ЕДИНСТВЕННАЯ СВЕРХДЕРЖАВА
Этот тезис связан с определенным видением мира. Он свидетельствует о желании не замечать происходящих в международных отношениях глубоких
перемен, вызванных окончанием холодной войны, идеологической конфронтации, глобального противостояния двух военных механизмов, которые ведут к определенной дезорганизации международной системы, но не в сторону распада, а скорее в сторону перестройки и переоценки существующих в этой системе центров силы и влияния, точек притяжения, границ размежевания. Тезис этот отражает глубокое убеждение в том, что, несмотря на окончание эпохи конфронтации, во всяком случае старой конфронтации между Востоком и Западом, между коммунизмом и свободным миром, отношения между ними остаются основанными на силовой иерархии, на подсчете количества ракет, авианосных соединений, боеготовых дивизий и прочих силовых моментов, жестко определяющих место каждой страны в мировой табели о рангах. Наконец, тезис этот демонстрирует твердое убеждение, что двуполярная модель мира в современных условиях может эволюционировать исключительно в сторону однополярной и что распад двуполярной международной системы в глазах многих политических деятелей США воспринимался только как становление однополярной .
Утверждение «США — единственная сверхдержава» помимо определенного видения эволюции международной системы содержит еще одну установку — о роли самих США в этой системе. Совершенно очевидно, что эта роль имеет центральный и системообразующий характер: военной силе, политическим и военным союзам, институтам, состоянию экономики и всем остальным сторонам национального могущества США придается исключительное значение как центру нового универсума, как главной оси мироздания.
По-своему это даже преподносится как появление однозначной и прямой взаимозависимости между Соединенными Штатами, их интересами и состоянием, с одной стороны, интересами и состоянием окружающего мира — с другой. Этакий своеобразный национальный эгоцентризм, уравнивающий США и остальной мир в качестве одинаковых величин, а может быть, даже и с преимуществом в пользу первых.Из этих двух центральных постулатов делаются и соответствующие выводы. Во-первых, об основах стабильности современной системы и ее жизнеобеспечении: ее жизнеспособность и деятельность объявляются производными от состояния американских ресурсов, политической воли и интеллекта. Разумеется, это прежде всего означает усиление степени ответственности США и их политического механизма, о чем творцы американской политики, безусловно знают3. Однако в более общем плане это говорит о том, что роль и значение США в современном мире достигают того же уровня, который имели метрополии бывшего колониального мира для своих империй: там, в тех условиях, эти роль и значение действительно имели исключительный характер, они задавали и целостность всего образования, и ритм его жизнедеятельности, и вектор движения. США по сути дела добились того же, но уже в планетарном масштабе.
Во-вторых, выводы из концепции «единственной сверхдержавы» определяют также объем и содержание функций этой державы в современном мире и ответных обязанностей этого мира перед ней. На США и их союзников возлагается ответственность за поддержание общей международной стабильности, в связи с чем возник глубокий кризис в отношении Вашингтона к ООН.» Если раньше, в условиях многополярного мира после окончания второй мировой войны, когда существовали пять приблизительно равных великих держав (СССР, США, Великобритания, Франция и Китай), или даже в ус-
ловиях двуполярного мира, когда из числа великих держав выделились две сверхдержавы (СССР и США), ООН могла выступать в качестве дополнительного механизма к двусторонним механизмам согласования их интересов, то в условиях однополярного мира ситуация меняется: нет нужды согласовывать с кем бы то ни было свои интересы, а следовательно, не нужен и механизм Совета Безопасности ООН4.
В-третьих, в рамках этой концепции стали меняться, и довольно радикально, отношение к использованию силы в международных отношениях и готовность ре использовать.
Исчез вынужденный контроль над собственными же планами и амбициями, существовавший в годы холодной войны в связи с опасностью противодействия другой стороны или эскалацией цены применения силы до неприемлемого уровня. Окрепло представление о своих возможностях как о стержневом механизме поддержания международной безопасности, права и ценностей с помощью авиационно-ракетных ударов, десантов спецназа и поставок вооружений. В противовес временам холодной войны, оказалось, что применение силы не просто оправданно, но и целесообразно, а также полезно, — естественно, силы американской и против не-американцев, а не наоборот. «Наоборот» по-прежнему осуждалось как «отсталость» и «варварство», как нарушение «международных норм и стандартов»5.В-четвертых, концепция «США — единственная сверхдержава» связана и с продолжением углубления раздела стран на друзей и недругов Америки. Со времени начала холодной войны система взаимоотношений США с другими государствами была довольно разнообразной: союзнические связи, партнерство, дружественные, нейтральные отношения, холодность, безразличие, враждебность. Но все это при известном, хотя и трудно усваиваемом принципе уважения к суверенитету других, потому что всегда была еще одна страна, которая могла утешить всех обиженных, не понятых и не принятых Вашингтоном, как это случилось с Кубой, Северным Вьетнамом, Ираком. Ливией и т.д. После окончания холодной войны ситуация упростилась: перед каждым из государств возник во-прос о том, какие отношения строить с США — дружественные или нет? А «еще одной страны», к которой в случае чего можно было бы обратиться за помощью, уже нет в природе. Таким образом, мир становится все более одномерным: не проамериканским или просоветским, а либо проамериканским, либо антиамериканским. Совсем иная альтернатива, совсем иные подходы.
Наверное, можно было бы найти еще немало нюансов и аспектов концепции «односверхдержавности» США, но суть дела от этого вряд ли изменится. Ясно, что возникшая как естественная реакция на разрушение одного из «столпов» биполярного мира идея о том, что мир становится однополярным, повлекла за собой значительно более глубокие и неоднозначные выводы, чем можно было предположить.
Стало понятно: помимо совершенно новых схем построения «мира по-американски», что само по себе может означать его сильнейшую дестабилизацию и даже повышение конфликтного потенциала, поскольку «мир по- американски» остается глубоко чуждым целым группам стран другой цивилизации — с иным менталитетом и иной историей (исламской, индуистской, буддистской и т.д.), эта концепция предлагает Соединенным Штатам довольно соблазнительную, хотя и опасную, приманку — в виде кажущихся реальными имперских или, скорее, неоимперских амбиций.Разумеется, речь идет не просто об амбициях определенной группы политиков, которые могут оказывать большое влияние на становление американской внешней политики, а могут никакого влияния не оказать вовсе. Дело в ином. При возникновении идеи однополярного мира и «единственной оставшейся сверхдержавы» возникает совершенно естественное и логичное ее продолжение в виде специфических схем мирового порядка, его правил и норм, механизмов, движущих сил и контрольных средств. И с этой точки зрения идея «единственной сверхдержавы» предполагает возникновение своеобразного американоцентристского мира, в котором США будут и задавать темп развития всей совокупности современных госу-дарств, и обеспечивать его стабильность, и смазывать трущиеся детали, и устранять поломки и дефекты. Никто иной этого делать не будет.
Американская духовная и политическая традиция в принципе это приемлет. Если внимательнее почитать труды таких известных американских «глобалистов», как президенты Т. Рузвельт, В. Вильсон, Ф.Д. Рузвельт, Дж. Кеннеди, Дж. Картер, то в них можно найти элементы желания «исцелять» грехи Старого Света, «спасать» невежественных аборигенов других стран и континентов, взять на себя функцию просвещения остального мира и руководства им6. Немаловажную роль в развитии этого механизма сыграла активная деятельность американских просветительских и миссионерских обществ в странах Азии, Африки и Океании. Даже в сегодняшней России и в других постсоветских странах можно наблюдать рвение американских миссионеров, получающих огромную поддержку от своего государства.
Но, не говоря уже о том, что деятельность такого рода, даже когда она сопровождалась известной финансовой и материальной помощью, вызывала трения между США и странами, осчастливленными их вниманием, при анализе этой формы взаимодействия США с остальным миром всегда возникал вопрос: насколько далеко в своем мессианизме могут они пойти? Ведь мессианизм, с одной стороны, может очень легко и просто довести дело до насилия, когда навязывание американских рецептов становится источником конфликта, в котором США готовы дойти даже до внедрения демократии с помощью бомбежек.
С другой — деятельность такого рода способна вызвать иллюзии и сверхожидания, особенно у тех, на кого она направлена. И если на каком-то этапе Вашингтон считает, что он не может и не должен продолжать «осчастливливать» какую-то страну, это вызывает резкий всплеск антиамериканизма вследствие естественного разочарования. Примером могут служить постсоветские новые государства.Таким образом, при оценке перспектив новой международной системы, в которой США превращаются в своего рода глобальную метрополию, возникают и вопросы, и сомнения, которые в практической политике обретают форму антиамериканизма и недоверия к США, нежелания воспринимать их лидерство. Следовательно, дело переходит из плоскости восприятия и идейных споров в плоскость практической политики и начинает вовлекать в качестве соучастников или объектов миллионы людей в разных странах. В связи с этим, чтобы укрепить силу и притягательность идеи «единственной сверхдержавы» — плода умственных упражнений интеллектуалов, которая чужда и непонятна миллионам, в дело идут миротворчество и мифотворчество, где у США достаточно сильные позиции.