как не могли тогда появиться генетика, кибернетика и подобные им науки. Она порождена самим фактом постепенного уплотнения земного пространства. В сущности та же причина лежит в основе появления и других современных наук и открытий, прежде всего кибернетики и электроники.

Развитие идей географического детерминизма как бы отражает историю уплотнения земного пространства вплоть до настоящего времени, когда все на Земле заселено, обжито и поделено, когда государства уже не могут позволить себе роскошь решать свои демографические проблемы путем выплеска избыточного населения в отдаленные земли, а недостаток сырья или рынков — аннексией таких территорий. Значение новой геополитической ситуации для общего развития человечества в должной мере, на наш взгляд, еще не осознается.

С именами немецкого географа Фридриха Ратцеля, основателя современной политической географии, и шведского политолога и государствоведа Рудольфа Челлена, автора термина «геополитика», связано становление геополитики как науки. Новым ключевым ее понятием стало пространство, которое, как считал Ратцель, является не просто территорией государства и одним из атрибутов его силы, пространство само есть политическая сила. Именно оно обусловливает как физическую эволюцию народа, так и его ментальное отношение к окружающему миру.

Ратцель и Челлен дали толчок дальнейшему развитию геополитических концепций глобального масштаба. Одна из наиболее известных теорий такого рода — геостратегическая концепция английского географа Хальфорда Мак- киндера, которого можно назвать автором первой глобальной геополитической модели.

Любая континентальная держава, будь то Россия, Германия или даже Китай, захватив господствующее положение в «осевом» регионе, полагал этот геополитик, может обойти с флангов морской мир, к которому он относил прежде всего Англию и Соединенные Штаты. Особо предостерегал он от опасности русско-германского сближения, объединяющего наиболее крупные и динамичные «осевые» народы.

С идеями Маккиндера ассоциируется понятие «Хартленд», или «осевой» регион. В книге «Демократические идеалы и реальность», вышедшей в 1919 году и сразу ставшей настольной книгой для политологов, он сформулировал три известные максимы: кто правит Восточной Европой — господствует над Харт- лендом; кто правит Хартлендом — господствует над Мировым островом; кто правит Мировым островом — господствует над миром .

Мировым островом Маккиндер называл сплошной континентальный пояс, состоящий из Европы, Азии и Африки. Окруженный Мировым океаном, этот пояс благодаря своему географическому и стратегическому положению неизбежно должен стать основным местом обитания человечества. Отсюда вытекало, что государство, доминирующее на Мировом острове, будет господствовать и в мире. Дорога же к господству над этим островом лежит через Хартленд, который, по его убежде-

нию, один имеет достаточно прочную основу для концентрации силы, способной угрожать свободе мира изнутри цитадели Евразийского континента4.

Дальнейшее развитие идей Хартленда продолжил американский политолог Николас Спайкмен. В отличие от пробританской модели Маккиндера, его модель сконструирована с позиций геополитических интересов Соединенных Штатов (в его понимании). Ключом к контролю над миром он считал не Харт- ленд, а евразийский пояс прибрежных территорий, или «маргинальный полумесяц», охватывающий морские страны Европы, Ближний и Средний Восток, Индию, Юго-Восточную Азию и Китай.

Хорошо понимая преимущества «маргинального полумесяца» для будущей глобальной политики Соединенных Штатов, он нацеливал их на этот регион задолго до того, как американские государственные деятели, зараженные виль- соновским наивно-примитивным политическим идеализмом, стали это осознавать. Отбросив идею преобладания континентальных держав Хартленда, он выдвинул свою формулу: кто контролирует Римленд — господствует над Евразией; кто господствует над Евразией — контролирует судьбы мира5.

По отношению и к Хартленду, и к Римленду Соединенные Штаты, подчеркивал Спайкмен, занимают выгодное центральное положение. Атлантическим и тихоокеанским побережьями они обращены к обеим сторонам евразийского Римленда, а через Северный полюс — к Хартленду. Соединенные Штаты должны сохранять трансатлантические и транстихоокеанские базы на ударной дистанции от Евразии, чтобы контролировать баланс сил вдоль всего Римленда.

В концепции Спайкмена впервые излагалась геополитическая теория интервенционизма, включавшая, ко всему, и пересмотр доктрины Монро. В обновленном виде эта доктрина ставила целью не только защиту Западного полушария, но и поддержание устойчивого баланса сил в Европе, Азии и Африке. Судя по современной внешней политике США, американские политические и государствен-ные деятели неплохо усвоили уроки своих ведущих теоретиков Мэхэна, Реннера, Страус-Хюпе и Спайкмена. Вернее сказать, последние хорошо поняли мессиан- ско-интервенционистскую сущность внешней политики Соединенных Штатов, выходивших в то время на мировую арену, и в целом отразили ее в своих работах.

К XX столетию в основном закончился территориальный раздел мира. От этой «геополитической печки» и нужно «танцевать», осваивая азы современной геополитики. Экспансия в горизонтальном, так сказать, измерении почти исчерпала себя, на Земле не осталось незанятых мест и пространств. В то же время далеки от завершения процессы политической перетряски мира, образования новых государств, становления государственности в старых и новых странах. Но поскольку эти цели можно реализовать лишь за счет ущемления интересов других государств и народов, малейшее «шевеление локтями» непременно кого-то задевает.

Послевоенное развитие, сопровождавшееся крушением колониальных империй, образованием многих десятков новых независимых государств Азии, Африки и Латинской Америки, а теперь захватившее Европу, вкупе с научно- техническим прогрессом и созданием средств массового уничтожения спрессовали мир до предела. В этих условиях энергия непрекращающегося ни на минуту демографического и экономического роста оказалась устремленной в вертикальном направлении — главным образом, через сброс избыточного населения

путем иммиграции и многообразных форм экономического проникновения. В принципе же проблема «жизненного пространства» сохраняется и поныне, но решать ее пытаются адекватными современности способами и средствами.

ЕЩЕ НЕДАВНО, каких-нибудь лет пятьдесят назад, наиболее важной, с точки зрения политической, экономической и стратегической, была европейская зона. Результат борьбы в ней воздействовал на баланс сил во всех значимых регионах мира. При этом все же оставались достаточно удаленные уголки земного шара, куда отзвуки европейских политических и военных битв едва доносились. Сегодня регионы, отдельные государства, сохраняя свою автономность, уже не могут жить в изоляции. Силовые отношения из регионально-центричных превратились в глобальные. Столкновения между великими державами в одном месте планеты вызывают повсеместные силовые подвижки и изменения. Геополитические перемены в одной части земного шара эхом прокатываются по всей Земле.

Но даже в обстановке высокой и многосторонней взаимозависимости остаются политически приоритетными определенные географические регионы, как бы концентрирующие в себе основную массу мировой политической энергии. Это, прежде всего, северная половина Западного полушария и евразийская континентальная масса. Они фактически обращены друг к другу через три водных бассейна: Северный Ледовитый, Атлантический и Тихий океаны.

К тому же географическая реальность тут подкрепляется реальностью по-литической: отношения между Северной Америкой и двумя сторонами Евразийского континента суть базовые линии современной мировой политики, тогда как отношения между Южной Америкой, Австралией и Африкой политически малозначимы. Серьезные геополитические концепции нашего времени так или иначе признают эти географические реальности.

К ним относится концепция американского ученого С. Коэна, построенная по общей схеме Спайкмена: Хартленд — Римленд. Коэн делит мир на геостратегические и геополитические регионы, различие между которыми — это различие между глобальным и региональным пространственно-политическим масштабом, В мире он видит только два геостратегических региона. Это зависящий от торговли морской мир и евразийский континентальный мир.

Сердцевиной первого из них является «морское кольцо» Соединенных Штатов с прямыми выходами к трем океанам; сердцевиной второго — российский промышленный район, охвативший европейскую часть Советского Союза, Урал, Западную Сибирь и Северный Казахстан. В рамках этих регионов морская Европа и континентальный Китай образуют силовые узлы второго порядка6.

Фактически рисуя картину вчерашнего геополитического мира, модель Коэна дает возможность острее почувствовать нынешние сдвиги в геополитической ситуации. Главная их причина — драматические изменения в Советском Союзе и в Восточной Европе. Развал первого положил конец биполярной структуре межгосударственных отношений. Перестала действовать и прежняя система баланса сил и на глобальном, и на региональных уровнях, прежде всего в трех наиболее значимых регионах: в Северной Америке, Западной Европе и Восточной Европе, включая европейскую часть бывшего Советского Союза.

Очевидна самая тесная геополитическая взаимозависимость этих регионов. Всякое существенное геополитическое изменение в одном из них неизбежно ведет к фундаментальным изменениям в двух других. Такого рода изме-

нения в одном из них уже налицо. Соответственно, происходят изменения и в двух других. Каковы же они?

Соединенные Штаты, олицетворяющие один из двух геостратегических регионов, остаются сейчас единственной сверхдержавой и пытаются воспользоваться этой возможностью для реализации некоторых своих задач, решить которые они не могли в недалеком прошлом. Во времена «холодной войны» и «биполярного» мира основной заботой США и их союзников было не дать советской мощи выйти за пределы евразийского Хартленда, удержав в политической орбите Запада примыкающие к морям и океанам маргинальные части Евразии.

Эту задачу Западу, в общем, выполнить не удалось. Но перемены последних лет дали США редкую возможность вклиниться в быстро меняющийся евразийский геостратегический регион, чтобы воздействовать на ход событий в нем в свою пользу. Раз и навсегда разрушить евразийский геостратегический монолит, не допустить доминирования в Евразии какой бы то ни было одной державы и прежде всего России — вот сегодня основная геополитическая задача Соединенных Штатов, достаточно прозрачно выраженная в виде выступлений и заявлений американских должностных лиц.

Практическим ее подтверждением служит открытая игра дипломатии США на обозначившихся противоречиях между Россией, Украиной, Казахстаном и другими бывшими республиками Советского Союза в соответствии с извечным принципом политики баланса сил: поддерживать более слабую сторону против более сильной, закрывая пути каждой из них к единоличному доминированию. Одновре-менно, как показывают события, США готовы в любой момент использовать свою несбалансированную силу в горячих точках земного шара, где ситуация, по их мнению, складывается не в пользу Вашингтона и его союзников.

Однако при всей значимости роли Соединенных Штатов в глобальной силовой структуре, с точки зрения геополитических изменений и их воздействия на будущее мира, наибольший интерес представляют все же два других региона: Европа и евразийское пространство, занимавшееся еще недавно Советским Союзом.

Европа. На протяжении долгой истории решающей геополитической проблемой старого континента была граница между Западной и Восточной Европой. Многие столетия эта граница колебалась в пределах зоны постоянной политической нестабильности, простирающейся от Финляндии на севере до Греции на юге. Эта зона охватывала пространство, известное под названием Центральной Европы (Mitteleuropa). Географы рассматривали ее как часть Европы, лежащей между Рейном на западе и Россией и Балканами на востоке. Географически она включала и те государства, которые после второй мировой войны стали называться Восточной Европой.

Однако у географии и геополитики свои критерии и меры деления. Мак- киндер уже в 1919 году говорил о «реальной Европе» как о пространстве, разделенном между Восточной и Западной Европой. Для него Восточная Европа включала территорию от Эльбы до Урала. Ее «приливно-отливные земли» (выражение французского географа Жана Готтмана), лежащие между Германией и Россией, были, по мнению Маккиндера, ключом к контролю над всей Восточной Европой. Европе между Рейном и Волгой, считал он, нельзя позволить объединяться, а предотвратить это можно созданием «срединного пояса» независимых государств от Финляндии до Черного моря .

Центральная Европа играет особую роль в судьбе континента. Ее исчезновение как геополитической реальности и понятия началось с расчленением Австро-Венгрии в 1918 году. Затем аннексия Австрии и Чехословакии в 1938 году и советско-германский пакт 1939 года привели к разделу Центральной Европы между Германией и Советским Союзом. Вследствие войны и поражения Германии ее восточные две трети отошли к евразийскому континентальному миру, а одна треть — к Западной Европе. Этот факт кардинально изменил европейскую геополитическую карту.

То обстоятельство, что в геополитическом плане Германия занимает неопределенное положение, во многом влияет и на ее собственную судьбу, и на судьбу Европы в целом. Ее индустриальная западная часть, зависимая от евро-пейской и мировой торговли, издавна тяготеет к Западной Европе, а ее аграрно- промышленный восток всегда был обращен в сторону Евразийского континента. Отсюда раздвоенность ее внешнеполитической ориентации: с одной стороны, в ней сказывается прозападная и антивосточная направленность, с другой, наоборот, — антизападная и провосточная. Германия, по словам Коэна, — это «вопросительный знак Европы»8.

Не случайно послевоенный раздел Германии представлялся многим оптимальным: «железный занавес» провел четкую границу в той зоне Европы, которая была объектом постоянных ревизий и изменений в соответствии с меняющимися политическими, социальными и научно-техническими процессами (отсюда термин: «приливно-отливные земли»).

В книге Коэна говорится: «Мы чувствуем, что нынешний раздел Германии геополитически логичен и стратегически необходим. С точки зрения Восточной Европы и Советского Союза, потеря Восточной Германии в пользу объе-диненной и ориентированной на Запад Германии представляла бы угрозу их безопасности... Но одинаково важна и другая сторона медали: единая Германия в рамках евразийской континентальной орбиты разрушила бы экономическое и стратегическое существование морской Европы, нынешняя интеграция которой зависит от участия Западной Германии». «Не будет мира в Европе, а потому не будет его и во всем мире, — резюмирует Коэн, — если мы не признаем необходимости установления четкой границы между западной морской мощью и евразийской континентальной мощью в Европе»9.

Читать сегодня эти строки, с содержанием которых еще недавно соглашалось большинство трезвомыслящих политиков, весьма поучительно. Нет больше ни четкой границы, отделявшей два геополитических региона, ни двух Германий, разделительная линия между которыми, подобно дамбе, почти полвека укрощала геополитические «приливно-отливные волны». И вот дамба рухнула, причем под напором сугубо внутренних напряжений. Главным образом по этой причине ни Восток, ни Запад не пошли на риск войны.

Но удивительное дело: возможность войны, как бы изначально заложенная в послевоенной жесткой разъединительной линии, не исчезла вместе с ней. Высвободив скрытую в себе военную потенцию, она все же дала ей ход, но опять-таки по внутренним каналам, вызвав добрый десяток национально- этнических и территориальных конфликтов и ограничив их пространствами Восточной Европы и бывшего Советского Союза.

Но, пожалуй, главное, с точки зрения будущих перспектив, в том, что между Западной Европой и единой теперь Германией, с одной стороны, и пространствен-

но сократившейся Россией, с другой, снова возникла широкая полоса нестабильности. Исчезнувшая было навсегда Mitteleuropa вновь появилась на карте мира да в еще более масштабном варианте. Теперь к прежним ее составным частям добавились Украина, Беларусь, Молдова. Но от такого расширения стабильность этой зоны не стала крепче, наоборот, она стала еще более уязвимой и непрочной.

