ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ И БЕЗОПАСНОСТЬ
В самом деле, имели место жестокие вооруженные столкновения между странами — наследницами бывшей Югославии, а также между бывшими советскими республиками и автономиями — Арменией и Азербайджаном, Грузией и Абхазией, Россией и Чечней, в той или иной степени вовлеченными, во всяком случая официально, в процесс перехода от тоталитарного к демократическому режиму. И если войной считается вооруженный конфликт, в котором погибло более тысячи сражающихся, то все упомянутые выше вооруженные конфликты можно просто отнести к разряду войн. Да и эмпирические» исследования более ранних периодов, проведенные профессорами из Колумбийского университета Э. Мэнсфилдом и Дж. Снайдером, проанализировавших процессы демократизации в период между 1811 и 1980 гг., как будто бы подтверждают эту тенденцию10. Государства, приходят авторы к выводу, «не становятся зрелыми демократиями за один день. Они проходят через трудный период, когда демократический контроль за внешней политикой крайне слаб, когда устремления масс хаотически перемешаны с устремлениями авторитарных элит, когда сам процесс демократизации испытывает давление антиреформистских сил. Страны, переживающие этот переходный период демократизации, становятся более агрессивными и склонными к военным конфликтам, в том числе и с государствами зрелой демократии11.
В чем же причина этого явления? Истоки его — в характере политической борьбы после краха авторитарного или тоталитарного правления.
Группы элит, оставшиеся от прежнего политического режима, базировавшегося на насилии, по-прежнему (по привычке) предпочитают силовое (военное) решение возникающих проблем. В борьбе за власть они конкурируют с другими группами того же режима, с новыми элитами, представляющими демократическое движение, также мечтающими получить место под солнцем и вынужденными принимать навязываемое им силовое соперничество. В результате общее силовое конфликтное поле в обществе (государстве) значительно увеличивается. Возникающая напряженность требует разрядки, и часто она происходит за счет внешнего окружения, в котором всегда можно найти источник раздражения: либо оно молится не тому богу, либо слишком богато, либо просто говорит на непонятном языке. Массам, потерявшим ориентацию на переходе от одного общества к другому, часто нравятся твердые, напористые, агрессивные лидеры — неважно, куда они зовут и ведут, важно, как они зовут, — убедительно ли и достаточно ли эмоционально. Все это создает благоприятную атмосферу для любителей авантюр, не в последнюю очередь военных.В процессе перехода от тоталитарного (авторитарного) правления к демократии общество сталкивается, как правило, со значительными трудностями или даже хаосом: старые структуры разрушены, новые еще только нарождаются. Широкие массы недовольны. Тем не менее, и старым и новым элитам нужна поддержка масс в их борьбе за власть. Ради этого они раздают множество обещаний, часто заведомо невыполнимых. Наиболее легкий путь отвлечь внимание людей от невыполненных обещаний — возбудить их националистические чувства. Однако, взбудоражив массы, элиты сами становятся заложниками их настроений, для поднятия собственного престижа они на каком-то этапе вынуждены от лозунгов переходить к действиям — националистическая травля переходит в военные столкновения между государствами, нациями, этническими группами. Но легких военных побед не бывает, и вооруженные столкновения превращаются в длительную войну (война между Нагорным Карабахом, поддержанным Арменией, и Азербайджаном идет 15 лет, между Грузией и Абхазией — 10 лет.).
Следует также подчеркнуть, что в переходный период институционные тормоза, сдерживающие любителей военных авантюр, значительно ослабевают.
Армия не чувствует над собой гражданского контроля, усиливается автономность родов войск, военных округов и даже отдельных соединений. Военные не знают, для чего в нынешних условиях существуют вооруженные силы и нужны ли они вообще. Стремление быть востребованным, доказать свою необходимость вдохновляет любителей авантюр и непредсказуемых харизматических лидеров, не боящихся играть с огнем. «В конце концов, — заключают Э. Мэнсфилд и Дж. Снайдер, — расширение зоны стабильной демократии, возможно, и увеличивает шансы на мир. Но в ближайшей перспективе необходимо сделать многое, чтобы минимизировать опасности турбулентного переходного периода12.Вместе с тем стоит отметить, что в утверждениях, будто демократизация несет с собой большую склонность к военным решениям проблем, немало уязвимых мест. Прежде всего — это понятийный аппарат. Не очень ясен сам термин «демократизация», тем более, что процесс этот в разных странах проходит по-разному и конечные результаты его далеко не тождественны. Непонятно, где кончается демократизация и начинается демократия, у которой есть свои града-
ции и степени зрелости. Возможно, утверждение о повышенной конфликтоген- ности демократизации применимо к постсоветскому пространству, но оно в меньшей степени соответствует развитию событий в Центральной и Восточной Европе (за исключением бывшей Югославии).
Действительно, для Греции процесс демократизации прервался приходом к власти «черных полковников» и военным конфликтом с Турцией. Но процессы демократизации в Португалии и Испании, при всех их внутренних трудностях, не вылились во внешнюю агрессивность. Наверное, это справедливо и для Южной Кореи, десятка других стран, относимых к категории продвигающихся к демократии. Все это важно иметь в виду, особенно принимая во внимание выводы, которые делают некоторые эксперты по факту повышенной конфликтогенности на этапе демократизации. А эти выводы в ряде случаев сводятся к тому, что для Запада может быть выгоднее поддерживать стабильность (авторитарные режимы, если они ее обеспечивают), чем чреватый противоречиями малопредсказуемый процесс демократизации.
Подобный подход западных политиков и экспертов проявился, в частности, в их реакции на политический кризис в России 2-3 октября 1993 г.
Последствия этойзападной реакции российская демократия ощущает до настоящего времени.
* * *
Вся эта проблематика соотношения демократии и войны имеет большое значение для России, задержавшейся на стадии демократизации. Между тем политическая элита страны, калькулируя ее будущее, все больший упор делает на российскую самобытность, в том числе на специфику демократического устройства страны. В ходе дебатов политики и эксперты приходят к выводу, что российская демократия вряд ли будет схожа с классической демократией Запада. Создается впечатление, что будущее демократическое устройство России, по их мнению, должно на 99% состоять из национальной специфики и только на 1% — из общих принципов демократии. Возможно, за всем этим кроется простое желание части российской политической элиты, ориентирующейся на прошлое, создать демократию в России без самой демократии.
Между тем любое демократическое государство специфично само по себе — Франция не похожа на США, Канада — на Германию, не говоря уже о Японии и Великобритании. Тем менее, их объединяют, прежде всего, принципы демократии. Это их историческое приобретение, то что отличает их от десятка других стран, находящихся за пределами этого круга или приближающихся к нему, а уже потом выступает специфическая ее форма Демократия предполагает определенный набор ценностей, воплощенных в общественные и государственные структуры, на которые накладывается все остальное, в том числе и национальная специфика. Поэтому демократия — она и в Африке демократия. И Россия, если она хочет войти в Европу, в сообщество цивилизованных государств, может сделать это только как демократия — с общими для всех демократий принципами и нормами.
Судьбы самой России, ее безопасность в значительной степени обусловлены характером ее окружения, тем, будет ли оно состоять из демократических или авторитарных (тоталитарных) режимов. Пока российский истеблишмент за редким исключением равнодушен к этому вопросу. Для него определяющим яв-
ляется не политическое лицо режима, а степень его лояльности по отношению к Москве. Наверное поэтому в числе ее «близких друзей» немало государств с авторитарным правлением Возможно, в тактическом плане это и оправданно. В то же время нельзя забывать, что поведение этих режимов малопредсказуемо, они ориентированы на интересы личности (узкой группы), а не общества. И если Россия удержится на демократической волне, то ее устремления объективно будут повернуты в другую сторону — она неминуемо станет частью зоны мира, те группы государств, которые никогда не ведут войн друг с другом. И с точки зрения своей безопасности Россия будет крайне заинтересована в том, чтобы и ее окружение принадлежало к этой же зоне в мире.
Примечания: