Обращение к общему смыслу и духу законодательства

Рассмотрев общие правила юридической герменевтики, затронем вопрос о таком правовом инструменте, находящемся в арсенале судьи, как обращение к общему смыслу или духу законодательства.

Как уже отмечалось, право представляет собой инструмент социальной регуляции, ценность которого проявляется в упорядочении отношений и связей между людьми.

Право, являясь специфическим механизмом социальной регуляции, механизмом, изобретенным человечеством, в сущности предопределено закономерностями самой природы и представляет собой не что иное, как один из элементов содержательной стороны комплексного механизма выживания человеческой популяции в природе. Такими же элементами являются и иные механизмы регулирования общественных отношений — обычаи, моральные установления, религиозные предписания и т. п.

Сообразно этому в любом позитивном праве независимо от его исторической или географической принадлежности, независимо от его «качества» содержатся элементы целесообразности и справедливости. На современном этапе развития человеческой цивилизации, когда социальная организация достаточно сложна и демонстрирует ярко выраженную тенденцию к глобализации процессов и усилению государственной власти, а индивид становится все более зависим от гражданского общества (видимо, происходящие процессы объективны), в позитивном праве отчетливо проявляются идеи гуманизма.

Судье в процессе судебного правоприменения следует иметь в виду, что принципы действующего права являются вспомогательным инструментом в том случае, если требуется интерпретация нормы права, сохранившей двусмысленный характер после осуществления словесного и реального толкования. В этом случае предпочтение нужно отдавать тому смыслу, который согласуется с принципами действующего права (целесообразности, справедливости и гуманности). Таким же образом возможно устранение пробела в праве. Применение аналогии права также базируется на указанном правиле, поскольку принятое судебное решение должно соответствовать смыслу закона, проявляющемуся в словесном выражении, во внутреннем содержании и в общем его смысле. При этом следует учитывать, что при отсутствии прямого закона суду не должно быть позволено разрешать дела, опираясь лишь на принципы целесообразности, справедливости и гуманности, поскольку в этом случае суд, кроме функции отправления правосудия, по существу выполняет функцию правотворчества.

«Мы менее всего станем отрицать существование объективных начал справедливости, культуры, природы вещей; восстановление веры в существование абсолютных начал добра и права мы считаем важнейшим моральным приобретением нашего времени. Но в то же время нельзя отрицать и того, что содержание этих начал, даже среди признающих их, остается еще чрезвычайно спорным. Давать это спорное в руки многих тысяч отдельных судей — это значит не только вносить величайшую неопределенность в практическое дело правосудия, но и рисковать самой верой в эти абсолютные начала добра. ...Именно в этом заключалась основная ошибка всех предыдущих периодов господства идеи естественного права, ошибка, неминуемо влекшая за собой дискредитирование самой идеи и резкие повороты назад» . Давая судам свободу применения естественного права вместо положительного закона, «доктрины естественного права этим самым невольно для себя широко открывали дверь для судейского субъективизма и произвола.

/- 197

под шумок подменял добрые семена злыми плевелами» . Безусловно, идея естественного права не должна отбрасываться. Это было бы такой же крайностью, как и замена положительного права естественно-правовыми взглядами (а крайности, как известно, сходятся). Идея естественного права «должна найти себе доступ в положительное законодательство; она должна непрестанно одухотворять это последнее своими высокими началами, придавать ему ту “радость творчества”, которой так недостает современным кодификациям.

Под влиянием тенденций “свободного права” современное законодательство становится на скользкий путь. Там, где проблема представляет наибольшие трудности, где желательная норма нелегко поддается формулированию, где вопрос не вполне ясен, законодатель с легкостью прибегает к излюбленному приему — употребляет какое-нибудь общее выражение, создает один из так называемых “каучуковых” параграфов, предоставляя затем судам и юриспруденции вложить в него надлежащее содержание (выделено нами. — А. А.). Прием, конечно, соблазнительный, но представляющий не разрешение проблемы, а уклонение от нее»198.

Мысли И. А. Покровского, которым более восьмидесяти лет, не потеряли своей актуальности и сегодня.

Обратимся к проблеме толкования норм права, устанавливающих запрет на совершение определенных действий под угрозой наказания.

«Не исчезает из поля зрения законодателя и правоприменителей вопрос о допустимости использования метода аналогии права и аналогии закона. В советской истории данный метод применялся довольно широко, когда в первые годы отсутствовали законодательные акты. Первые декреты узаконили роль революционного правосознания как источника заполнения “правового вакуума”. Равным образом это относилось к возможности руководствоваться общими началами законодательства, аналогией закона. В сфере уголовного права это привело к произволу и репрессиям, к реальной беззащитности граждан перед ши-роким усмотрением суда, трибуналов, “троек” и т. д.» .

Современное уголовное право России также не является идеальным.

Рассмотрим, например, уголовно-правовую норму, закрепленную в ст. 199 УК РФ. Судебное правоприменение последнего времени знает немало случаев, когда руководители хозяйствующих субъектов осуждались за уклонение от уплаты налогов «иным способом».

Данная «каучуковая норма» уголовно-правового запрета позволяет правоприменителю трактовать ее довольно широко, что оправдывается известным рекламным «шедевром», получившим в народе следующую трактовку: «Заплати налоги, и... спи спокойно, дорогой друг!»

Два конкретных уголовных дела начала 2003 года.

Первое дело: директор и главный бухгалтер сельскохозяйствен-ного предприятия (бывшего совхоза) в конце 2002 года были осуждены одним из судов Владимирской области по ч. 2 ст. 199 УК РФ за уклонение от уплаты налогов с организации иным способом группой лиц по предварительному сговору (предусмотренная максимальная санкция данной статьи — лишение свободы сроком до 7 лет!). Вина этих уже довольно пожилых людей (ветераны труда, орденоносцы, руководитель — инвалид, главный бухгалтер — одинокая женщина зрелого возраста, имеющая на иждивении ребенка-инвалида) была в том, что они добросовестно учитывали все долги предприятия по налоговым платежам, изыскивали все резервы для регулярного, но частичного погашения долгов по налогам, однако, получая в результате хозяйственной деятельности денежные средства, часть их израсходовали (при наличии задолженности по налоговым платежам!) в период посевной страды на приобретение горюче-смазочных материалов, семян, запчастей к транспорту, а также «посмели» частично погасить задолженность по оплате электроэнергии после того, как энергетики обесточили все скотные дворы с большим поголовьем коров.

В судебном заседании позиция прокуратуры была непоколебима, поскольку «закон есть закон». Молодой судья не осмелился «свое суждение иметь» (предположительная причина нами высказывалась в начале работы). Само собой, обвинительный приговор был ориентирован «на корзину», или, как говорят практики, «сомнения были отрегулированы наказанием».

Второе дело аналогичное, но, в отличие от первого случая, руководитель предприятия оказался непреклонен. Если пожилые осужденные в первом случае согласны были с любым «формальным» наказанием, лишь бы «все это скорее закончилось», то руководитель предприятия во втором примере более года принципиально и последовательно отстаивал «право предприятия на жизнь». Органы налоговой полиции полностью установили (до копейки), куда «уходила» часть денежных средств предприятия при наличии задолженности по налогам. Как и в первом примере, денежные средства перечислялись лишь на жизнеобеспечение завода, в том числе создавая налогооблагаемую базу. Завод осуществлял полную реконструкцию, на что были выделены, помимо заемных, и бюджетные средства. Поскольку в этот период завод был убыточным, задолженность постепенно возрастала, несмотря на регулярность выплат по налогам.

В ходе работы по данному делу в прокуратуру Владимирской области нами было направлено мотивированное ходатайство с детальным изложением видения данной правовой проблемы. Поступивший ответ не являлся формальной отпиской. С научной точки зрения (в рамках вопроса о толковании закона) позиция Владимирской областной прокуратуры представляет определенный интерес. Приведем данную позицию полностью:

«Следственным управлением прокуратуры области рассмотрен затронутый Вами вопрос о правомерности применения положений ст.

Из Постановления Конституционного Суда РФ от 17 декабря 1996 года следует, что налогоплательщик не вправе распоряжаться по своему усмотрению той частью имущества, которая в виде определенной денежной суммы подлежит взносу в казну, так как иначе были бы нарушены права и охраняемые законом интересы других лиц, а также государства. Таким образом, можно говорить о наличии конституционного основания для ограничения права лица на использование своего имущества в пользу права государства на взыскание налоговых платежей (ч. 3 ст. 55 Конституции РФ).

По нашему мнению, положения ст. 855 ГК РФ могут быть применены к порядку, установленному не только для банка, но и для налогоплательщика. Данный вывод может быть подтвержден позицией Конституционного Суда РФ, который отмечает, что обязательства по уплате налогов — есть возложенная публично-правовая обязанность налогоплательщика уплатить законно установленные налоги и сборы, в свою очередь на банки возложена публично-правовая обязанность обеспечить перечисление этих платежей в бюджет (Постановление КС РФ от 12 октября 1998 года). При этом применение гражданского законодательства к налоговым отношениям в принципе не исключается самим законодателем: Налоговый кодекс РФ прямо указывает на регулирование гражданским законом отношений при определении очередности платежей налогоплательщика (п. 2 ст. 45 НК РФ).

Указанная в Вашем обращении ссылка на ст. 39 УК РФ, как на обстоятельство, исключающее виновность Вашего подзащитного, теоретически действительно может являться обоснованной, но только в том случае, если уплата налогов повлечет тяжелые социальные последствия для всего населения региона, независимо от принадлежности к конкретному предприятию. Имеется в виду ситуация, когда предприятие является так называемым «градообразующим» и его банкротство или приостановление деятельности приведет к массовому ущемлению конституционных прав и свобод в виде тотальной безработицы, голода, невозможности лечения тяжелобольных и детей и т. д. Очевидно, что по рассматриваемому уголовному делу ситуация выглядит иначе. При этом следует понимать, что рассматривать банкротство вообще, как вред, который было необходимо предотвратить в соответствии со ст. 39 УК РФ, — юридически неверно, так как наступление банкротства организации предусмотрено зако-нодательством, т. е. это урегулированный законом, в правовом понимании “обычный” процесс».

В процитированном ответе областной прокуратуры затронуто несколько вопросов (в том числе социальный, конституционный.

уголовно-правовой и гражданско-правовой). Разумеется, «каучуко- вость» оспариваемой нормы уголовного права обосновывалась не тем, что она не конкретна и максимально пространна (такие доводы для силовых структур в их правоприменительной деятельности совершенно неприемлемы). Нами на основе конституционных норм, а также норм налогового и гражданского законодательства обосновы-вался тезис, что для данного конкретного уголовного дела характеристика «уклонение от уплаты налогов иным способом» противоречит действующему законодательству, в том числе и смыслу уголовного права. Вопрос о банкротстве предприятия как раз и обозначен в ключе данных рассуждений, согласно которым в приведенном примере возможна была не уголовно-правовая ответственность руководителя, а гражданско-правовая ответственность предприятия перед налоговыми органами (в рамках производства о банкротстве).

Что касается социального аспекта, то рассуждения прокурора о «тотальных» катаклизмах напомнили фразу известного политика прошлого века: «Смерть одного человека — это трагедия, смерть миллионов — статистика». Свыше 500 работников предприятия (если бы предприятие остановило свою работу и не выплачивало заработную плату) оставили бы такое же количество семей без средств к существованию. Но если бы (по мнению прокуратуры) эти люди представляли собой населенный пункт, а то ведь они всего-навсего работники одного предприятия! Видимо, для «ока государева» нужна статистика, чтобы пересмотреть свои взгляды на «каучуковые» нормы Уголовного кодекса.

Затронутая проблема «каучуковых» норм запрета, в особенности уголовно-правовых норм,.непосредственным образом связана с правоприменительной деятельностью суда, поскольку в сущности своей является не чем иным, как одной из составляющих вопроса о свободном судейском правотворении.

«Если теория свободного судейского правотворения заключает в себе органическую и неустранимую опасность судейского произвола, если она самую неопределенность и неясность права возводит в принцип, она, очевидно, идет вразрез с интересами развивающейся человеческой личности. Эта последняя может мириться со многими ограничениями своей свободы, если они установлены законом и если они ясны, но она не может мириться с зависимостью от чьего бы то ни было произвола, хотя бы и самого доброжелательного. Стремле-ние к строгой законности составляет такую же непременную черту развивающегося гражданского права, как и развивающегося права пуб-личного, и никакой судейский “трансперсонализм ” этого стремления подавить не сможет (выделено нами. — А. А.)»т.

Очевидно, позиция судьи по конкретному правовому конфликту, основанная не на нормах положительного закона, а на принципах справедливости, целесообразности, гуманности, необходимости и т. д., создает благодатную почву для произвола. «Где “границы действительной необходимости” и чем предполагается удержать судейское усмотрение от извращения в судейский произвол? И вообще, если мы освободим судью от связанности законом, где мы найдем критерий для разграничения “усмотрения” от “произвола”? Как бы ни старались наука и практика “конкретизировать содержание внезаконных критериев”, оно все же будет оставаться юридически не обязательным; таковым оно станет только тогда, когда будет предписано прямо законом. ...Пусть, наконец, свободное судейское усмотрение иногда может оказаться полезным для тех или других частных интересов личности, но оно всегда бесконечно вредно для основного и общего интереса личности, интереса в определенности ее правового положения (выделено нами. — А. А.), в независимости от чьей бы то ни было милости или немилости. И снова приходят на память слова Бентама “Всякая стоящая над законом власть угрожает будущему, как бы полезны ни были ее первые деяния. Порожденное произволом благо не может выйти за узко очерченные рамки, тогда как зло его безгранично, а потому и угроза, которую он несет в себе, также не имеет пределов (выделено нами. — А. А.)”»т.

В завершение вопроса о толковании закона в рамках судебного правоприменения следует обратить внимание на то обстоятельство, что данный вопрос, кажущийся на первый взгляд сугубо прикладным, узко профессиональным, в целом имеет фундаментальное значение. Это объясняется общесоциальными (в том числе правовыми, политическими, экономическими, идеологическими) последствиями, возникающими в любом современном обществе в зависимости от подхода к его разрешению. Если общество позволяет любой власти (не только судебной) по каким-либо соображениям встать над законом (пусть даже на «непродолжительное время» и для сиюминутного достижения положительного результата), это общество обрекает себя на лишения, поскольку произвол есть синоним зла, какой бы одеждой добродетели он не прикрывался.

І