Толкование нормы права по ее логической и систематической связи
Обозначенное правило юридической герменевтики позволяет правоприменителю уточнить смысловое содержание интерпретируемой нормы права, «не отрываясь от материи закона». Логическая связь нормы права с ближайшими, а также ближайшее систематическое расположение, толкуемой нормы являются теми данными, которые можно назвать правовым нивелиром толкуемой нормы права или оболочкой коррекции, и которые должны восприниматься не просто в качестве «косвенных данных» , а в качестве неотъемлемого элемента нормы права, характеризующего ее внутреннее содержание. Данный вывод напрашивается из высказанного предположения, согласно которому, если норма права существует, то она является элементом согласованной структуры, элементом, соответствующим конституционным установлениям. Это вполне очевидно, поскольку понять точное смысловое содержание элемента невозможно вне контекста, вне системной связи, когда элемент изучается изолированно.
При этом следует исходить из того, что логическая связь нормы права и ее системное расположение сами по себе характеризуются как содержание и форма оболочки коррекции. Многообразие общественных отношений, требующих правовой регламентации, вынуждает законодателя определенным образом систематизировать нормы права.
Однако невозможно создать идеальную юридическую систему, в которой были бы учтены все потребности правоприменителя, поскольку для правоприменителя (с точки зрения его практических потребностей) систематизация норм права желательна, с одной стороны, на основе связи норм права с отношениями, которые должны подвергаться правовому регулированию данной нормой или данными нормами права, а с другой — система юридических норм должна обеспечивать правоприменителю максимальное удобство поиска не-обходимой нормы права. Существование двух параллельных систем ни с теоретической, ни с практической точки зрения не является оправданным. В связи с этим законодатель вынужден создавать такие системы, которые бы, по возможности, отвечали обоим требованиям. Следовательно, судья, подвергая интерпретации норму права, должен исходить из презумпции абсолютности ее логической связи с нормами права, содержащими правовую регламентацию однотипных отношений, и относительности ее структурного расположения в созданной законодателем системе норм.Интересной иллюстрацией сформулированного вывода служит норма права, закрепленная в ст. 277 ГК РФ. Анализируя эту норму, нетрудно понять, что при решении вопроса о ее структурном размещении у законодателя возникли определенные трудности. На самом деле, почему норма права, регламентирующая вещное право лица, не являющегося собственником, — сервитут зданий, сооружений и другого недвижимого имущества (за исключением земельных участков), — оказалась расположена в главе 17 ГК РФ, посвященной отношениям, связанным с правами собственности и другими вещными правами на землю? С одной стороны, такое расположениеуказанной нормы права не отвечает требованию об обеспечении правоприменителю максимального удобства поиска необходимой нормы права.
С другой стороны, данная норма при решении вопроса о регламентации отношений, связанных с сервитутом недвижимости, непосредственно отсылает правоприменителя к нормам права, закрепленным в трех предшествующих статьях ГК РФ.
Приведенный пример является редкой, но яркой иллюстрацией соотношения и связи норм права, когда искомые нормы расположены в тексте закона рядом, хотя направлены на регулирование разных отношений, но принципы и ме-ханизмы регулирования данных отношений (по мнению законодателя) совпадают, что и позволило законодателю не загромождать норму, закрепленную в ст. 277 ГК РФ, а использовать следующую фразу: «Применительно к правилам, предусмотренным ст. 274—276».Думается, что в случае с законным обременением (правом ограниченного пользования чужим имуществом) «экономия» законодателя не совсем оправдана, поскольку интеграционные процессы, наблюдаемые и в гражданском обществе, и в международных отношениях, настоятельно «подталкивают» общество к тому, чтобы вопросы, связанные с «ограничением абсолютной свободы каждого в интересах относительной свободы всех» или с возможным обременением права собственности одного в интересах другого (других), были максимально полно и обстоятельно регламентированы.
По нашему мнению, Е. В. Васьковский совершенно верно отметил необходимость изучения логической связи и системного расположения толкуемой нормы права, однако, раскрывая логический элемент, несколько отошел от его содержательной стороны. Логическая связь правовых норм определяется не столько их текстовой близостью в нормативных актах и даже не фактом объединения в текст одного закона (что, как указывалось, характеризует в большей степени системное расположение), сколько их близостью к определенному виду отношений или способу регулирования отношений. Именно в этой близости проявля-ется логическая связь норм права. Раскрывая содержательную сторону логического элемента, Е. В. Васьковский пишет: «...законодатель, регулируя какой-нибудь вид отношений (выделено нами. — А. А.), обыкновенно не в состоянии выразить свою мысль в одной совершенно самостоятельной и изолированной норме, а должен для этого создавать более или менее обширную группу норм. Вследствие этого, каждая норма, взятая отдельно, заключает в себе только частицу мысли законодателя и может быть понята надлежащим образом тогда, когда будет приведена в связь с другими нормами, которые вместе с нею образуют одно целое и выражают мысль законодателя во всей полноте.
Вот почему ближайшая логическая связь между нормами всегда считалась и считается наилучшим средством к познанию их смысла (до настоящего момента логика безупречна. — А. А.). Но для выяснения истинного смысла какой-либо статьи закона имеют первостепенное значение не только другие статьи, соединенные вместе с нею в один отдел, но и остальные нормы того же самого законодательного акта. Подобно тому, как единичная норма со-держит в себе лишь частицу мысли законодателя, выраженной в данном отделе закона, так и заключающаяся в каждом отделе мысль, в свою очередь, является частью общей мысли, которую законодатель воплотил в целом в законодательном акте. Отсюда следует, что на всех нормах, входящих в состав какого-либо закона (выделено нами. — А. А.), лежит печать духовного единства, и что, следовательно, они должны взаимно дополнять и пояснять друг друга (верно, но здесь уже намечается некоторый отход от логического элемента к системному. — А. А.). Согласно с этим, при толковании всякого законодательного акта, будь то отдельный закон, или целый кодекс ... или даже совокупность кодексов, каждая статья должна быть приводима в связь со всеми прочими статьями того же акта, хотя бы помещенными в других отделах»190.Здесь уже не совсем верно, поскольку речь идет о логическом, а не о системном элементе. Действительно, «печать духовного единства» есть признак согласованности структуры. Но логическая согласованность конкретной нормы права проявляется не столько в структурной согласованности (хотя это и предполагается, как уже было указано), сколько в согласованности с другими нормами права, тем или иным образом регулирующими однотипные или близкие отношения. Поэтому точнее будет говорить не о приведении толкуемой нормы права «в связь со всеми прочими статьями того же акта, хотя бы помещенными в других отделах», а о приведении данной нормы права в связь со всеми прочими нормами права, регулирующими те отношения, на регламентацию которых нацелена норма права, подвергающаяся интерпретации.
В противном случае вполне логично Появляются следующие выводы: «Иное значение имеет отдаленная логическая связь, которая существует между всеми вообще нормами действующего права, хотя бы они были изданы различными законо-дателями и в разное время или даже лежали за пределами законода-тельства, принадлежа к обычному праву». Игнорировать и оставлять без внимания при толковании отдаленную связь между нормами, по утверждению Е. В. Васьковского, нельзя, поскольку «если какие-либо нормы находятся между собою в некоторой логической связи, то это значит, что они так или иначе соприкасаются своим содержанием, т. е., относясь к одному и тому же предмету и кругу явлений, друг друга дополняют, подтверждают, развивают, иллюстрируют, ограничивают или даже парализуют. Между тем все нормы, входящие в состав действующего права, обязательны для граждан и должны быть ими соблюдаемы. Отсюда вытекает, что прежде чем применять какую-либо норму, нужно убедиться, не изменена ли она в каком-либо отношении другими нормами, соприкасающимися с нею содержанием»191.Но если, по мысли Е. В. Васьковского, какие-либо нормы, относясь к одному и тому же предмету и кругу явлений, друг друга дополняют, подтверждают, развивают, иллюстрируют, ограничивают или даже парализуют, то это как раз и означает, что эти нормы находятся не в отдаленной логической связи, а в самой что ни на есть прямой. Отдаленная логическая связь проявляется в структурной согласованности и цельности всей системы права. Вопрос о том, не изменена ли толкуемая норма права в каком-либо отношении другими нормами, соприкасающимися с ней содержанием, относится не к отдаленной логической связи, а к требованию, которое нами сформулировано следующим образом: при отсутствии официального толкования нормы права судья, прежде чем приступать к интерпретации нормы по логической ее связи с другими нормами, по систематическому рас-положению (т. е. в обоих случаях от ближнего к отдаленному) или к интерпретации по основанию, обязан изучить норму от общего к частному, иными словами, проверить соответствие толкуемой нормы конституционным принципам и положениям международных договоров, ратифицированных Россией, закрепляющих основные права и свободы, а также ее соответствие тем нормам, которые содержатся в правовых актах большей юридической силы или в правовых актах аналогичной юридической силы, но изданных хронологически позднее.
Раскрывая систематический элемент, следует говорить именно о «распределении норм по группам, размещении этих групп, о заголовках и, наконец, о положении, занимаемом нормами в пределах каж-
192
дои группы» , тогда как цитируемым автор изложенное расценивает в качестве логического соотношения норм .
Однако в этом случае принципиальное различие между логическим и систематическим элементом размывается, что вынуждает Е. В. Васьковского сделать вывод: «Систематический элемент представляет собой необходимое дополнение к ближайшей логической связи и имеет одинаковое значение с нею, помогая раскрыть истинную мысль законодателя» . Между тем логический элемент, или логическая связь норм права (т. е. содержательная сторона), — это связь норм через отношения, урегулированные нормами права, а систематический элемент, или систематическая связь норм права (т. е. формальная сторона), — это расположение, соотношение норм права в системе.Приведенные рассуждения позволяют сделать вывод, что ближайшая логическая связь у исследуемой нормы права будет существовать с такой нормой, которая (независимо от ее расположения в системе норм права) направлена на регулирование тех же отношений путем закрепления прав и обязанностей их субъектов. И эта логическая связь будет «отдаляться» по мере «отдаления» сопоставляемых норм права от тех отношений, на регулирование которых направлена толкуемая норма (будь то воздействие сопоставляемой нормы на более широкий круг отношений или субъектов, либо регулирование других, смежных отношений, либо регулирование отношений, находящихся в опосредованной связи с теми отношениями, на регламентацию которых направлена интерпретируемая норма права). Например, в какой логической связи находятся нормы права, закрепленные в ст. 76 УК РФ и ст. 25 УПК РФ? Несмотря на то, что эти нормы права расположены в разных кодексах, их логическая (внутренняя, содержательная) связь самая, что ни на есть, близкая. Казалось бы, уголовный закон, направленный на регламентацию материальных отношений, и процессуальный закон, направленный на регламентацию процедурных отношений, «обслуживающих» материальные, содержат нормы права, которые в связи с принципиально различным целевым назначением если и могут находится в некоторой логической связи, то только в отдаленной.
На самом же деле, как уже было сказано, логическая связь норм права определяется не расположением их в системе правовых норм, не целевым предназначением (процедурные или материальные нормы права), а близостью к тем отношениям, на регламентацию которых они направлены. В частности, норма права, содержащаяся в ст. 76 УК РФ, закрепляет правило, согласно которому лицо, впервые привлекаемое к уголовной ответственности за совершение преступ-ления небольшой тяжести, может быть освобождено от уголовной ответственности, если будет выполнено два требования: 1) достигнуто примирение с потерпевшим; 2) причиненный потерпевшему вред заглажен. В свою очередь, процессуальная норма, закрепленная в ст. 25 УПК РФ, регламентирует общие процессуальные требования, предъявляемые к процедуре прекращения уголовного дела в связи с примирением сторон. При этом указанная процессуальная норма перечисляет субъектов правоприменения, которые наделены полномочием прекращения уголовного дела, устанавливает основание для возникновения данной процедуры — заявление потерпевшего или его законного представителя, фиксирует стадии уголовного процесса, на которых возможно осуществление данной процедуры, и процессуальное положение лица, в отношении которого возможно прекращение уголовного дела (подозреваемый или обвиняемый на стадии предварительного следствия, подсудимый на стадии судебного разбирательства). Одновременно цитируемая норма права закрепляет требования, согласно которым для прекращения уголовного дела в отношении лица требуется, чтобы уголовное преследование данного лица осуществлялось впервые, общественно опасное деяние относилось к категории преступлений небольшой или средней тяжести, данное лицо примирилось с потерпевшим и загладило причиненный потерпевшему вред. С точки зрения техники изложения данной нормы права в плоскости соотношения ее с нормой права, закрепленной в ч. 1 ст. 49 Конституции РФ, в отличие от техники изложения нормы права, закрепленной в ст. 76 УК РФ, вопросов не возникает. И хотя норма материального права закрепляет правила, при соблюдении которых возможно освобождение лица от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим, а норма процессуального права закрепляет процедуру этого освобождения в виде прекращения уголовного дела, стержневой (центральной) составляющей и той, и другой нормы права при всем их разнообразии являются отношения между лицом, совершившим общественно опасное деяние, и потерпевшим от этого деяния. Тесная логическая взаимосвязь данных норм права очевидна.
Интерпретируя норму уголовного материального права в рамках ее логической связи с нормой уголовно-процессуального права, сле-дует отметить терминологическую некорректность понятия «лицо, впервые совершившее преступление», которое в процессуальной норме получает юридически более точную формулировку — «лицо, против которого впервые осуществляется уголовное преследование». Проблема вовсе не надуманная. Как было обосновано ранее, юридическая жизнь отличается от обычной социальной жизни, в том числе тем, что имеет свои внутренние законы и принципы, подчиняться которым должны все, кто так или иначе претендует на реализацию себя в этой юридической жизни. Одной из существенных сторон юридической жизни является ее «формализация», т. е. юридическая жизнь характеризуется правовой регламентацией, наличием правовой формы.
Отступление от требований, предъявляемых правовой регламентацией, является не чем иным, как нарушением сущностной стороны юридической жизни, ее внутренних законов и принципов. Например, судебное уголовное правоприменение, в отличие от Божьего суда, в основе своей должно иметь аксиоматичное требование: лицо может быть осуждено не за то, что было или могло быть на самом де-ле, а лишь за то, что доказано совокупностью относимых и допустимых доказательств, собранных надлежащим компетентным субъектом в рамках своих полномочий и в соответствии с требованиями Уголовно-процессуального закона. И хотя это требование не исключает возможности избежания рядом лиц уголовной ответственности, адекватной совершенным ими общественно опасным посягательствам, однако оно позволяет четко определить «правила игры», которые конкретизируют и упорядочивают соответствующие отношения в обществе, создают условия стабильности и исключают ту степень судебного произвола, за которой оказывается пройденным Рубикон социального равновесия. Вред, причиняемый обществу латентной преступностью и относительной безнаказанностью лиц, совершивших общественно опасное посягательство, меркнет перед перспективой нарушения социального равновесия, которая всегда превра-щается в реальность, стоит только любой ветви власти начать творить произвол.
Возвращаясь к вопросу о юридической некорректности термина «лицо, впервые совершившее преступление», содержащегося в норме права, закрепленной в ст. 76 УК РФ, необходимо отметить, что согласно ч. 1 ст. 49 Конституции РФ виновность лица в совершении преступления должна быть доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда. С учетом изложенного юридически точной была бы формулировка, из которой бы следовало, что от уголовной ответственности освобождается не лицо, совершившее преступление, а лицо, в отношении которого осуществляется уголовное преследование.
Вопрос о взаимном несоответствии данных норм в части перечня категорий преступлений, по которым возможно освобождение от уголовной ответственности в связи с примирением и прекращение уголовного дела в связи с примирением, не представляется ни теоретически, ни практически сложным, поскольку, согласно указанному ранее правилу реального логического толкования, норма права, содержащаяся в ст. 76 УК РФ, и без текстового оформления предполагает возможность освобождения от уголовной ответственности лица, впервые преследуемого в уголовном порядке за совершение общест-венно опасного деяния, содержащего признаки преступления не только небольшой, но и средней тяжести. Обоснование этого вывода содержится в норме права, закрепленной в ст. 25 УПК РФ, которая находится в прямой логической связи с интерпретируемой нормой материального права и закреплена в акте аналогичной юридической силы, но изданном хронологически позднее.
В свою очередь, с точки зрения систематического элемента связь между обозначенными нормами права более отдаленная, чем систематическая связь между любыми нормами права, закрепленными в каждом из этих кодексов. Однако с точки зрения логической связи та же самая норма, закрепленная в ст. 76 УК РФ, соотносится с нормой права, закрепленной в ст. 25 УПК РФ, теснее, чем с другими нормами, содержащимися в УК РФ. Ближайшая систематическая связь определяется тем местом, которое законодатель определил для нормы права. Место нормы права в системе характеризует ее относительную связь с другими нормами права, т. е. их взаимосвязь в созданной системе, что является формальным и второстепенным признаком по отношению к содержательному и первостепенному признаку, характеризующемуся как логическая связь.
В качестве теоретической иллюстрации осмысления норм права с использованием логической связи проанализируем несколько примеров из судебной практики по уголовным делам.
Совершеннолетняя Н. (возраст 18 лет) получила от своей несо-вершеннолетней подруги Е. (возраст 13 лет) 200 долларов США, которые обменяла на рубли, после чего обе девушки израсходовали полученные деньги на личные нужды. В момент передачи валюты Е. сообщила своей старшей подруге Н., что 200 долларов США были ею тайно изъяты у потерпевшего Б. Также Е. подробно изложила обстоятельства, при которых она завладела указанной валютой. Действия Н. были квалифицированы органами предварительного следствия по ст. 175 УК РФ.
Сомнения по данному уголовному делу у судьи возникли в связи с изучением конкретного правового конфликта и толкованием нормы уголовного права в ее логической связи с другими нормами права.
Уголовная ответственность по ст. 175 УК РФ наступает в связи с тем, что субъект уголовной ответственности, не обещая заранее, умышленно приобретает или сбывает имущество, добытое заведомо преступным путем. Словесное толкование выражения «преступным путем» не оставляет сомнений для вывода, что это значит «путем совершения преступления». Ближайшей логической связью с этой частью интерпретируемой нормы объединена не норма УК РФ, предусматривающая ответственность за совершение хищения, а норма Общей части УК, предусмотренная ст. 14 УК РФ, раскрывающая понятие преступления. Согласно данной норме уголовного права преступлением является виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное УК РФ под угрозой наказания. Таким образом, для того чтобы (в уголовно-правовой жизни) конкретное действие могло быть названо преступлением (т. е. чтобы возникло такое уголовно-правовое явление, как преступление), требуется, чтобы соединились в одно целое следующие элементы уголовно-правовой жизни:
уголовно-правовое событие (общественно опасное деяние), 2) запрещенное УК РФ под угрозой наказания, которое произошло вследствие 3) виновного поведения человека. Уголовно-правовое событие, запрещенное УК РФ, включает в себя две составные части: охраняемый уголовным законом объект (объекты), а также воздействие на этот объект (объекты) таким способом, который запрещен. Кроме того, воздействие на охраняемый уголовным законом объект должно произойти вследствие виновного поведения человека, что, в свою очередь, предполагает наличие также двух составных частей, представляющих собой элементы уголовно-правовой жизни: субъекта уголовно-правовой жизни и такое качество его отношения к запрещенному действию, как виновность.
Говоря о субъекте уголовно-правовой жизни, отметим, что в силу ст. 19 УК РФ уголовной ответственности подлежит только вменяемое физическое лицо, достигшее возраста, установленного УК РФ. А в соответствии со ст. 20 УК РФ минимальный возраст уголовной ответ-ственности — 14 лет. Следовательно, субъектом уголовной ответственности (а значит, и субъектом уголовно-правовой жизни — лицом, которое может совершить преступление) должно быть в порядке исключений, установленных ч. 2 ст. 20 УК РФ, лишь лицо, достигшее возраста 14 лет.
Сообразно этому, в соответствии со ст. 28 УК РФ несовершеннолетний, не достигший возраста 14 лет, не может виновно причинить вред. Это — правовая регламентация уголовного закона, которая определяет в данной части правила уголовно-правовой жизни нашего общества.
Таким образом, комплексный анализ перечисленных норм уголовного права в совокупности с приводимой нормой права, закрепленной в ч. 1 ст. 49 Конституции РФ, свидетельствует о том, что малолетняя Е., завладев в реальной жизни 200 долларами США, причинив тем самым потерпевшему Б. материальный ущерб, в уголовно-правовой жизни преступления не совершила. Следовательно, буквальный смысл нормы права, закрепленной в ст. 175 УК РФ, свидетельствует, в свою очередь, о том, что совершеннолетняя Н. не совершила действий, закрепленных в диспозиции ч. 1 ст. 175 УК РФ.
В связи с приведенными рассуждениями возникает два вопроса:
Как интерпретировать норму права, предусматривающую уголовную ответственность за приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем, при условии, что преступления как юридического явления, в результате которого было добыто имущество, не существует, или если факт преступления не установлен вступившим в законную силу приговором суда?
Не следует ли поставить вопрос о легальном толковании данной нормы (которое, в случае расширения понятия «преступный путь», с научной точки зрения должно выглядеть некорректно, поскольку вынуждено будет «выдавать белое за черное») или о законодательной юридической корректировке нормы права, предусматри-вающей уголовную ответственность за приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем?
Но каким образом можно законодательно изменить формулировку данной нормы уголовно-правового запрета, которая, несомненно, обществу необходима? Требование об изменении данной нормы права (как и многих других) вызвано необходимостью усовершенствования нормативно-правового стиля, который должен отвечать таким критериям, как точность, недвусмысленность, научность (т. е. должен отвечать требованиям правовой науки). Одним из вариантов правовой корректировки данной нормы уголовного права представляется замена запрета на приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем, запретом на приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого общественно опасным деянием, запрещенным УК РФ под угрозой наказания. В этом случае суду достаточно установить, что приобретенное или сбытое имущество было добыто в результате такого деяния, которое запрещено под угрозой уголовного наказания. Остальные признаки преступления, о которых мы упоминали, не будут иметь правового значения.
Продолжим наши рассуждения. Рассмотрим второй пример судебного уголовного правоприменения. Речь пойдет об уголовно-правовом запрете, содержащемся в ст. 150 УК РФ. В данной статье предусмотрена ответственность за вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления. Как показывает анализ указанного уголовно-правового запрета с точки зрения охраняемого уголовным законом объекта, законодатель стремился данной нормой уголовного права защитить окончательно не сформировавшуюся личность ребенка путем ограждения несовершеннолетнего от асоциального воспитания и негативного влияния совершеннолетних. Однако, подвергая интерпретации данную норму права, приходится констатировать, что с точки зрения логического и систематического толкования поставленная цель законодателем достигнута не была, поскольку указанная норма права предусматривает уголовную ответственность совершеннолетнего только в том случае, если он вовлекал в совершение преступления несовершеннолетнего в возрасте от 14 до 18 лет. При научном толковании указанной нормы права выясняется, что уголовная ответственность совершеннолетнего по ст. 150 УК РФ не должна наступить, если в сферу его антиобщественного поведения вовлекается несовершеннолетний, не достигший возраста 14 лет.
Обратим внимание на формулировку правовой нормы, которую использовал законодатель: «...вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления (выделено нами. — А. А.)». Словесное толкование не оставляет сомнений в том, что для возникновения в юридической жизни такого явления, которое запрещено ч. 1 ст. 150 УК РФ, должно быть совершено преступление. Но если несовершеннолетний вовлечен в совершение преступления, то такое преступление должно быть совершено либо самим несовершеннолетним, либо с его участием. Анализируя данную норму права способом реального толкования, путем поиска ближайшей логической связи с другой нормой права, нетрудно заметить, что макси-мально близко как по логическому, так и по систематическому элементу к интерпретируемой норме стоит норма уголовного права, закрепленная в ст. 151 УК РФ и предусматривающая уголовную ответственность за вовлечение несовершеннолетнего в совершение антиобщественных действий. Словесное и реальное толкование указанной нормы права подтверждает выводы словесного толкования интерпретировавшейся ранее нормы, согласно которым негативное поведение несовершеннолетнего (будь то посягательство на охраняемые уголовным законом отношения или со-вершение иных антиобщественныхдействий) должно проявиться непосредственно в его действиях. Но если для признания того обстоятельства, что несовершеннолетний совершает какие-либо антиобщественные действия, перечисленные в ч. 1 ст. 151 УК РФ, не имеет значения возрастной диапазон, то для того, чтобы несовершеннолетний совершил преступление, требуется, как минимум, достижение им к этому моменту 14-летнего возраста. Не повторяя содержание ст. 14, 19, 20, 28 УК РФ и ч. 1 ст. 49 Конституции РФ, сделаем вывод, что точный смысл интерпретируемой нормы права, направленной на защиту незрелой психики детей, с научных позиций не оставляет сомнений в том, что законодатель, говоря с некоторой долей иронии, «хотел как лучше, а получилось как всегда».
В поиске отдаленной логической связи интерпретируемой нор-мы права с другими нормами необходимо обратиться к тем нормам уголовно-правовых запретов, текст которых содержит непосредственное указание на возрастную градацию несовершеннолетних. В частности, нормы права, закрепленные в ст. 131 (ч.З), 132 (ч. 3), 134 и 135 УК РФ, направленные на защиту половой неприкосновенности и половой свободы личности, выделяют среди несовершеннолетних потерпевших возрастную категорию до 14 лет. Следовательно, законодатель в ряде случаев специально оговаривает возрастную градацию несовершеннолетних потерпевших. А нормы права, содержащиеся в ст. 134 и 135 УК РФ (сексуальные действия и развратные действия в отношении лица, не достигшего 14-летнего возраста), направлены не только на защиту половой неприкосновенности малолетних, но и тесно перекликаются с нормой права, закрепленной в ст. 151 УК РФ, поскольку также направлены на защиту незрелой психики детей.
Таким образом, с точки зрения социальной целесообразности уголовно-правовые нормы должны пресекать действия совершеннолетних, если эти действия приводят либо к совершению несо-вершеннолетним преступления, либо к совершению несовершеннолетним каких-либо общественно опасных деяний, запрещенных уголовным законом под угрозой наказания. Маловероятно, что законодатель желал создать такую уголовно-правов'ую норму, которая бы охраняла психику несовершеннолетних в возрасте от 14 до 18 лет и никак не касалась защиты несовершеннолетних, не достигших возраста 14 лет. Следовательно, с научной точки зрения юридически правильной является такая формулировка нормы права, закрепленной в ст. 150 УК РФ, при которой ответственность совершеннолетнего наступает не за вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления, а за вовлечение несовершеннолетнего в совершение общественно опасных деяний, запрещенных уголовным законом под угрозой наказания.
В настоящее время уголовная правоприменительная практика идет по пути «понимания закона» не из смысла закона, а из смысла жизни. Это представляется довольно опасной тенденцией хотя бы в силу того, что как смысл жизни у каждого разный, так и понимание смысла жизни у каждого правоприменителя может быть сугубо индивидуальным.
Здесь нами затронуто очень важное правило, представляющее собой одну из фундаментальных посылок судопроизводства, и сформулировать его вновь будет нелишним. Судья, безусловно, должен быть человеком, не оторванным от жизненных реалий. Презумпция верного мироощущения и жизнепонимания судьи заложена законодателем, в том числе в возрастном цензе для претендента (кандидата) на должность судьи. Поэтому когда судья (независимо от каких бы то ни было обстоятельств) за мешок моркови, собранной подсудимым с поля сельскохозяйственного предприятия, даже несмотря на то, что уборка моркови на данном поле уже была проведена машинным способом, назначает наказание в виде лишения свободы сроком на 5 лет с отбыванием наказания в местах лишения свободы, представляется, что такой судья имеет несколько искаженное жизнепонимание. И доводы о рецидиве и иных правовых явлениях в данном случае малоубедительны, поскольку при всех недостатках уголовного закона думающий судья достаточно обеспечен уголовно-правовым инструментарием, чтобы соразмерять принимаемые решения со здравым смыслом, заложенным в самом законе.
Вопрос о рамках судейского усмотрения как факторе, влияющем на индивидуализацию наказания, и тенденциях его развития в науке уголовного права на протяжении длительного времени является дискуссионным. Вместе с тем лишь комплексный и объективный учет
всех факторов, определяющих индивидуализацию, является гаран-
v, 195
тиеи назначения судом справедливого наказания .
Но творить закон, или, что одно и то же, понимать закон не из смысла закона, а из смысла жизни — это должно быть для судьи табу.
Правило о том, что смысл нормы права должен быть понимаем из смысла закона, а не из индивидуального понимания смысла жизни, должно действовать в каждом случае, когда судья приступает к интерпретации той или иной нормы права.
Таким образом, с методологической точки зрения для судьи важно понимать, что в процессе правоприменения интерпретация соответствующей правовой нормы должна осуществляться лишь с помощью тех правил, которые дают возможность уяснить точный смысл толкуемой нормы из самого закона или из интерпретационной нормы. Все другие правила юридической герменевтики, позволяющие получить представление о смысле толкуемой нормы права из источников, находящихся за пределами правового поля, могут расцениваться как позволяющие сформировать вероятностное суждение, которое не может использоваться в процессе судебного правоприменения.