АБРИС АМЕРИКАНСКОЙ МЕЧТЫ
Это действительно аналог — но аналог своеобразный.
Ибо различие между двумя общенациональными мифами, фиксируемое уже в их определениях — ИДЕЯ и МЕЧТА, — не ограничивается содержанием, распространяясь также на форму и другие измерения.Идея — понятие многозначное, получившее за время своего существования множество философских интерпретаций. Но в любом случае оно апеллирует больше к знанию, разуму, обобщению, к абстрактному и всеобщему, в то время как мечта — это скорее апелляция к чувству, конкретному, частному. Носителем идеи может быть и человек, и Бог, а мечтать может только тварь Божья. Конечно, по сути своей Русская идея — это тоже мечтания, но мечтания в большей степени философские и надличностные. В этих различиях — один из ключей к постижению родовых истоков ИДЕИ и МЕЧТЫ, равно как и их сущностных характеристик.
«В депрессию конца 20-x — начала 30-х годов, — пишет историк В. Соколов, — американцам было похуже нашего. Америку тогда из кризиса вывел знаменитый «новый курс» Рузвельта, опиравшийся на мощный фундамент МЕЧТЫ — вот что было ключом к его успеху. Разумеется, мечта была сугубо американская — дом, семья, автомобиль. Никаких утопий типа мирового господства или блага всего человечества. Государство обязывалось «всего-навсего» создать условия, чтобы эти ясные и привлекательные цели стали осуществимы для каждого гражданина»54.
Конечно, расхожая формула «дом-семья-машина» не чужда Американской мечте. Но она никак не может рассматриваться в качества ее «знака» или «визитной карточки»55, ибо скрадывает суть мечты56. Да и более общие однозначные ее определения — «мечта об успехе», «мечта о свободе» и т.п., — раскрывая реальные и подчас весьма существенные аспекты МЕЧТЫ, не дают целостного представления об этом многомерном феномене.
57
Американская мечта родилась как мечта о лучшей жизни, как Утопия.
И произошло это далеко от берегов Нового Света и задолго до его открытия. «Как состояние ума и как мечта, Америка существовала задолго до того, как ее открыли, — пишет Дж. Чайнард. — С самых ранних дней западной цивилизации люди мечтали о потерянном Рае, о Золотом веке, где было бы изобилие, не было бы войн и изнурительного труда. С первыми сведениями о Новом Свете возникло ощущение, что эти мечты и стремления становятся фактом, географической58
реальностью, открывающей неограниченные возможности» .
Попав в Новый Свет, европейская Утопия не только сменила название, превратившись в Американскую мечту (что, впрочем, произошло с большим опозданием), но и преобразилась по сути. Не утратив утопического нерва, она обрела черты общенационального мифа59, фиксирующего в рациональных и иррациональных формах социальные архетипы, проросшие сквозь толщу американского национального опыта и порождаемые последними массовые жизненные ожидания, представления и ориентации.
Надо сразу заметить, что Русская идея и Американская мечта различаются не только по генезису, но и по структуре, по задаваемым ими ценностным ори- ентациям, степени общественной осознанности. Русская идея — понятие скорее философское, обыденному сознанию чуждое. Спросите простых россиян, что это такое — они в лучшем случае пожмут плечами. Об Американской мечте, напротив (это подтверждает, в частности, исследование Стадса Теркела, о котором речь ниже), готовы рассуждать многие рядовые граждане США, хотя при этом никто не гарантирует, что в этих рассуждениях не будет много субъективного.
И тем не менее оба концепта фиксируют реальные, сложившиеся изначально в народном сознании представления и ориентации, имеющие мифологическую природу и оказывающие ощутимое воздействие на общественную госу-дарственную жизнь.
Американская мечта лишена четких предметных и содержательных границ. Но именно это качество, позволяющее представителям различных социальных, этнических и культурных групп, живущих в Америке или обращающих к ней взор из-за рубежа, интерпретировать ее с большой долей свободы, усиливает притягательность МЕЧТЫ и повышает ее жизнеспособность.
И все же, как подтверждают исследования многих историков и культурологов, есть все основания говорить об относительно устойчивом и конкретном содержании, ядре Американской мечты.
Отправной точкой анализа этого ядра можно считать определение, данное самим Дж. Адамсом в его книге. По словам автора, Американская мечта — это «мечта о стране, в которой жизнь каждого человека будет лучше, богаче и полнее и в которой перед каждым открываются возможности, соответствующие его способностям или достижениям»60. В этом незатейливом высказывании сформулировано по сути одно из принципиальных представлений, лежащих в основе МЕЧТЫ. А именно представление о Соединенных Штатах как стране равных и неограниченных возможностей. Точнее — ограниченных лишь внутренними, личностными пределами индивида, его способностью воспользоваться той свободой, за которой он, собственно и отправлялся в Новый Свет. Как пишет Дж. Адаме, Американская мечта — это «мечта о таком социальном порядке, при котором каждый мужчина и каждая женщина смогут подняться до таких высот, которых они только способны достичь благодаря своим внутренним качествам, а другие признают их такими, каковы они есть, независимо от случайных обстоятельств их рождения или положения»61.Из высказываний Дж. Адамса вытекает и другое фундаментальное представление: кузнецом своего счастья является сам индивид. Он, и только он, несет ответственность за свои успехи и неудачи, а в конечном итоге и за то положение, которое он занимает в обществе.
Органическая и весьма существенная часть Американской мечты — представление об индивиде как центре социума62, о его самодостаточности и само-
ценности, о недопустимости посягательства на его приватность, не говоря уже о покушении на жизнь и собственность.
Возможно, самые проникновенные слова об этих важнейших для американца ценностях сказал Уильям Фолкнер. Его слова тем весомее и ярче, что они пронизаны чувством ностальгии и горечью, порожденными ощущением распада старых дорогих идеалов. «Была американская мечта: земное святилище для человека-одиночки; состояние, в котором он был свободен не только от замкнутых иерархических установлений деспотической власти, угнетавшей его как представителя массы, но и от самой этой массы, сформированной иерархи-ческими установлениями церкви и государства, которые удерживали его, как личность, в рамках зависимости и бессилия. Мечта, сливающаяся в едином звучании голоса индивидов — мужчин и женщин: «Мы создадим новую землю, где каждая индивидуальная личность — не масса людей, а индивидуальная личность — будет обладать неотчуждаемым правом индивидуального достоинства и свободы, основывающимся на индивидуальном мужестве, честном труде
63
и взаимной ответственности» .
Американская мечта, как и всякий общенациональный миф, включает в себя не только представление о стране, ее людях и существующих в ней принципах, но и определенные жизненные ориентации, поведенческие и нравственные установки.
Это установка на личностную самореализацию и самоорганизацию. Это ориентация на индивидуальный и индивидуалистический образ действий, не исключающий сотрудничества с другими, но и не допускающий растворения себя в других, в массе, о чем говорил Фолкнер. Это ориентация на успех, тесно связанная с установкой на предпринимательскую инициативу. Это — последнее по счету, но отнюдь не по значению — ориентация на личностное самосозидание, итогом которого является знаменитый американский «self-made man»64.Таковы основные моменты внутреннего аспекта Американской мечты. Разумеется, она включает в себя, о чем уже говорилось, лежащее на поверхности, наглядное, материально-бытовое измерение, воплощенное в формуле «дом- семья-машина». Но, строго говоря, в этой самой триаде, равно как и в символизируемых ею мечтаниях о богатстве, стабильности, житейской обустроенности и пр., нет ничего специфически американского. Так что сводить феномен МЕЧТЫ к этой расхожей формуле, как делают некоторые публицисты и политики, — значит проглядеть за деревьями лес.
Американская мечта проникнута духом национального морального превосходства, избранности и проистекающего отсюда мессианизма. Янки убеждены, что Соединенные Штаты — «Град на холме», путеводная звезда, по которой должны сверять свой исторический маршрут другие народы, а Америка имеет моральное право при необходимости корректировать его. Ибо для того она и послана провидением, чтобы «указать человечеству в каждом уголке мира путь к справедливости, независимости и свободе. Америка должна быть готова использовать все свои силы, моральные и физические, для утверждения этих прав (прав человека. — Э.Б.) во всем мире».
Высказывание принадлежит Вудро Вильсону — политику, отнюдь не относящемуся к породе «голубей». Но подобного рода заявления, утверждающие «освободительную миссию» Америки, можно было услышать в разное время едва ли не от всех президентов США. И не только от президентов. «Мы, американцы, — избранный народ. Израиль нашего времени».
Так сказал классик амери-канской литературы Герман Мелвилл. И слова эти могли бы повторить (и повторяли) вслед за ним многие его собратья по цеху, включая тех, кто подобно Уильяму Фолкнеру с горечью констатировал кризис Американской мечты. Да и рядовые американцы в массе своей убеждены, что живут в стране, которой Богом предопределено служить примером для остального мира. Но как служить?
«Наша судьба предначертала нашу политику, — уверял (в 1897 г.) американский сенатор А. Беверидж. — Американский закон, американский порядок, американская цивилизация и американский флаг прочно утвердятся на берегах, которые пока еще погружены в кровавые войны и мрак невежества, но будут превращены руками божьего провидения в прекрасные и светлые». Миссия ока-зывается, таким образом, предприятием, которое должно обернуться для страны успехом — политическим, коммерческим, военным. Это не деятельность ради некой абстрактной идеи: это, как того и требует этика достижений, — бизнес, пусть и своеобразный.
Так что мессианизм мессианизму — рознь. «Православно-христианский мессианизм в той форме, в какой он складывался в России, — писал один из исследователей русской идеи М. Маслин, — не похож на индивидуалистический мессианизм протестантизма. Христианскому универсализму Русской идеи вообще чужд партикуляризм протестантского типа»65. И не только партикуляризм: ему чуждо и стремление к непосредственной материальной выгоде как следствию мессианской деятельности. Отсюда вовсе не следует, что один мессианизм лучше или хуже другого. Но за ними стоит разная психология. И разная стратегия.
Легко заметить (об этом писалось и говорилось не раз) — Американская мечта несет на себе отчетливую и глубокую печать либеральной философии и протестантской этики. Иного и быть не могло в стране, где в силу исторических причин либерализм и протестантизм определяли не только идейный «мэйнст- рим», но и общественное, в том числе массовое, сознание, как, впрочем, и повседневный быт граждан.
Естественно, что эволюция американского либерализма, отражающая происходящие в стране процессы (ограничение пределов и форм проявления предпринимательской деятельности, изменение типа и характера отношений между государством и обществом и т.п.) не могла не породить представления о «кризисе», «распаде» и даже «гибели» Американской мечты66.
Однако МЕЧТА жива. Она, конечно, меняется (об этом — чуть ниже), стихийно приспосабливаясь к новым обстоятельствам. Но социальные архетипы, воплощающие опыт и нравы индивидуалистической Америки, по-прежнему оказывают воздействие на психологию и поведение американцев. А это значит, что МЕЧТА сохраняет и свои идеологические функции, определяющие ее важное место в национальной идеосфере. «Мы (американцы. — Э.Б.) придерживаемся разных убеждений и при этом расходимся во взглядах относительно многих вещей, — констатируют видные американские историки Дж. Бернс, Дж. Пелтасон и Т. Кронин. Но у нас есть некий общий комплекс идей и ценностей, которые выступают в качестве грубого, но устойчивого руководства к нашим гражданским и политическим действиям. Эти идеи и ценности помогают охарактеризовать нас как народ и как нацию»67. Остается добавить к сказанному, что МЕЧТА как общенациональный миф, не исчерпывает всего «комплекса идей и ценностей», которыми руководствуются американское государство и гражданское общество. Но без этого мифа невозможно представить себе ни национальную идеосферу какцелое, ни американскую нацию, ни Соединенные Штаты как страну, к которой обращены алчущие взоры миллионов людей за пределами Нового Света.