Похоже, что в геополитическом смысле Европа возвращается к худшим своим временам. Положение усугубляется общей геополитической нестабильностью и неопределенностью на обширных пространствах бывшего Советского Союза, а также ослаблением России как противовеса Германии, баланс между которыми всегда был фактором европейской стабильности. В отличие от Советского Союза Россия не может ныне выступать гарантом нерушимости послевоенных границ своих прежних соседей и союзников с запада — Польши, Чехословакии, Венгрии, Болгарии, Румынии, как и их территориальной целостности от деструктивных действий изнутри и извне. Она сама становится объектом территориальных претензий чуть ли не по всему своему периметру.

Правда, негативно-геополитический эффект ослабления России несколько нейтрализуется относительным замедлением движения объединенной Германии, занятой «перевариванием» поглощенной ею Восточной Германии. Взяв «на буксир» тихоходное восточногерманское судно, западногерманский флагман, при всей мощности своих двигателей, вынужден сбавить скорость. Несмотря на эти временные трудности, налицо, однако, все признаки скорого превращения Германии в мощный центр силы в Европе, по своему потенциалу, весу и влиянию значительно опережающий Францию и Англию. И эта ситуация логически ведет к существенному перераспределению сил, к новой системе баланса с вероятностью повторения в новых формах традиционной европейской политики союзов и коалиций. Понятно, что многое тут зависит от того, как будут складываться отношения между Германией и Россией.

И еще одно важное, все явственнее обозначающееся обстоятельство. Серьезные геополитические изменения всегда связаны с двумя противоположными и чередующимися процессами: интеграцией и дезинтеграцией. Примерно до 1989 года в Европе, и на Западе, и на Востоке, шли интеграционные процессы. Нынешний геополитический обвал положил предел этим процессам. В восточной части Европы они чуть ли не в одночасье прекратили существовать. Но в нашем взаимопереплетенном мире одни процессы тянут за собой другие. И вот, словно по старой поговорке «мертвые хватают живых», несуществующий более СЭВ тащит за собой Европейское сообщество.

В геополитическом смысле очевидно, что вместе с объединением Германии, крушением «системы социализма» и развалом Советского Союза умерло и Европейское сообщество. Номинально оно еще живо, но это — «жизнь» движущегося по инерции локомотива, у которого остановился мотор. Европейская интеграция, по сути дела, умерла вместе с распадом Советского Союза, и только недальновидные политики еще наивно верят в нее. Тут не помогут ни референдумы, ни широковещательные декларации. Возникла принципиально иная геополитическая ситуация в Европе, в Евразии и в мире, в которой нет места ни западноевропейской, ни восточноевропейской интеграции, по крайней мере в обозримом будущем. Наступила пора дезинтеграционных процессов.

Совершенно новая ситуация складывается и в Евразии. С развалом Советского Союза Россия оказалась как бы «задвинутой» в глубь Евразийского конти-

нента, что ухудшило ее геополитическое положение. Между нею и Европой образовалась широкая полоса из вновь созданных независимых государств Прибалтики, Украины, Беларуси, Молдовы, не считая бывших социалистических стран Восточной Европы, где многие питают к России не самые лучшие чувства. Значительно ухудшились ее доступы к открытым морям, без которых Россия, исстари задыхалась на своих материковых просторах.

На ее пространствах теперь возникают один, а может, и два новых геополитических региона — один по южному и юго-восточному периметру России с включением среднеазиатских и некоторых закавказских государств, другой — по юго-западному и западному периметру. А поскольку дезинтеграционные процессы получили развитие именно в этих регионах, они вызывают сегодня наибольшее беспокойство в плане стабильности и безопасности. Не исключено, что дезинтеграционным процессам будут сопутствовать предъявление претензий по территориальным вопросам и требования перекройки границ, к чему нужно быть готовыми и практически, и концептуально.

Граница во всех ее аспектах всегда была одним из основных предметов исследования геополитики. Еще Ратцель отмечал особую значимость границ: «граница есть периферийный орган государства и, как таковой, служит свидетельством его роста, силы и слабости и изменений в этом организме». Границы всегда, в конечном счете, являются политико-стратегическими, даже если они разделяют два дружественных и миролюбивых государства. Вот почему эта об-ласть буквально пронизана политическими страстями и предрассудками.

И коли уж мы ее затронули, нельзя пройти мимо взглядов лорда Керзона. Широкой публике он более известен заслугами перед британской внешней политикой и как автор пресловутой «линии Керзона». Но, ко всему прочему, он был и автором одного из первых исследований проблемы границ, где подытожил свой богатый практический опыт по демаркации границ в бытность вице-королем Индии10. Многие азиатские народы, по его словам, избегают фиксированных границ, что связано с их кочевым образом жизни, а также с нелюбовью ко всяким суровым предписаниям.

Вообще, тщательно демаркированная граница — четкая и жесткая линия, разделяющая два государства, это более современное, к тому же европейское приобретение. Для тех случаев, когда провести четко фиксированную границу почему- либо невозможно, Керзон предлагал создавать буферные государства, Их создание иногда может быть единственной альтернативой в урегулировании острых конфликтных ситуаций при спорах по территориальным вопросам. Сегодняшняя обстановка в ряде регионов СНГ — например, в конфликте между Арменией и Азербайджаном о Нагорном Карабахе, противоречия между Молдовой, Приднестровьем, Украиной и Россией и др. — прямо подводит к идее образования буферного государства как одному из реальных средств выхода из тупиковой ситуации.

Сколь ни «опасно» исследовать проблему границ, еще опаснее ее игнорировать. Граница есть одновременно геополитическая реальность, цель и средство. От того, под каким углом зрения смотреть на эти вещи, как оценивать и пользоваться ими, в немалой степени зависит состояние международных отношений в целом, в различных регионах и между отдельными государствами. Сегодня проблема границ имеет особую остроту и значимость. С обретением не-зависимого статуса многими народами бывшего Советского Союза неизбежно

потребуется образование и демаркация новых границ, при этом возникнет и немало пограничных проблем.

С распадом Советского Союза и так называемой «системы социализма» обострились пограничные вопросы по всему периметру бывшей разграничительной линии между Востоком и Западом. Остаются неустоявшимися восточные границы Центральной Европы; полон нерешенных пограничных проблем Балканский полуостров, как новых, так и тянущихся со времен краха Оттоманской империи и Австро-Венгрии; нерешенные проблемы границ сохраняются в Прибалтике; с новой силой встал вопрос о четырех островах Южно-Курильской гряды.

Поиски приемлемых, компромиссных решений пограничных вопросов на основе опыта прошлого и с учетом современной ситуации приобретают сейчас особое значение. Географический аспект пограничной проблемы присущ ей имманентно, ибо граница — это тоже часть пространства. Нельзя, вместе с тем, не согласиться с суждением Керзона: прочность, справедливость и постоянство границ зависят не столько от географических достоинств линий демаркации,

сколько от понимания, достигнутого сторонами по их поводу.

* * *

НА ФОНЕ существенных изменений в евразийском геостратегическом регионе, эхом отзывающихся по всему его огромному периметру, активизируются различные политические силы, которые стремятся в нынешней неразберихе реализовать свои интересы. В совокупности это способно вызвать настоящую лавину геополитических изменений, которая может стать неуправляемой. Причем дело не закончится изменением границ лишь России или других сопредельных независимых государств. Цепная реакция грозит распространиться на весь земной шар. На геополитически разбалансированном пространстве Евразии может быть создан прецедент, который послужит прологом к повсеместному территориальному переделу мира, его ресурсов и стратегических рубежей.

Одним из главных средств предотвращения такого развития представляется сохранение исконной геополитической роли России как мирового цивилиза- ционного и силового балансира. Для этого, в свою очередь, требуется прежде всего сохранение и укрепление ее территориальной целостности и единства. Если дроблению России не положить предел, тенденция к сепаратизму обретет характер «домино». Завтра же на ее месте окажутся десятки мелких псевдогосударственных образований, соперничающих и конфликтующих друг с другом по самому широкому кругу вопросов, и тогда будет поздно думать о геополитической стабильности.

Можно не сомневаться, что внутренний развал России с неизбежностью перекроет все пути разумного выхода из геополитической катастрофы с большой вероятностью масштабной войны. Отнюдь не ради просветительской цели в статье шла речь об особой роли Хартленда в мировом геополитическом балансе. Эта концепция верно отражает существующую структуру мира; ошибочны в ней оценки роли «осевого» региона в мировой политике. Вся она, как мы видели, связана с идеей мирового господства, будь то Великобритании, Германии или Соединенных Штатов. Ее геополитическая суть — оправдать и обосновать эту идею, под каким бы национальным флагом она ни рождалась.

А меж тем при углубленном изучении уроков истории роль Хартленда предстает в ином свете. Большую часть «осевого» региона, как уже говорилось, испокон

века занимала Россия, сама никогда не стремившаяся к мировому господству. Да, верно, Россия многие столетия упорно собирала пространства Хартленда в единое целое, но делала она это не ради мирового господства, а словно интуитивно выполняя предназначение быть балансиром в нашем геополитически неустойчивом мире. Выполнение ею этой роли служило во все времена неодолимым препятствием для тех держав, которые стремились к мировому господству.

Сегодня Россия стоит перед угрозой разъединения и раздробления на «удельные княжества». Некоторых невежественных и легковесных политиков в России и за ее пределами такая перспектива вполне устраивает. Однако беды и несчастья не только для России, но и для всего мира, которые она навлечет в конечном счете, не идут ни в какое сравнение с кратковременной выгодой для тех или иных государств и удовлетворенным тщеславием сегодняшних геростратов.

Поэтому мы предлагаем свою формулу «осевого» региона: тот, кто имеет контроль над Хартлендом, владеет средством эффективного контроля над мировой политикой и прежде всего средством поддержания в мире геополитического и силового баланса, без которого немыслим стабильный мир.

Хартленд не сможет выполнить эту балансирующую роль, если будет раздроблен на мелкие части. Ведь он сам окажется тогда в состоянии дисбаланса и хаоса, которые, подобно волнам, начнут распространяться от него по всем направлениям вовне. Отсюда роль и задача России как центра Хартленда, отсюда же должны брать начало ее ключевые национально-государственные интересы.

Разделенный мир есть геополитическая реальность. Меняясь во времени и пространстве, эта разделенность сохраняется в любых комбинациях. Сегодня мы присутствуем при рождении еще одной комбинации, возможно, не самой лучшей и удачной. Но это тоже реальность, и было бы крайне опасно игнорировать ее, как и политические последствия тех физических и иных перемен, которые она может принести с собой.

Можно в упоении властью пройти мимо нынешних геополитических реалий, но сами они никак мимо не пройдут. Более того, они с неотвратимостью будут мстить тем политикам, кто по невежеству ли или по лености и небрежению отмахивается от них, бездумно отдаваясь разрушительной стихии будущих геополитических бурь.

Примечания:

Spykman N. America's Strategy in World Politics. The United States and the Balance of Power. — New York, 1942. — P. 41.

Ibid. — P. 256.

См.: Mackinder H. Democratic Ideals and Reality: A Study in the Politics of Reconstruction. — New York, 1919. — P. 186.

Ibid.

См.: Spykman N. The Geography of the Peace. — New York, 1944. — P. 43.

См.: Cohen S. Geography and Politics in a Divided World. — London, 1964. — P. 63-65.

См.: Mackinder H. Op. cit. — P. 157, 158.

Cohen S. Op. cit. — P. 78.

Ibid. — P. 81, 83.

Jones St. Boundary Concepts in the Setting of Place and Time. — In: Politics and Geographic Relationships. Towards a New Focus // Englewood Clifs. — NJ: Prentice Hall, 1971. — P. 128.