АНАЛИЗ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ: ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ИССЛЕДОВАНИЙ

Масштабы проделанных и ведущихся в рамках АВП исследований не позволяют рассмотреть в отдельной теме все концепции и теории этого направления. Поэтому представляется целесообразным и возможным ограничиться лишь самым общим изложением: (а) истории становления и развития АВП как целостной самостоятельной сферы научно-теоретической мысли; (b) диапазона конкретных предметов исследования и подходов, сложившихся внутри этого направления; c) основных идей и концепций, утвердившихся за минувшие сорок лет в АВП в целом; а также d) остановиться на некоторых наиболее интересных и перспективных дискуссионных проблемах АВП. В теме девятой на основе идей и концепций АВП будет дано интегрированное представление о процессе формирования и осуществления внешней политики современного государства. Таким образом, те-му 8 можно рассматривать как историю становления дисциплины, а тему 9 - как

срез ее текущего состояния и прогностических возможностей.

* * *

Становление анализа внешней политики как самостоятельного направления несколько опередило выделение теории МО из комплекса наук о международных отношениях (подробно об этом см. тему 1) и даже успело внести свой вклад в подготовку этого выделения. С учетом АВП (международными отношениями в строгом смысле этого понятия не занимающегося, но теснейшим образом связанного с наукой о МО; более того, до сих пор остающегося частью этой науки) правомерно утверждать, что во второй половине 50-х - на рубеже 60-х годов происходит разделение науки о международных отношениях на три широких и все более взаимодополняющих русла:

- традиционные эмпирические (исторические, описательные, реферативные) исследования внешней и мировой политики, дипломатии и международных отношений, отдельных проблем МО (войны и мира, разоружения, международного права, организаций и т.п.);

анализ внешней политики (с середины 50-х годов), в центр своего внимания поставивший проблемы движущих сил, формирования и осуществления, общих закономерностей и специфики внешней политики и/или "поведения" государств на международной арене;

собственно теория международных отношений (с рубежа 60-х годов), фактически поставившая (ретроспективно это становится все более ясно) и пытающаяся разрешить проблемы мирового сообщества и процесса продвижения к его формированию как цельностей.

АВП как направление складывался исключительно в западной науке о МО.

Так, объектом исследования для АВП является государство, действующее в системе межгосударственных политических отношений. АВП признает, что современные МО не сводятся только к МГО и что в МО второй половины XX в. действуют, помимо государств, также и другие типы субъектов МО. Тем не менее объектом исследования для АВП остается государство, при этом последнее отождествляется с центральным (федеральным, общенациональным) правительством, а "поведение государства" - с действиями этого правительства.

Вместе с тем было бы неверно полностью отождествлять АВП (в его исходных теоретико-методологических установках) со школой политреализма. Если последняя исходит из постулата, что все МГО строятся лишь вокруг отношений силы, а государства в МО движимы исключительно погоней за обретением, удержанием, умножением силы и влияния (power), то АВП, не отрицая роли силы в МО, обращается и к иным, не силовым типам и видам отношений между государствами, формам и средствам внешней политики, мотивациям ее субъектов и участников. Для политреалистов государство есть нечто цельное, монолитное, не допускающее внутренних противоречий; оно - "атом" ("неделимое целое") всех их построений. Для АВП государство - космос со множеством сил, институтов, механизмов, в том числе и взаимно противоречивых, движимых самыми разнообразными мотивами и интересами. "Поведение государства" для АВП лишь абстракция, ибо для АВП нет самого явления "государство - неделимое целое", внешняя же политика - стихийно складывающаяся результирующая множества внутригосударственных и внутриобщественных взаимодействий, в том числе и случайного характера, далеко не все из которых осознанно ориентированы на внешнюю сферу.

качества и ее влияния на качество действующих в МО субъектов ("политреа- лизм" имплицитно предполагает это качество неизменно-силовым).

По-видимому, было бы не совсем верно и считать "политический реализм" первым из направлений в рамках собственно теорий внешней политики (как это сделано, например, в монографии "Современные буржуазные теории международных отношений", вышедшей в 1976 г.). Теоретизируя о природе внешней политики, классики "политреализма" стремились через нее объяснить международные отношения, а не саму ВП как таковую. Их представление о ВП сводилось по сути к набору постулатов и аксиом, лишь в минимальной степени включая элементы анализа реального положения, а не умозрительных схем. Кроме того, ВП в работах "политреалистов" фактически низведена до военно-политической стратегии (даже до стратегии ядерной, чем грешна школа "стратегического анализа"), что, во-первых, делает их построения ближе к политической экстраполяции военной теории, нежели к сфере собственно внешней политики; а во-вторых, вступает в очевидное вопиющее противоречие с реальным содержанием внешней политики любого современного государства, прежде всего США.

Но "политический реализм" действительно дал заметный импульс становлению АВП своей бьющей в глаза ограниченностью мышления, примитивностью подхода к сложнейшим явлениям современного мира, бесспорностью в вытекающих из такого подхода опасностей, по сути игнорированием природы де-мократического общества, допускающей возможность и высокую вероятность значительных колебаний в формах и содержании внешней политики государства. АВП рождался как интеллектуальная антитеза "политреализму".

Целостность АВП как самостоятельной научной дисциплине (при многообразии направлений и подходов внутри нее) придает наличие единого предмета исследований, определяемого как поиск "понимания и объяснения процессов внешней политики и поведения акторов мировой политики". Понимание это в процессе развития самого АВП эволюционировало в сторону более четкого раз-граничения предметов исследования теории МО и АВП. Если первая обращается к внешней по отношению к государству сфере и стремится объяснить явления, процессы, механизмы международной жизни, то АВП исследует только внутреннюю сферу государства с целью выявить причины, движущие силы и механизмы, приводящие к определенному образу и содержанию взаимодействий государства с внешней для него средой. Теория МО изучает взаимодействия и взаимоотношения субъектов МО; АВП - взаимосвязь их внутреннего мира с их поведением вовне, в сферах мировой политики и международных отношений.

Явная натянутость попыток "политреализма" объяснить ВП и МО в пределах понятийной сцепки "национальный интерес" и "сила" уже на рубеже 60-х годов побудила многих ученых отойти от нормативности и обратиться к созданию общей теории внешней политики соединением "подлинно научных" воззрений и подходов с анализом реалий в сфере практической ВП, особенно процессов ее формирования.

Поворот этот, помимо прочего, высвечивает важность того, что сами ученые в разное время склонны считать наукой (особенно "передовой наукой своего времени"), а чему они отказывают в праве на авангардность в науке или даже во-

обще на научность. На рубеже 60-х годов в сравнительной политологии (comparative politics) еще сохранялось подтвержденное после Второй мировой войны господство нормативного подхода. На этом фоне "передовым", "истинно научным" противовесом пронзавшей общественные науки нормативности виделись естественно-научное мышление, а в нем только входившие в силу (и в научную моду) кибернетика, общая теория систем, количественные методы анализа и, главное, идея междисциплинарности.

Полностью избежать влияния нормативности не удалось: мощная уверенность сравнительной политологии и практической политики в превосходстве и высшей ценности западных (США и Западная Европа) моделей политического устройства, в сочетании с фактом, что лишь США оказались достаточно открытой страной, десятилетиями дававшей науке обильнейшую эмпирическую пищу (детальнейшие описания и исследования многих нюансов формирования и осуществления политики страны, отношений в ее руководстве и т.п. - темы, в большинстве государств наглухо закрытые и поныне), вызвали к жизни теорию модернизации с ее упором на повсеместное воспроизводство западной модели общественных отношений, экономики, политики как главного и непременного условия развития; обеспечили долгое доминирование этой теории в научном мышлении и в практике. По этой причине все возникавшие направления исследований ВП поначалу выстраивали свои концепции в неизменном соответствии с идеями и психологией

теории модернизации, нормативного видения западных обществ, демократии.

* * *

Сравнительные исследования ВП (comparative foreign policy) стали научным явлением, гораздо более широким и значимым, нежели просто проведение межстрановых и межкультурных сопоставлений. Они нацеливались на поиск достаточно прямолинейных простых объяснений ВП, "поведения государства" вообще (не конкретной страны). Решая эту задачу, сравнительные исследования ВП поневоле должны были (в отличие от "политреализма") обратить самое пристальное внимание на действительные процессы формирования ВП государства с их качественно-различными функциональными, социальными, а тем самым и причинно-следственными уровнями - от личности (лидер, глава государства) через малые группы (коллективные руководящие и совещательные органы), организационные структуры (правительство и его аппарат; ведомства) до макросо- циального уровня (тип общества: МО как сфера приложения ВП; миропорядок - world system).

Отличительной особенностью сравнительных исследований конца 50-х - рубежа 80-х годов было осознанное стремление абсолютного большинства авторов этого направления выйти на создание какой-то единой общей теории, которая" оказалась бы способна "объяснить" не только конкретную политику конкретного государства в определенных условиях, периоды, но сам феномен

гл и

внешней политики в целом.

умозрительные, прямолинейные и потому несостоятельные, работы сравнительного направления разделяли еще вместе с "политанализом" веру в единую теорию ВП и возможность ее относительно быстрого создания.

Особое в теоретико-методологической постановке проблемы качественных уровней процесса формирования и осуществления ВП значение имела статья Дж. Розенау "Предтеории, теории и внешняя политика", с тех пор многократно перепечатанная и до сих пор цитируемая. Ретроспективно главное ее значение, во-первых, в том, что фактически была предложена общая типология организации работ по исследованию ВП, широко используемая до сих пор. Во- вторых, в содержание исследований ВП была впервые интегрирована новая для этой области идея альтернативности. Выделенные Дж. Розенау пять категорий факторов (личность политика, его роль, особенности политико- государственного, общественного устройства, системные факторы) означали фактически признание пяти уровней детерминации ВП. Отныне конкретная внешняя политика как следствие и результат сложного взаимодействия этих групп факторов между собой не могла более считаться предопределенной, единственно возможной, заданной (как равно утверждали "политреалисты" и марксисты): даже у одного и того же государства, в сходных условиях его "внешнеполитическое поведение" способно колебаться в достаточно широком коридоре альтернатив и, как правило, испытывает эти колебания и шарахания.

Главным объективным итогом нескольких десятилетий изучения внешней политики школой сравнительных исследований стал мощный удар по ключевым категориям "политического реализма". Убедительно и на массе конкретных (в отличие от "политреализма") исследований показано, что внешняя политика государства есть по сути проекция вовне противоречий и столкновений в его внутренней сфере, на внутренней для данного государства почве (интересы, социальные силы). Потому "национальный интерес" - идеологическая абстракция или в лучшем случае категория философского, но никак не политико- прикладного анализа. Соответственно и "поведение государства" целостно лишь до тех пор, пока за него принимаются явно видимые, внешние формы и признаки, рационализируемые задним числом (именно так возникают легенды о нечеловеческой прозорливости политики отдельных государств и деятелей, сумевших якобы за 30-40 и более лет все предусмотреть, предвидеть, спланировать и осуществить с невероятными целеустремленностью и последовательностью).

Формирование сравнительных исследований как позитивистского прикладного направления происходило под сильным влиянием эйфории от количественных методов исследования, под которыми чаще всего подразумевалось, однако, всего лишь использование той статистики, что начала собирать и публиковать ООН (количество конфликтов и войн, их распределение во времени, интенсивность; разного рода социальные индикаторы, характеризующие уровни развития и качество жизни в различных странах; и т.п.). Использование статистики такого рода само по себе никак не приблизило создание теории ВП, да и не могло этого сделать. Позитивная отдача первого увлечения количественными методами в исследовании ВП была, представляется, как минимум двоякой.

Во-первых, сама наука делала еще только первые подходы к построению сложных моделей социально-политических процессов и явлений. Тут первый опыт применения количественных методов был столь же беспомощен, сколь и необходим, как первые шаги ребенка. Во-вторых, они открыли путь к построе-

нию "идеальных моделей" ВП, созданных на стыке модных тогда социологии и кибернетики ("теория ВП" Дж. Моделского, "кибернетический подход" К. Дойча, построения Дж. Розенау, экономические концепции ВП и идея "транснациональных отношений"). Последние, как всякая идеальная модель, оказались инструментальны, когда позднее потребовалось сравнивать реальные процессы формирования и осуществления ВП с какими-то эталоном, мерой, которые позволяли бы выявлять в этих процессах общее и специфическое для разных стран и конструкций самого процесса.

Это полезное качество абстрактных на первый взгляд моделей выявилось в 70-е годы, на протяжении которых появились десятки томов качественных исследований отдельных действительных граней реального внешнеполитического процесса (труды Г. Аллисона, М. Брешера, М. Хэлперина, И.М. Дестлера, А. Джорджа, С. Хантингтона, Р. Хилсмана, О. Холсти, К. Уолтца и многих других). Эти авторы, создавшие всю ныне уже "классику" исследований ВП - ее наиболее ценную практическую часть, - не принадлежали явно ни к какой школе. Многие из них были в недавнем их прошлом практиками и не претендовали на большее, чем теоретизированное осмысление своего опыта. Но именно этим оказались интересны их работы. Созданные же немного ранее "идеальные модели" позволяли увидеть те стадии и точки процесса формирования и осуществления внешней политики, в которых начинали действовать реальные факторы определенных видов и типов: роль личности лидера, законы бюрократии, логика переговоров или нажимных форм диалога с оппонентом и другие.

Так, Г. Аллисон в 1970 г. выделил три "модели" формирования ВП: I - классическую, в которой ВП представляется результатом сознательной, целенаправленной, рациональной деятельности актора (государства в целом, правительства и/или их руководителя); II - представление о ВП как следствии комплекса организационных актов и процессов; III - ВП как результат политического торга ведомств и их лидеров, происходящего внутри правительства, а также в его отношениях с лоббистами. Очевидно, все три модели (а) отражают эво-люцию теоретического мышления по проблеме; (b) дополняют друг друга; (с) не столько продолжают сравнительные исследования, как открывают новое направление анализа внешней политики.

* * *

"Рядом" со сравнительными исследованиями и под их влиянием возник и получил развитие структурно-функциональный анализ ВП. В центре его внимания оказались три области: бюрократическая теория ВП с ее вниманием к особенностям функционирования действующих в этой сфере организаций; специфика принятия решений по вопросам ВП государственным руководством; и роль элит и групп давления в формировании ВП. Все они объединялись изначально концепцией внутриполитических истоков внешней политики.

Бюрократическая теория ВП основывается на идеях и положениях теории организации, дополняя их признанием того, что "наблюдаемая внешняя политика" государства есть всегда итог ложных отношений и взаимодействий между участвующими в выработке, принятии и осуществлении внешнеполитического курса ведомствами, каждое из которых подвергается лоббированию извне и действует в обстановке, когда межведомственные конфликты интересов,

столкновения амбиций руководителей и т.п. встроены в систему разделения властей (в демократиях) или придворных интриг (в странах с авторитарным, а особенно тоталитарным политическим устройством).

Сильная сторона теории бюрократического процесса ВП - в ее описательной части. Так, у Г. Киссинджера читаем: "Не существует такой вещи, как американская внешняя политика. Серия шагов, приведших к определенному результату, возможно, даже не планировалась ради достижения этого результата". Практика и технология политико-бюрократических игр вокруг конкретных курсов политики представлены в литературе подробнейшим образом (труды Г. Киссинджера, И. Дестлера, Р. Аксельрода, Д. Дейвиса, Д. Стейнбрюннера, Г. Аллисона, М. Хэлперина и многих других). Сложнее с генерализацией. В теории организации она, естественно, направлена на объяснение функционирования самой бюрократии, но не той политики, которую бюрократия должна была бы вырабатывать и/или продать. Несомненно, политика не может не опираться на бюрократию, не испытывать на себе ее влияния; но она и не сводится к одному только бюрократическому процессу.

Исследование процессов принятия внешнеполитических решений, широко развернувшееся с конца 60-х годов, не претендуя на теорию ВП в целом, попыталось перебросить объяснительный мостик между ВП как продуктом бюрократического процесса и ВП как результатом политического торга. Основополагающие работы направления связаны с именами К. Боулдинга, Г. Гетцкова, К. Дойча, Г. Киссинджера, А. Рапопорта, Дж. Розенау, Р. Снайдера, Т. Шеллинга, Р. Хилсмана и др. Методологически исследования этого направления связаны с теорией принятия решений как самостоятельной дисциплиной, рожденной потребностями современных автоматических и автоматизированных систем управления; и системным анализом как методологической основой современных планирования и программирования, решения иных масштабных управленческих задач. (Оговоримся, что теория принятия решений становится необходимой там, где на протяжении многих лет - 10-15 и более - сотни и тысячи организаций работают на единую задачу или группу задач, направляя на эти цели ресурсы, измеримые процентами от ВВП соответствующей страны, и где принятие решений поэтому должно вынужденно ориентироваться на целевую функцию. В условиях, где продолжают действовать формы авторитаризма и/или тоталитаризма и принимающий решения центр сам выступает верховным арбитром всего и вся, теория принятия решений для такого центра лишь помеха, столь же нелепая, как ученый совет при Чингисхане.)

В теории принятия решений давно установилось четкое деление двух принципиально разных процессов: решения проблемы (problem solving) и собственно принятия решений (decision making). Первое предполагает операциональное и содержательное определение данной проблемы, выявление количественных и качественных критериев ее решения и на этой основе конструирование различных путей ее возможного решения - от оптимального до максимизирующих одни параметры в ущерб другим. Принятие решения предполагает выбор из числа определенных таким образом альтернатив. При этом в процессе принятия решения его участники руководствуются не только (а чаще всего и не столько) прагматическими соображениями в русле решения проблемы, но и соображениями открытого или имплицитного, неявного политического и статусного торга в отношениях друг с другом. В итоге принятым оказывается обычно не абстрактно "наилучшее"

(по критериям решения проблемы) решение, но такое, по которому может быть достигнут компромисс в политическом торге внутри принимающей решение группы (правительство; лидер и группы давления на него).

Признание факта такого торга и его исключительно высокого значения при принятии макро- и внешнеполитических решений вызвало к жизни исследования роли элит и групп давления в формировании и осуществлении внешней политики. Соответствующие положения, идеи и концепции политологии и политической социологии (теории элит и теории групп интересов и групп давления) были просто перенесены в область изучения внешнеполитического процесса (работы Г. Алмонда, Г. Колко, Б. Коэна, С. Р. Миллса, П. Мотта, Ф. Хантера и многих др.). В целом признаны и подробно описаны как роль и значение элит и групп давления, так и объективные факторы, определяющие пределы их возможного влияния на политику вообще и внешнюю в частности. Возникла чувствительная для западного политического сознания проблема совмещения признания роли элит и групп давления с такими идеологическими и культурными ценностями, как представления о демократизме западного общества и политических процессов в нем. Заметим попутно, что концепции роли элит и групп давления имели бы для теории ВП наибольшую теоретико-методологическую ценность в том случае, если бы их удалось соотнести с "идеальной моделью" внешнеполитического процесса в целом и отдельных его фаз: тогда становилась бы возможна привязка такой роли к конкретным уровням и фазам этого процесса.

* * *

I Л

В значительной мере автономно от сравнительных исследований и структурно-функционального анализа ВП (что диктовалось уровнем развития дисциплин-источников заимствований), но и в тесной связи с ними во всем, что касалось политологических аспектов предмета исследования, развивалось начиная с первой половины 50-х годов психологическое и социально-психологическое изучение ВП. Здесь с самого начала работа пошла по трем руслам изучения нацио-нального характера и его взаимосвязей с национальным поведением (то есть с ВП соответствующих страны, государства); описания и исследования социально- и политико-психологических факторов, действующих на разных уровнях (личность, малая группа, организация) и стадиях (формирование курса, принятие решения, его осуществление и т.п.) внешнеполитического процесса; а также исследования конфликта с точки зрения предрасположенности "актора" к конфликтным формам отношений и особенностей его поведения в ходе конфликта.

Концепции национального характера как объясняющего специфику нацио-нального поведения на международной арене (фактически внешнюю политику) получили распространение в 50-е годы. В целом они отталкивались от работ В. Вундта и Г. Лебона (1910-е годы), а также от положений замеченной в свое время работы английского дипломата Г. Никольсона ("Национальный характер и национальная политика", 1938). Под словом "национальный" всегда подразумевается "nation-state", высокая степень единства государственной и этнической са-моидентификации человека, а в ранних работах - "национальное государство как единое целое" (сродни подходу "политреалистов"). В рамках исследований национального характера поставлены проблемы взаимосвязи антропологических, этнокультурных особенностей этноса и его социально-исторического опыта с его

"поведением" в мире; "базисного типа личности", формируемого национальным характером и обеспечивающего преемственность жизни и эволюции последнего; взаимосвязи "базисного" или "модального" типа личности с национальным характером и предпочтительными для него типами политических институтов, организации, системы; места и роли национального характера во внешней политике государства и в динамике МО; была предпринята попытка объединить все перечисленное при помощи системного подхода в некоторую целостность (К. Терюн).

Главный итог исследований национального характера в связи с внешней политикой государства еще к рубежу 70-х годов определился как отрицательный и с тех пор не изменился. Национальный характер улавливается на уровне интуиции и внешних его проявлений, но не идентифицируется методами современной науки, а его взаимосвязи с внешней политикой государства оказываются столь неочевидны, что не поддаются определенной оценке и не позволяют установить какие бы то ни было их закономерности. Позитивная сторона исследований национального характера в том, что они побудили теорию ВП отойти от "грандиозных" (Дж. Розенау) понятий наподобие "национализм" или "нацио-нальный характер", создающих не более чем иллюзию понимания предмета исследования и его внутренних механизмов, и перейти к конкретизации (опера- ционализации) применяемых понятий и концепций, перенести внимание на детальнейшее изучение реальных процессов формирования и осуществления внешней политики как в "организационной", так и в "человеческой" их частях.

Изучение личностных, социально- и политико-психологических факторов, действующих на разных уровнях (личность, малая группа, организация) и стадиях (формирование курса, принятие решения, его осуществление и т.п.) внешнеполитического процесса, развернутое с середины 50-х годов и широко продолжающееся и поныне, опирается на общую методологическую основу - прямое перенесение в АВП теорий, концепций и методов из соответствующих разделов психологической науки. Естественно, междисциплинарный перенос обращался в первую очередь к заимствованию наиболее признанных в западной психологии подходов и концепций.

Особое место среди последних заняла, как следовало ожидать, теория психоанализа, доминирующая в анализе личности руководителя государства, правительства, ведомства и т.д. Попытки объяснить ВП ряда государств в конкретные периоды их истории через особенности психологии соответствующих лидеров (Сталин, Мао Цзедун, Гитлер и т.п.) завершились появлением новых направлений - психоистории и психополитики (последняя пытается объяснить поведение лидеров и через него политику исключительно в рамках психоанализа), но дать искомое объяснение не смогли. Привлечение психологии, однако, позволило создать немало методик практико-прогностической оценки политиков, перспектив политико-психологического влияния на них. Аналогично, перенос в изучение ВП теории малых групп дал возможность полнее представить взаимоотношения лидеров (внутри страны, а также лидеров государств на мировой арене), особенности принятия решений в группах (при демократии и/или коллективном руководстве), органические пороки групповых решений (доминируют факторы межличностных отношений участников группы, а не решения тех проблем, которыми эта группа должна заниматься).

Подробно проанализировано поведение человека в современной бюрократической организации, мотивация этого поведения. Принято за аксиому, что рабо-

тающий в любой организации человек неизменно преследует лишь собственные интересы и цели, но вынужден и может делать это только в рамках ролевых предписаний данных социальной и функциональной ролей, выраженных в комплексе формальных норм и требований (законы, служебные инструкции и т. п.). Признание этого факта дало возможность по-новому подойти не только к проблемам практического управления вообще, но и к анализу и прогнозированию ВП. Проведено важное разграничение между организационной формой внешнеполитического процесса и его "человеческим" наполнением - действиями реальных людей в конкретных точках этого процесса. Тем самым, конечно, не создано никакой общей теории ВП; но получена масса практически весьма полезных сведений и рецептов.

Исследования конфликта как особого политического поведения и внешней политики с позиций общей, социальной и политической психологии, ведущиеся с начала 50-х годов, давно развернулись в самостоятельную научную дисциплину конфликтологию, включающую в себя специальный раздел, посвященный международным конфликтам. Направление это на данный момент оказалось наиболее продуктивным в теоретических исследованиях МО и ВП. Здесь нет возможности даже кратко охарактеризовать его, и приходится адресовать читателя к ранее опубликованным статьям на эту тему. Главные практические достижения конфликтологии связаны с созданием множества методик урегулирования и иных видов разрешения конфликтов. Теоретические итоги заключаются в признании конфликта как рациональной формы общего и политического поведения, выявлении

его психологических основ и социальных, включая политические, механизмов.

* * *

Перемены в созданной таким образом системе представлений о путях и закономерностях формирования ВП государства начали давать о себе знать еще на протяжении 60-х, резко усилились в 70-е годы и привели к качественным переменам в изучении ВП на рубеже 80-х годов.

Во-первых, как следствие весьма жесткой критики, которой подверглась теория модернизации, были признаны необходимость знания и понимания присущих различным странам, культурам реальных внутриполитических процессов (вместо подгонки их под западные модели), а также их значение для формирования специфической ВП соответствующих стран.

Во-вторых, в 70-е годы начался, а в 80-е продолжился процесс постепенной эрозии былой гегемонии позитивизма в исследованиях МО и в сравнительной политологии. На смену позитивизму пришел выбор в пользу методологической эклектики, сделанный вполне осознанно: неспособность целого ряда дисциплин сформулировать единую теорию своего предмета (за 60-70-е годы так и не удалось создать "общие теории" систем, конфликта, политики вообще, внешней политики, МО; неудачами завершился ряд аналогичных попыток в смежных науках - политологии, социологии, социальной и политической психологии) ясно указывала, что проблема в объективной неготовности науки, а не в просчетах или ошибках отдельных исследователей. Смена целей продиктовала смену методологии: если построить теорию возможно только на базе целостного методологического подхода, то изучение множества частных вопросов этого как минимум не требует, но может оказаться более плодотворным при методологической всеядности. Что же касается

общих теорий, задача их построения отныне отодвинута в неопределенное будущее, ряд исследователей признает ее вообще невыполнимой и ненужной.

Параллельно к середине 80-х годов завершился процесс взаимной "притирки" науки о МО (включая исследования ВП) и сравнительной политологии. Студенты новых поколений осваивали в университетах обе дисциплины, специалисты прорабатывали вопросы их сопряжения и разграничения предметов исследований; все это вместе постепенно стирало и в конечном счете сняло теоретическое, методологическое, категориальное непонимание и неприятие двумя науками друг друга.

В-третьих, с середины 60-х и по конец 80-х годов наука в целом медленно, но неуклонно уходила от сложившегося еще в XVIII в. интуитивного "естест-венно-научного" понимания того, "что есть наука", к более сложному, навеянному биологией с центральными ее принципами системности и развития (это понимание науки в западной литературе часто обозначается как "эпистемология эволюционизма"). Усложнение представлений о природе науки (особенно социальных ее дисциплин) облегчало методологические поиски и отражалось в том числе и на исследованиях МО и ВП.

Со второй половины 80-х годов начинается новый этап в развитии исследований внешней политики государства (его называют также собственно "анализом ВП - foreign policy analysis" no контрасту с преимущественно сравнительными исследованиями 50-70-х годов, что мне лично представляется не вполне корректным). Главное отличие этого этапа - в наличии общей и в целом признанной интуитивной модели процесса формирования и осуществления внешней политики (внешнеполитического процесса) как сложного системного явления. Отсутствие единой теории этого явления означает, что на сегодня должны быть приняты (как минимум не должны отвергаться) все ранее созданные частные концепции, которым предстоит пройти тщательную проверку гораздо более детальными исследованиями, ведущимися к тому же в намного более широком диапазоне проблем и тем.

Помимо уже отмеченного выше нового отношения к методологии, современному этапу АВП в целом присущ упор на системное понимание самого внешнеполитического процесса (ВПП), его отдельных сторон и явлений. Попытки выстроить простые и прямолинейные зависимости, механистическое видение причинности отдельных событий, явлений и ВПП в целом (ретроспективно кажущиеся сейчас почти карикатурными во многих исследованиях 50-60-х годов) остались в прошлом. На смену им пришло ясное понимание сложности причинно-следственных связей внутри ВПП, а также между ним и внутренним миром государства, ним и международно-политической средой; хотя конкретное содержание таких связей остается в целом плохо изученным.

Наконец, если теоретические исследования внешней политики в 50-70-е годы опирались почти исключительно на реалии и эмпирику США, то с рубежа 80-х годов все более весомая их часть основывается уже на материале внешнеполитических процессов других государств и культур и не следует так жестко модернизационному догмату о превосходстве западной модели политического устройства и собственно ВПП. Более систематическое и последовательное внимание к ВПП не западных стран, культур и народов при этом - не воля случая и не следствие относительной "исчерпанности" американского материала, но результат осознанной позиции основной массы исследователей.

Изменился взгляд на предмет исследования: "Главное внимание анализа внешней политики сосредоточено на намерениях, заявлениях и действиях актора - которым часто, но не обязательно является государство, - направляемых им по отношению к внешнему миру, и на реакции других акторов на эти намерения, заявления и действия". Оставляя в стороне вопрос, как можно всерьез судить с позиций науки (а не политики, спецслужб и т.п.) о намерениях любого "актора", заметим, что такое понимание предмета анализа опасно близко подходит к утрате предмета исследования ВП вообще. Происходит это из-за отсутствия категории "субъекта МО", который один только и может по определению быть субъектом ВП: иначе нужно было бы считать "внешней политикой" любое высказывание о внешнем мире любого человека. Очевидно, обоснованный отказ рассматривать государство по канонам "политреализма" как целостного "актора" и видение всей сложности внешнеполитического процесса не должны все же перерастать фактически в лишение государства его специфических роли и особенности - способности выступать субъектом МО и ВП (подробно о проблеме субъекта МО см. тему 7).

В исключительно широком спектре современных исследований ВП особенно интенсивно развивается относительно новое направление - когнитивный подход к анализу внешней политики. Он сложился на стыке нескольких предшествующих линий анализа: теории принятия внешнеполитических решений, бюрократической теории ВП, концепций и теорий психологических исследований ВП, а также компьютерного моделирования внешнеполитического процесса и процессов принятия внешнеполитических решений, и теории экспертных оценок, получившей развитие с конца 70-х годов. В самом широком смысле, суть когнитивного подхода заключается в попытке понять (и по возможности смоделировать) ход мышления человека и/или организационных структур по конкретной проблеме, ситуации и/или комплексу того и другого: что реально знал "ак-тор" по данной проблеме в момент и/или к моменту принятия решения; как эти знание и информация были организованы в его сознании, какая логика поведения диктовалась структурой сознания "актора"; чем руководствуется "актор", принимая решение (доказано с уверенностью, что не рациональными соображениями и не чисто статистическим перебором вариантов).

При его внешней сложности и абстрагированности когнитивный подход способен давать в высшей степени практические результаты. Так, применение формальных методик экспертного анализа может во многих случаях компенси-ровать дефицит информации. Моделирование когнитивных процессов в принципе дает возможность создания для правительственных структур и ведомств особо сложных стандартных операционалъных процедур (standard operating procedures, SOP-es), поддерживаемых компьютерными системами анализа и базами данных (в особо сложных и/или затяжных международных ситуациях СОП-ы сильно облегчают задачу межведомственной координации, а также в принципе открывают возможность заранее проигрывать многоходовые варианты и получать тем самым существенный аналитический и временной перевес над контрагентом, не располагающим аналогичными возможностями). В целом анализ внешней политики способен решать немало задач прикладного характера в интересах практических ведомств.

Когнитивный подход позволяет вплотную подойти к решению еще одного комплекса крайне важных в АВП задач. Особенность внешней политики - высокая степень ее реагирования на действия и даже лишь заявления других участ-

ников МО. В то же время субъект МО и ВП, выстраивая собственный курс, обычно рассчитывает, какой эффект должны вызвать его вербальные и невербальные действия, и реагирует также на отсутствие, отсутствие и/или отклонения в фактическом эффекте по сравнению с предполагаемым. Моделирование этого процесса могло бы существенно продвинуть научное познание и дать ощутимую отдачу внешнеполитической практике государства.

* * *

Исследователи, занимающиеся теорией ВП, на протяжении 80-х годов пришли к пониманию, что проблемой первостепенного значения в этой теории оказываются взаимодействие и взаимовлияние факторов внутренних и внешних, а также эффект их суммарного воздействия на социально-историческую эволюцию государства и его положения в системе государств, в международных отношениях. Иными словами, это проблема взаимовлияния внешней по отношению к государству среды (социально-политической, культурной; "мирового сообщества") и "внутреннего мира" государства и общества в процессе их совместной, взаимосвязанной эволюции. Тем самым осознается, что в науках о МО необходимы как минимум несколько комплексов теорий:

теория социума как отдельно взятых общества, государства и внутренних закономерностей функционирования и эволюции;

теория внешнеполитического процесса как специфического процесса формирования их внешненаправленных поведения, связей;

теория международных взаимодействий как процессов соприкосновения, взаимовлияния внешних политик субъектов МО;

теория собственно МО как специфических системы и порядка макро- социальных отношений и их эволюции в реальном времени;

теория мирового развития как представление о ко-эволюции всего перечисленного и мира в целом во времени историческом. Тем самым фактически заложено понимание места явления ВП и теории ВП соответственно во внутренней и международной жизни и их научном познании, далеко продвинувшееся от изначального видения объекта и предмета АВП в категориях "по-литреализма" и геополитики.