ЧТО НАС ЖДЕТ НА ВОСТОКЕ?
Евразийская идентичность России — единственное средство мобилизации национального (не в этническом, а в политическом) смысле духа, что необходимо для цивилизованного освоения огромных пространств русского Севера. Восточной Сибири и Дальнего Востока. Если такой мобилизации еще при жизни нынешнего поколения не произойдет, а наша правящая элита по-прежнему будет цепляться за химеру «общеевропейского дома», упуская ради нее действительно национальное дело в Евразии, то может последовать цивилизационная катастрофа на нашем континенте, связанная с ломкой его идентичности под влиянием натиска Тихоокеанского региона. Об этом предупреждал еще Д.И. Менделеев, основываясь на опыте русско-японской войны 1904 г. «Необходимость же недалеко предстоящего напора на нас с разных сторон видна, по мне, уже из того, что у нас на каждого жителя, приходится в два раза более земли, чем для всего остального человечества.
если же принять во внимание лишь наших непосредственных соседей, то еще в большей пропорции. Войны же (как и переселения) ведут прежде всего из-за обладания землей, т.е. чаще всего сообразно с теснотой населения. Так ветер идет из мест большего давления в места с меньшим давлением. Поэтому-то нам загодя надо, во-первых, устраивать так свои достатки и все внутренние порядки, всю частную жизнь, чтобы размножаться быстрее своих соседей и всего человечества, а, во- вторых, нам необходимо помимо всего быть начеку, не расплываться в миролюбии, быть готовыми встретить внешний напор, т.е. быть страною, быстро возвышающей свои достатки всемерно (как земледельцы, как промышленники и как торговцы),пользующейся богатствами и условиями своей земли, блюдущею внутренний свой
3
порядок и внешний мир.» .
Сегодня, подводя итоги трагического для нас ХХ в., поражаешься тому опустошению, какое произвел большевистский эксперимент в самой сердцевине нашей цивилизации. Технократически ориентированные революционеры- модернизаторы создавали мир Машины, опустошая мир Человека. Если бы не произведенная ими «национализация» семьи, женщин (посланных работать фактически бесплатно) и молодежи, превращенных в придаток индустрии, не говоря уже о бесчисленных жертвах большевистского геноцида, население страны к концу века могло бы составить не менее 600-650 млн. человек — надежная база для культивации бесчисленных пространств Евразии.
Большевизм превратил нашу Евразию из «пространства человека» в пространство индустрии, которая в отличие от человека имеет свойство морально устаревать, превращаясь в металлический лом и хлам, — что сегодня с нею и произошло. Надо сказать, демографический критерий является одним из самых надежных показателей действительных социальных результатов проводимых реформ. Количество и качество человеческой основы цивилизации — вот самое главное. С этой точки зрения приходится признать, что нынешняя реформа — это второй после большевистского обвал в человеческом измерении цивилизации.
Депопуляция плюс катастрофическое ухудшение образовательных, культурных и нравственных показателей — вот результаты, которые нельзя прикрыть никакими ухищрениями болтливой политической гуманитаристики, хвастающейся «свободой слова» как решающим достижением.Надо прямо сказать: демократия тогда имеет шанс стать общенациональной ценностью, когда она менее декоративна — способна верифицироваться в опыте массовой хозяйственной, политической и социокультурной самодеятельности. Если же она тестируется лишь в опыте богемствующей журналистики, празднующей освобождение от цензуры (в основном, сексуальной), то ее апологетика означала бы опасную подмену ценностей.
Демократия в определенных условиях (наши сегодня именно таковы) представляет собой консервативное, а не либерально-эмансипаторское дело. Если понимать демократию не в сугубо отрицательном смысле — как снятие определенных внешних ограничений, а в позитивном — как создание условий для не подопечного самодеятельного существования, что и предусматривается европейским понятием гражданского общества, то демократия выступает как сочетание свободной соревновательности с самодисциплиной. Диалектика здесь жесткая: либо самодисциплина в ее экономическом, социокультурном и государственно-политическом (относящимся и к делу обороны) измерениях, либо дисциплина, навязываемая извне, в форме «неоавторитаризма». Следовательно, главной гарантией от различных разновидностей авторитаризма и диктатуры является готовность к самодисциплине, что связано с особым типом менталитета, близким к протестантской аскезе. Различные мировые цивилизации вырабатывали свои технологии очищения человеческого духа от скверны безответственности и нигилистического своеволия. Выработаны они и в православии, и в мусульманстве. Проблема, по-видимому, состоит в том, чтобы не отвергать, не дискредитировать этот великий духовный опыт, а попытаться «конвертировать его в современные формы социально ответственного поведения. Никакая продуктивная экономика невозможна без такого поведения и никакие внешние институцио-
нальные формы не дадут соответствующих гарантий вне этой интимной духовной основы, относящейся к нравственной инфраструктуре цивилизации. Не рынок сам по себе создает продуктивную экономику — он может, как показывает опыт нашей экономической реформы, в изобилии порождать криминальную среду менял и спекулянтов, а только рынок как система партнерского обмена, базирующаяся на определенном социокультурном, ценностном базисе.
Мне приходилось неоднократно писать об этом , и здесь не стоит повторяться.Важно отметить главное: в процессе выстраивания евразийской идентичности, предполагающем усиленное внимание к благоустройству Восточной Сибири и Дальнего Востока, России предстоит «встреча» с тихоокеанской (конфуцианско-
и и \ U с»
буддийской) цивилизацией, сохранившей традиционную аскезу и мобилизованную на этой религиозно-нравственной основе. Ответить на ее вызов и вступить с нею в достойный, взаимообогащающий диалог при воцарившемся у нас климате криминально-богемной «раскованности» — безнадежное дело. Если западные «постмодернисты» нас здесь кое-как еще «поймут» (хотя на уважение рассчитывать не приходится), то при встрече с народами тихоокеанского региона необходим совершенно другой уровень внутренней мобилизованности. Крайне необходим он и для того, чтобы, не откладывая, решать неотложные, указанные еще Менделеевым, задачи по укреплению «человеческого фактора» нашей цивилизации. Богемствующие, пораженные недугом декаданса нации, физически вырождаются. Об этом свидетельствует опыт всех «сумеречных» эпох, в том числе — довоенной Франции.
Для надежного демографического воспроизводства, как и для воспроизводства промышленно-экономического, необходим определенный минимум аскезы. Многодетных семей не бывает в обществах или сословиях, представители которых боятся тягот повседневности и не верят в будущее.
Высокая рождаемость это инвестиции в человеческий капитал — главный вид богатства. Экономическая инфляция, подтачивающая наш дух, нормы и ценности, равным образом исключают эффективность таких инвестиций. А сегодня они сверх необходимы, ввиду задач, ждущих нас на Востоке.
Численность нашего населения за Байкалом — всего около 10 млн. Между тем, население соседнего Китая превысило 1,2 млрд. человек. Пахотный клин в расчете на душу населения в этой стране в 9,5 раза меньше, чем в бывшем СССР. Сложилась ситуация беспрецедентной встречи перенаселенного цивили- зационного региона, имеющего сотни миллионов свободных и энергичных рук, и нашего, отличающегося огромными природными богатствами и географическим вакуумом.
На долю Сибири приходится 80 процентов всех разведанных запасов угля (свыше 160 млрд. тонн), 7,1 млрд. тонн железных руд, 98,5 млн. тонн марганцевых, свыше 41 млрд. куб. м. древесины . Вне человеческого приложения все эти богатства лежат мертвым грузом. В мире, по-видимому, зреет «заказ» на освоение этого неиспользованного или бездарно разбазариваемого богатства, и число соответствующих претендентов, ждущих своего часа, растет. «Омертвление» огромных пространств Сибири и Дальнего Востока связано не только с демографическим вакуумом, но и с фактической недоступностью коммуникаций. Наше население все быстрее утрачивает сознание единой нации в силу того, что стоимость поездки из сибирских и дальневосточных глубинок в европейский центр стала не по карману громадному большинству людей. Феномен этот, несомненно, не является чисто экономическим: за ним стоит дефицитполитической воли, способной обеспечивать единство страны, и ложная система приоритетов нашего правящего западничества.
Характерно, что мобилизовать технический потенциал цивилизации и выстроить технократические приоритеты можно и без преодоления декаданса. Но мобилизовать человеческий потенциал на декадентской основе невозможно в принципе. И когда социологическая и экономическая теория утверждает, что основным богатством постиндустриальных обществ становится человек, отдают ли они себе при этом отчет в том, что тем самым предполагается и новое усиление ценностно-нормативных начал, новый уровень духовной мобилизации?
Именно и счет этого тихоокеанский регион вырвался вперед, опередив Атлантику: при равном с последней уровнях образования, квалификации и инвестиций, он имеет значительно более высокую оплату за счет статистически неизмеримых факторов социокультурного плана. Если бы прогресс в современном мире в самом деле измерялся «вестернизацией», то регионы, более близкие Западу в социокультурном и территориальном отношениях (Восточная Европа, затем Россия) должны были бы опережать те, что по обоим названным критериям больше удалены от него.
На деле произошло обратное: рост на Дальнем Западе и на Дальнем Востоке, при впадине посредине — в регионах, поддавшихся эпигонствующей вестернизации. Все это можно констатировать в пессимистическом духе: культуры, «расслабленные» вестернизацией, с расшатанным генетическим кодом и ослабленной идентичностью, отныне не способны мобилизовать народы и предотвращать их расползание в диаспору.Я придерживаюсь другого мнения. Культура живет под знаком христианского парадокса: находит решение на дне отчаяния. Иными словами, такие ее высокочтимые состояния как просветленность, ценностный пафос, ощутимое присутствие идеала в делах повседневности — не природный дар, а обретаются через подвиг опамятования и покаяния. Культура подчинена циклической дина-мике, в которой интенсивность смысла обретается в процессе борьбы с удушающей бессмысленностью, высокая мораль — в преодолении имморализма. Для позитивистской методологии, оценивающей будущие возможности по стартовым условиям, т.е. на основе «экстраполяции», эта динамика культуры остается закрытой для понимания.
Для сознания, сохранившего чуткость к заветам «осевого времени», культура выступает не как пассивная «надстройка», а как мощная компенсаторская система, наделяющая отставших и потерпевших более высокой энергетикой, чем почивающие на лаврах победители. Она и объясняет периодические смещения центров мирового развития. Завтра он снова начнет смещаться. Я уверен, что в нашу сторону.
Примечания: