<<
>>

БЛИЗКОЕ ОКРУЖЕНИЕ РОССИИ

В недалеком прошлом геополитическое пространство, контролируемое Москвой, граничило либо с территориями, находящимися под покровительством США, либо с Китаем. Теперь же к западу и к югу от России расположены бывшие республики Советского Союза, подверженные высокой степени внутренней нестабильности, открытые для влияния извне, пребывающие в напряженных отношениях или даже в состоянии вооруженного конфликта со своими сепаратистами, друг с другом или с Россией.
Границы с ними по большей части чисто символические и открыты для нелегальной миграции, браконьерства, массовой контрабанды и прочей преступной деятельности.

С одной стороны, эти государства признаны ООН и являются законными соседями России, имеющими право претендовать на такое же обращение, как все другие большие и малые страны мира. С другой стороны, то, что всего несколько лет назад они вместе с Россией были частями унитарного государева с высоко интегрированной экономикой и жестким однопартийным политическим режимом, общей обороной и внешней границей, коммуникациями, инфраструктурой и энергетической системой, на протяжении десятилетий и даже веков общей истории делили беды и радости, притом, что 50 млн. человек (из них 25 млн. русских) жили вне своих национальных республик, — все это существенно отличает их от других иностранных государств. И это жизненная реальность, не имеющая ничего общего с «русским имперским синдромом». Проблемы постимперского толка будут еще десятилетия накладывать глубокий отпечаток на отношения бывших советских республик.

Дихотомией отношений России с другими бывшими советскими республиками определяется главная дилемма политики Москвы в «ближнем зарубежье»: как в отношениях с другими постсоветскими государствами найти пра-вильный баланс между обращением с ними как абсолютно суверенными государствами (например, устанавливая мировые цены за энергоснабжение и коммуникации или военную помощь — и сохранением «особых отношений» с ними (при защите прав российских военных и гражданских лиц за рубежом, использовании промышленных и оборонных объектов, поддержании общей системы обороны, вмешательстве в их внутренние конфликты, защите бывших советских

границ и т.д.).

Очевидно, что во многих случаях позиции России и ее постсоветских партнеров относительно решения подобных проблем будут различны, а порой противоположны.

Как свидетельствуют многочисленные исторические примеры со времен Римской империи, когда огромная держава окружена странами намного меньше и слабее нее, возможны лишь две основных модели отношений между ними: либо крупная держава порабощает, завоевывает своих малых соседей и властвует над ними, либо последние оказывают достаточно сильное сопротивление, объединяя свои усилия и получая поддержку извне, тем самым сдерживая и истощая превосходящую их державу. Страх порабощения толкает слабые государства к созданию сдерживающего барьера и обращению к покровительству со стороны. Боязнь враждебного окружения, изоляции и внешних посягательств толкает более сильную державу к распространению своего господства на прилегающие страны. Динамическое взаимодействие этих двух моделей на протяжении пяти веков было парадигмой эволюции российской/советской империи, колонизованных ею народов и ее непосредственного внешнего окружения.

Конечно, не эти модели действуют, когда более крупная держава — демократическое государство с процветающей экономикой: в таком случае ее отношения с соседями могут основываться на взаимном уважении и экономическом сотрудничестве (как, например, между США, Канадой и Мексикой). В этом смысле эволюция по пути демократических политических и экономических реформ была бы для России наилучшим выходом из порочного круга в отношениях со своими более слабыми соседями. Однако это было бы слишком простым ответом на основную дилемму сегодняшней политики Москвы в отношении нового зарубежья. Дело в том, что на перспективы демократического развития России в следующем десятилетии ключевое воздействие будут оказывать ее отношения с ближайшими соседями. И не следует забывать, что двуединая цель обеспечения внешней безопасности и расширения имперского господства исторически была важнейшим фактором, определявшим природу российского/советского экономического и политического режима.

Таким образом, сегодня еще одна важнейшая дилемма для России состоит в том, как избежать возникновения враждебного окружения (или «санитарного кордона») из постсоветских государств и предотвратить их превращение в сферу политического и экономического влияния, а потенциально и военного присутствия других крупных региональных или глобальных держав и союзов.

Встать на изоляционистскую позицию означало бы бросить эти республики, далеко не всем из которых легко становиться жизнеспособными суверенными государствами, на волю стихии экономического упадка, территориальных и этнических конфликтов, гражданских войн и хаоса. Это могло бы спровоцировать вмешательство извне, оставило бы русские и другие этнические меньшинства в жертву угнетению и даже геноциду, а в результате смута перекинулась бы через более чем прозрачные границы и на Россию.

Попытки же создать для себя благоприятные условия путем установления в «ближнем зарубежье» своего экономического, политического и военного господства могли бы вызвать сопротивление, втянуть Россию в многочисленные войны вдоль периметра ее границ, истощить ее ресурсы и подорвать демократические реформы. Русские, живущие за границей, и другие национальные меньшинства стали бы заложниками в руках местных властей. Присоединение воен-

8

ным путем территорий, населенных этническими меньшинствами , превратило бы остальные республики именно во враждебный «санитарный кордон». Это могло бы привести к результатам, прямо противоположным желаемому: внешней интервенции в поддержку сопротивления российским посягательствам, конфронтации с Западом и исламским миром, широкому распространению насилия и дезинтеграции в самой Российской Федерации.

Что касается односторонних российских действий (часто прикрываемых ширмой СНГ), то кроме случая с Южной Осетией, все прочие результаты российского военного участия в урегулировании конфликтов и поддержании мира — в Приднестровье, Абхазии, Карабахе, Таджикистане (не говоря уже об опустошительной и бессмысленной акции в Чечне) — были нередко весьма сомнительны с точки зрения ясности цели и способности России держать ситуацию под контролем. Во всех этих случаях военные акции Москвы действительно привели к прекращению широкомасштабного кровопролития, однако затем ситуация зашла в тупик, прочный мир не был восстановлен и в конечном итоге российские контингенты стали объектом нападок неудовлетворенной стороны, поводом для растущих противоречий с теми или иными странами СНГ и политической борьбы внутри России.

Несомненно, фундаментальным пороком политики Москвы в постсоветском пространстве была и остается неопределенность в отношении конкретных интересов и отсутствие реалистических целей.

Спектр взглядов российской политической элиты на этот счет простирается от глухого изоляционизма до восстановления СССР. Соответственно и официальная линия России колеблется в зависимости от момента и уровня принятия решений и от того, о какой конкретной соседней стране и проблеме идет речь — от полной индифферентности до прямого силового вмешательства, инициируемого к тому же на уровне регионального или локального военного командования.

Коренная причина такого положения — в неспособности российских политиков самых разных убеждений осознать, наконец, что — как бы ни относиться к роспуску Союза в декабре 1991 г., как бы велика ни была специфика отношений России с бывшими «братскими республиками»,- они более не особая группа соседних стран, а государства соответствующих примыкающих к России и очень разных регионов, с каждым из которых связаны ее специфические проблемы и интересы. Они становятся все более важными по сравнению с общими для всех «постимперскими» вопросами. Ни у кого не возникает сомнений, например, что отношения с Финляндией и с Китаем совершенно разные, хотя обе страны имеют с Россией длинную общую границу и в прошлом входили и сферу российского (советского) господства.

Точно так же отношения России с республиками Балтии, Украиной. Молдавией, а в будущем, возможно, и с Белоруссией — это важнейшая часть ее политики в регионе Центральной и Восточной Европы, а во многом — и более широкой стратегии в североатлантической зоне. Взаимодействие Москвы со странами Закавказья и Центральной Азии — это сложнейший и обширный комплекс проблем черноморско-каспийской зоны, неотъемлемый от политики балканских стран, Украины, Турции, Ирана, Пакистана. Индии, Китая, от событий в Афганистане и все более активной линии США и других держав Запада.

К сожалению, осознание этой новой реальности все еще подавлено «постсоветским пространством» Москвы, в какой бы форме он ни выражался: в маразма-

тических идеях возрождения СССР или Российской империи, в рефлексиях по поводу вины перед порабощенными в прошлом народами, в непропеченных доктринах «всеобъемлющей» или «разносторонней интеграции» в рамках СНГ или в брезгливом игнорировании прежних «советских родичей» ради новых богатых патронов на Западе. Во всем этом отсутствует главное: реалистическая (в отличие от узко-прагматической) оценка нынешних и перспективных экономических, политических, военных и гуманитарных интересов новой России, соотнесение ее конкретных целей и возможностей, вернее цены, которую она готова ради этих целей заплатить.

Оргструктура и огромный ворох соглашений СНГ, из которых мало какие выполняются, служат наглядным пособием для изучения несостоятельности российской политики в этой ключевой, возможно, самой важной области.

Если отделаться от постимперского синдрома, то станет ясно, что от различных республик бывшего СССР России нужно совершенно разного. В одних случаях — это реальная экономическая интеграция (если есть совместимость по уровню развития и законодательной базе, взаимодополняемость хозяйственных систем); в других — торговля, участие в освоении природных ресурсов, использование коммуникаций; в-третьих, — общие интересы безопасности, совместная охрана границ и правопорядка, поддержание военных баз и объектов вне России. В иных случаях особо остро стоит вопрос о предотвращении или разрешении эт-нических и конфессиональных конфликтов, проведении миротворческих операций, защите прав национальных меньшинств. С некоторыми соседями более важны темы урегулирования вопросов гражданства, собственности и миграции. Зачастую приходится иметь дело с комплексом таких интересов, причем достижения целей России в одной области требует жертв и затрат в другой. К тому же приходится учитывать интересы и возможности держав «дальнего зарубежья» в каждом конкретном регионе.

Однако вместо четкого определения своих интересов и их обеспечения на двусторонней или, где удобнее, на многосторонней основе Москва пошла по пути универсализма и утратила ориентацию в постсоветском пространстве. Первоначально создав СНГ как «крышу» для роспуска СССР (или, как говорили, для «цивилизованного развода»), Россия на какое-то время вовсе забыла про «ближнее зарубежье», предприняв «большой скачок» в рыночную экономику и интеграцию с Западом. Потом, когда проблемы и конфликты в постсоветском пространстве рванули в полную силу и перехлестнули через российские границы, а скачок в капитализм увяз в глубочайшем финансово-экономическом кризисе, — московское руководство в 1993-1994 гг. ухватилось за общественно- объединяющую идею «особых интересов» России и защиты соотечественников в «ближнем зарубежье» (которую невежественно сравнивали тогда с американской «доктриной Монро»).

В итоге СНГ представляет собой несуразный гибрид НАТО, Европейского Союза и ООН, не эффективный ни в какой из своих ипостасей.

Для военного союза и сотрудничества России с ее соседями, за единичными исключениями, не хватает общности внешнеполитических интересов и общих противников. Для экономической интеграции нет совместимости экономических уровней, законодательств и интересов. Россия, как и ее соседи, более всего нуждается в иностранных кредитах, инвестициях и технологиях и, опять-таки за редким исключением, они скорее выступают тут как соперники, чем как союзники. Даже простая торговля России со странами СНГ составляет всего 19% от ее общего тор-

гового оборота, намного отставая от торговли России с Западной и Центральной Европы и Китаем. А доля российских инвестиций не превышает 1% от всех иностранных капиталовложений в странах СНГ9.

Наконец, в качестве коллективной системы безопасности и миротворчества СНГ действует из рук вон плохо, поскольку силы России и ее партнеров слишком неравны, а правовые нормы взаимодействия не подкреплены никаким независимым и беспристрастным механизмом из соблюдения (хотя бы типа института Совета Безопасности ООН). В итоге более слабые страны или становятся полными иждивенцами России или напротив, более всего опасаются именно ее и ищут защиты на стороне и объединяясь против Москвы.

Все немногие успехи отношений России со странами «ближнего зарубежья» в последнее время строились сугубо на двусторонней основе и имели в виду соглашения по конкретным военным, экономическим или политическим вопросам (в частности с Белоруссией о системе ПВО, с Украиной о флоте и его базировании, с Арменией о российских военных базах и с Азербайджаном о нефтепроводе).

Со своей стороны, ведущие державы «дальнего зарубежья» и международные организации, такие, как ООН и ОБСЕ, по большей части противодействуя возвращению России в постсоветское пространство, не проявляют достаточного желания сотрудничать с Москвой даже там, где очевидна законность ее интересов и стремление удовлетворять их на равноправной основе. В то же время международные организации не хотят брать на себя дорогостоящую и опасную ответственность за широкомасштабные операции по принуждению к миру и поддержанию мира в кризисных точках всего гигантского постсоветского пространства. С 1992 г. действовало несколько миссий подобного рода: миссии наблюдателей ООН в Грузии (Абхазия) и в Таджикистане (совместно с ОБСЕ); были также миссии ОБСЕ в Южной Осетии (Грузия), в Молдавии, Эстонии, Латвии, на Украине (миссия по содействию санкциям в отношении Югославии), в Таджикистане и миссия ОБСЕ по мониторингу в Карабахе под эгидой Минской конференции по мирному урегулированию нагорно-карабахского конфликта. Однако участие ООН/ОБСЕ было очень поверхностным и ни в одном случае не играло какой-либо серьезной роли в урегулировании конфликтов, не говоря уже о принуждении к миру или поддержании мира в постсоветских конфликтах.

Отчасти причиной была ограниченность полномочий, сложность или неэффективность процедур ООН, и (даже в большей степени) ОБСЕ, при выполнении подобных функций, а также ограниченность ресурсов и нежелание великих держав втягиваться в операции и идти на риск людских потерь, расходов и потенциальных осложнений в отношениях с Москвой и региональными режимами. Эта позиция оказала сильное воздействие на участие Запада даже в событиях в Югославии, не говоря о постсоветском водовороте. Оборотной стороной медали было нежелание России позволить иностранным государствам, ООН и ОБСЕ широко вмешиваться в урегулирование конфликтов, взваливая все бремя по проведению операций на российские вооруженные силы и федеральный бюджет.

Взаимодействие между Россией и Западом на постсоветском пространстве было столь же противоречивым, сколь и беспорядочным, за одним исключением: вывода ядерного оружия с территории остальных республик бывшего СССР. Из-за промахов российской и западной политики эта зона до настоящего времени остается ареной скорее «перетягивания каната» между Россией и Западом,

чем сотрудничества. В результате по всей Евразии проступает явный рисунок новых разделительных линий. В частности, у России сложились союзнические или партнерские политические (а в некоторых случаях и военные) отношения с

і—і и "і—' u Т/* Т f u гр / u и

Белоруссией, Германией, Казахстаном, Киргизией, Таджикистаном (по крайней мере, с его официальным режимом). С внешней стороны к этому взаимодействию примыкают Сербия, Греция, Кипр, Иран, Индия, в некотором роде Китай.

В то же время более напряженными стали отношения Москвы с балтийскими странами, Украиной, Молдавией, Грузией, Азербайджаном, Узбекистаном и Туркменией. За спиной этих стран все более активно действуют США, государства Западной и Центральной Европы, Турция, Пакистан, Талибское движение Афганистана, Саудовская Аравия. Более того, некоторые из названных стран развертывают деятельность в самой России — прежде всего на Северном Кавказе и в Татарстане. Конечно, эта схема далеко еще не устоялась. Отдельные соглашения, встречи на высшем уровне или политические акции могут улучшать отношения России, например, с Украиной или Азербайджаном. С другой стороны, отношения с Белоруссией, Казахстаном, Арменией, Таджикистаном могут ухудшаться.

Но тенденция к образованию нового водораздела налицо, и прослеживается она по ключевым вопросам постсоветских конфликтов, отношения к расширению НАТО на восток, участия в освоении природных ресурсов (прежде всего энергетических богатств Каспия и Центральной Азии), направления прокладки нефте- и газопроводов, присутствия российских войск, военных и пограничников в «ближнем зарубежье», степени интеграции в рамках СНГ. Этот водораздел чреват не только наступлением «холодного мира», но и растущей напряженно-стью и даже конфликтами противостоящих сторон, которые угрожают прийти на смену десятилетию сотрудничества после холодной войны.

<< | >>
Источник: Т.А. Шаклеина. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА И БЕЗОПАСНОСТЬ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ1991-2002. ХРЕСТОМАТИЯ В ЧЕТЫРЕХ ТОМАХ. ТОМ ПЕРВЫЙ ИССЛЕДОВАНИЯ. 2002

Еще по теме БЛИЗКОЕ ОКРУЖЕНИЕ РОССИИ: