КВАЛИФИКАЦИЯ ХУЛИГАНСТВА ПО СОВЕТСКОМУ УГОЛОВНОМУ ПРАВУ

Квалификация хулиганства по советскому уголовному праву // Сов. государство и право. -1958. - № 6. - С. 133-138 (соавт. В. И. Ткаченко).

Хулиганство представляет собой опасное преступление, посягающее на общественный порядок и правила социалистического общежития.

Однако еще встречаются случаи неправильной квалификации как хулиганства действий, представляющих собой преступления против личности, неправильного применения ч. 1 вместо ч. 2 ст. 74 УК РСФСР, случаи необоснованного смягчения наказания, применения ст. 51 и 53 УК РСФСР к злостным хулиганам. Верховный суд СССР последовательно исправляет подобного рода ошибки.

Ряд затруднений в практике судебных органов, касающихся самого понятия хулиганства, в определенной степени объясняется отсутствием в большинстве уголовных кодексов самого определения признаков этого преступления. Как известно, до 1940 г. в действующих кодексах имелось определение понятия хулиганства. Хулиганство, согласно ч. 1 ст. 74 УК РСФСР определялось как «озорные, сопряженные с явным неуважением к обществу, действия». В связи с изданием Указа Президиума Верховного Совета СССР «Об уголовной ответственности за мелкие кражи на производстве и за хулиганство» от 10 августа 1940 г.[862] диспозиция ч. 1 ст. 74 была сформулирована по- иному. В ныне действующей редакции ч. 1 ст. 74 не дано определения хулиганства, а указано лишь, что «хулиганские действия на предприятиях, в учреждениях и в общественных местах - караются.».

Нам представляется, что определение хулиганства, имевшееся в законодательстве до опубликования Указа от 10 августа 1940 г. и сохраненное лишь кодексами Грузинской ССР (ст. 75) и Узбекской ССР (ст. 97), является более правильным, поскольку указывает практике довольно четкие признаки состава этого преступления. Именно наличие в действиях виновного озорства, связанного с явным пренебрежением к обществу, к правилам социалистического общежития, определяет возможность квалифицировать совершенное действие как хулиганство. Наличие этих обстоятельств дало Верховному суду СССР основание утвердительно ответить на вопрос о составе хулиганства в действиях Оганезовой. Оганезова, находившаяся в близких отношениях с Паписовым, узнав, что последний женился на Тертеровой Г., с целью досадить супругам, послала сестре Тертеровой - Тертеровой Т. телеграмму в Ленинград о том, что ее мать умерла. Получив такую телеграмму, Тертерова Т. бросила учебу и вылетела на самолете в Тбилиси. На аэродроме ее встречали все родственники, в том числе и мать. Увидев последнюю, Тертерова Т. в результате пережитого ею волнения потеряла сознание и ей пришлось оказывать медицинскую помощь. В протесте Генерального прокурора по этому делу ставился вопрос об отсутствии в действиях Оганезовой состава преступления и о прекращении дела. Верховный суд СССР не согласился с доводами протеста, указав, что телеграмма с содержанием, безусловно вызывающим тревогу и волнение адресата, была направлена Оганезовой из хулиганских побуждений, и подобные действия как нарушающие порядок социалистического общежития должны рассматриваться как хулиганство[864].

Следует заметить, что озорные действия, связанные с явным неуважением к обществу, не обязательно должны вызывать тревогу или волнение граждан в самый момент их совершения. Хулиганство будет иметь место и тогда, когда озорные действия совершены в отсутствие граждан, но по своим признакам свидетельствуют о явном неуважении к обществу и нарушении правил общественного порядка.

Игнорирование наличия озорных побуждений при совершении преступления приводит к тому, что хулиганские действия неправильно расцениваются некоторыми судебными органами как преступления против личности[865].

Озорные мотивы являются тем обстоятельством, которое дает возможность отграничивать хулиганство и от преступлений против личной собственности - кражи и разбоя, где умысел виновного направлен на незаконное обращение в свою пользу личного имущества граждан. По обвинительному заключению Рысину вменялось в вину, что, он на проспекте им. Сталина в г. Иванове похитил у четырех девушек головные косынки, в связи с чем его действия были квалифицированы как кража. По делу было установлено, что Рысин, находясь в нетрезвом состоянии, гулял по проспекту и, желая познакомиться с девушками, сорвал с нескольких из них косынки. Эти косынки Рысин надел себе на шею и в таком виде продолжал гулять по проспекту, пока милиционер не задержал его. В определении по этому делу Верховный суд указал: «... Вся обстановка, при которой Рысиным были сняты косынки с девушек, давала основание народному суду прийти к выводу, что в действиях Рысина не было умысла на хищение снятых им косынок. Наоборот, все обстоятельства дела в их совокупности давали основание прийти к выводу, что преступление Рысина должно быть квалифицировано как хулиганство»[866].

В то же самое время отсутствие озорных побуждений, связанных с явным неуважением к обществу, не дает оснований рассматривать данное действие как хулиганство.

Народный суд Струниннского района Владимирской области осудил по ч. 2 ст. 74 УК РСФСР Моисеева за то, что он систематически избивал свою сожительницу Федорову и ее 13-летнего сына, выражаясь при этом нецензурной бранью. Определением Верховного суда СССР уголовное дело по обвинению Моисеева прекращено, ввиду того, что «драки между Моисеевым и Федоровой возникали не на почве хулиганских побуждений, а из-за семейных неурядиц».

Народный суд Сумского района Сумской области осудил Зинченко по ч. 2 ст. 70 УК УССР (ч. 2 ст. 74 УК РСФСР). Материалами дела установлено, что Зинченко вместе с девушкой танцевал на танцплощадке санатория. Во время танцев работник санатория Ткаченко, находясь в нетрезвом состоянии, начал грубо выталкивать Зинченко с танцплощадки и порвал на нем рубаху. В ответ на это Зинченко ударил Ткаченко, а спустя некоторое время подстерег его в темной аллее и камнем нанес удар по голове, причинив Ткаченко легкие телесные повреждения. Верховный суд СССР, пересматривая это дело в порядке надзора, переквалифицировал действие Зинченко на ст. 150 УК УССР (ч. 2 ст. 143 УК РСФСР), указав, что действия Зинченко при нанесении телесных повреждений Ткаченко были направлены не против общественного порядка, а против одного лица - Ткаченко, который своим оскорбительным поведением в отношении обвиняемого вызвал у последнего определенную реакцию. В основе действия Зинченко, как указал Верховный суд, «лежали не озорные мотивы, а мотивы, связанные с личными взаимоотношениями»[867].

В ряде работ, посвященных ответственности за хулиганство, утверждается, что основным вопросом при разграничении хулиганства от преступлений против личности является вопрос о месте совершения преступления[868]. Безусловно, место совершения преступления имеет определенное значение. Однако при отсутствии озорных мотивов, связанных с явным неуважением к обществу, действия лица, даже совершенные в общественном месте, не могут рассматриваться как хулиганство. Народным судом 5-го участка Ленинского района г.

В юридической печати указывалось, что если преступление, возникшее на почве личных взаимоотношений между обвиняемым и потерпевшим, совершено в общественном месте и сопровождалось нецензурной бранью, то независимо от мотивов его совершения оно должно расцениваться как хулиганство[869]. Такая точка зрения нам представляется неправильной. Верховный суд СССР по ряду дел указывал, что нецензурная брань может рассматриваться как хулиганство лишь в случаях, когда она произносится из озорства, в целях явного неуважения к обществу.

Народный суд 3-го участка г. Шуи, Ивановской области, признал Мишутина виновным в хулиганстве.

Народным судом Спандарьянского района Армянской ССР по ч. 2 ст. 98 УК Армянской ССР (ч. 2 ст. 74 УК РСФСР) Алексанян осужден за то, что, находясь в помещении Прокуратуры Армянской ССР и узнав о том, что его жалоба по делу его осужденного сына отклонена, он выражался по адресу отдельных работников прокуратуры нецензурной бранью. Верховный суд СССР переквалифицировал действия Алексаняна на ст. 101 УК Армянской ССР (публичное оскорбление представителя власти), поскольку, как указано в определении, «его действия носили не озорной характер, а были вызваны фактом отклонения жалобы и прямо направлены на работников прокуратуры в форме публичного оскорбления».

В связи с высказанными соображениями следует остановиться на субъективной стороне хулиганских действий. Вопрос этот различно решается в теории уголовного права, среди практических работников также нет единства мнений в этой области. Большая часть советских криминалистов считает, что хулиганство может быть совершено как с прямым, так и с косвенным умыслом[870]. И. И. Солодкин и И. Г. Филановский полагают, что хулиганство может быть совершенно лишь с прямым умыслом[871]. Последнее мнение представляется нам правильным, ибо признание возможности совершения хулиганских действий с косвенным умыслом безгранично расширяет понятие хулиганства, приводит к полному стиранию граней между хулиганством и преступлениями против личности. Если считать, что хулиганство возможно с косвенным умыслом, то любое, совершенное в общественном месте, преступление должно быть расценено как хулиганство, так как в отношении нарушения общественного порядка и правил социалистического общежития виновный в таких случаях действует с Косвенным умыслом.

Для подтверждения возможности совершения хулиганства с косвенным умыслом обычно приводят дело Вахидова[872]. Вахидов признан виновным в том, что, будучи в нетрезвом состоянии, 19 июня 1950 г. в помещении летнего кинотеатра совершил дебош, избил свою бывшую жену Васиеву и нанес ей легкие телесные повреждения. Действия Вахидова были правильно квалифицированы как хулиганство. Однако Верховный суд Узбекской ССР изменил приговор и указал на необходимость квалификации действий Вахидова как умышленного нанесения легких телесных повреждений. Рассмотрев это дело, Верховный суд СССР установил, что 19 июня 1950 г. в помещении летнего кинотеатра г. Самарканда состоялось общее городское женское собрание. После окончания собрания демонстрировался кинофильм. Увидев свою бывшую жену, Васиеву, Вахидов в ответ на ее требование об уплате алиментов на воспитание ребенка и о разводе, начал ее во всеуслышание ругать нецензурной бранью, затем повалил на землю и нанес несколько ударов кулаком, причинив Васиевой легкие телесные повреждения. Отменяя определение Верховного суда Узбекской ССР, Верховный суд СССР указал на недооценку общественной опасности совершенного Вахидовым преступления, «которое по своему содержанию выходит за пределы причинения телесного повреждения и представляет собой злостное нарушение общественного порядка, сопряженное с явным неуважением к элементарным правилам социалистического общежития».

В данном деле Вахидов действовал с прямым умыслом. Прямой и косвенный умысел отличаются между собой не только по волевому моменту (при прямом умысле виновный желает преступного результата, при косвенном - сознательно допускает его наступление). Имеется отличие между этими двумя видами умысла и по интеллектуальному моменту - по моменту предвидения. При прямом умысле виновный предвидит как неизбежность наступления преступного результата, так и возможность его наступления, при косвенном умысле - лишь возможность наступления преступного результата. При предвидении виновным неизбежности наступления преступного результата своих действий всегда имеется в наличии прямой умысел[873]. Применяя это положение к делу Вахидова, следует признать, что, совершая преступление, он предвидел неизбежность нарушения в данном конкретном случае общественного порядка и правил социалистического общежития действуя, таким образом, с прямым умыслом.

Требование наличия прямого умысла как субъективной стороны хулиганства сформулировано Верховным судом СССР в неопубликованном определении по делу Волнухина и Зимича. Приговором народного суда 4-го участка г. Рыбинска Волнухин и Зимич были осуждены по ч. 2 ст. 74 УК РСФСР. Материалами дела установлено, что Волнухин и Зимич находились в устойчивых неприязненных отношениях. 7 мая 1956 г. в доме Волнухина отмечалось семейное торжество, в связи с чем, а также для примирения, был приглашен Зимич. В конце ужина, между Зимичем и Волнухиным возникла ссора, которая перешла в драку с применением ножей. Дерущиеся выбежали из комнаты во двор, где вмешательством нескольких граждан драка была предотвращена. Волнухин и Зимич нанесли друг другу легкие телесные повреждения. Верховный суд СССР прекратил дело по обвинению Волнухина, а действия Зимича переквалифицировал на ч. 2 ст. 143 УК РСФСР, исходя из того, что «умысел Зимича был направлен не на учинение хулиганских действий, а на нанесение побоев Волнухина на почве мести».

Следует отметить, что руководящее постановление Пленума Верховного суда СССР «О судебной практике по делам «о хулиганстве» от 29 апреля 1939 г. с изменениями, внесенными протокольным постановлением Пленума от 20 марта 1953 г. не отличается в интересующем нас вопросе необходимый четкостью. В редакции от 29 апреля 1939 г. в постановлении говорилось: «Не допускать необоснованной квалификации как хулиганство таких действий, которые представляют собой преступления, предусмотренные другими статьями УК. Квалификация подобных действий как хулиганство может иметь место лишь в том случае, когда установлено, что эти действия совершены в целях проявления явного неуважения к обществу, а не тогда, когда в их основе лежали мотивы, связанные с личными взаимоотношениями обвиняемого с потерпевшим». Эта формулировка не допускала сомнения, что Пленум требует в соответствии со смыслом закона установления при хулиганстве прямого умысла виновного. Однако протокольным постановлением от 20 марта 1953 г. Пленум изменил приведенное положение, указав, что «КВАлификация подобных действий как хулиганство может иметь место лишь в том случае, когда установлено, что в этих действиях было проявлено явное неуважение к обществу». Такое указание, с нашей точки зрения, необоснованно расширяет понятие хулиганства, так как может дать возможность привлечения к ответственности по ст. 74 УК РСФСР и лиц, в действиях которых установлен лишь косвенный умысел, что, как было показано выше, является неправильным.

В связи с разграничением хулиганства и преступлений против личности возникает вопрос о возможности квалификации действий виновного по совокупности преступлений. Иначе говоря, следует ли в случаях совершения хулиганства применять, наряду со ст. 74, и ст. 143 или 146 УК РСФСР, если хулиганские действия выразились в причинении потерпевшему легких телесных повреждений или побоев[874]. В юридической литературе нет по этому вопросу единства мнений. Так, Я. Гурвич считает необходимой в таких случаях квалификацию действий виновного по совокупности статей, так как этим достигается «более широкая социально-политическая характеристика действий обвиняемого и дается законное обоснование его ответственности за них»[875]. Противоположного мнения придерживаются И. И. Солодкин и И. Г. Филановский, считающие невозможной идеальную совокупность хулиганства и преступлений против личности, поскольку в таких случаях насилие над личностью является одной из форм хулиганства[876]. Следует согласиться с последним мнением также и потому, что квалификация подобных действий по совокупности стирает грань, отделяющую хулиганство от преступлений против личности.

Все сказанное относится к так называемой идеальной совокупности. Что же касается совокупности реальной, то здесь квалификация совершенного должна определяться и по ст. 74 УК и по статьям, предусматривающим соответствующее преступление против личности.

Статья 74 УК РСФСР устанавливает ответственность за простое и за квалифицированное хулиганство. К квалифицирующим признакам хулиганства относятся: буйство и бесчинство; совершение хулиганства повторно; упорное непрекращение хулиганства, несмотря на предупреждение органов, охраняющих общественный порядок; исключительный цинизм и дерзость хулиганства. Уголовные кодексы Украинской, Белорусской и Узбекской союзных республик, наряду с указанными признаками, к квалифицированному хулиганству относят хулиганство, совершенное группой или в отношении малолетних, а также женщин. Для применения ч. 2 ст. 74 УК РСФСР достаточно установления хотя бы одного из указанных признаков. При этом судебная практика связывает понятие буйства с причинением насильственных действий против граждан, с учинением скандалов и драк, а понятие бесчинства с повреждением или уничтожением имущества[877].

Под повторным совершением хулиганских действий понимается совершение хулиганства два или более раза, независимо от того, был ли виновный осужден за первое хулиганство или нет.

Примером упорного продолжения хулиганства, несмотря на предупреждение органов, охраняющих общественный порядок, могут служить действия Герлажиу, который упорно продолжал совершение хулиганских действий в помещении морского вокзала порта Измаил, несмотря на предложения прекратить бесчинство со стороны сотрудника милиции[878].

Такие квалифицирующие признаки, как исключительный цинизм и дерзость хулиганства устанавливаются, исходя из всех обстоятельств дела. При этом принимаются во внимание особо низменные и извращенные побуждения хулигана, явная беззащитность или беспомощность потерпевшего, утонченная жестокость способа действия, циничное издевательство над личностью и др.[879].

В практике встречаются случаи, когда судебные органы необоснованно не усматривают в действиях хулигана квалифицирующих признаков, указанных в ч. 2 ст. 74 УК РСФСР. Так, определением Верховного суда Армянской ССР неправильно была изменена квалификация действий Мартиросяна с ч. 2 ст. 98 УК Армянской ССР (ч. 2 ст. 74 УК РСФСР) на ч. 1 той же статьи. Мартиросян, находясь в зале судебного заседания народного суда 1-го участка Кафанского района Армянской ССР, разбиравшего дело его жены по обвинению ее в уголовном преступлении, неоднократно нарушал общественный порядок, с площадной руганью набрасывался на гражданского истца и свидетеля Ару- тюняна. Во время оглашения приговора Мартиросян допустил ряд нецензурных выражений по адресу членов суда и государственного обвинителя. Несмотря на ряд предупреждений, Мартиросян продолжал бесчинствовать, бросая стулом в участников судебного заседания. В данном случае имеется несколько квалифицирующих признаков хулиганства - бесчинство, исключительная дерзость, поэтому Верховный суд СССР отменил как необоснованное определение Верховного суда Армянской ССР[880].

Многочисленные примеры неправильного применения ч. 1 вместо ч. 2 ст. 74 УК РСФСР приведены в ряде статей, опубликованных в нашей юридической печати[881]. Судебно-следственные органы должны неуклонно применять ч. 2 ст. 74 УК РСФСР во всех случаях квалифицированного хулиганства, не ослабляя тем самым борьбы с этим опасным преступлением.

Ослабление борьбы с хулиганством проявляется в судебной практике как в неправильном применении ч. 1 ст. 74 вместо ч. 2, а также в необоснованном применении к виновным ст. 51 и 53 УК РСФСР. Вместо того, чтобы применять эти нормы в исключительных случаях, как сказано в законе, некоторые суды, не учитывая опасности хулиганства, часто ограничиваются условным осуждением или применением наказания, не связанного с лишением свободы.

Верховный суд СССР неоднократно обращал внимание судебных органов на недопустимость необоснованного применения ст. 51 и 53 УК РСФСР к лицам, совершающим хулиганство. Так, Семчурин признан виновным в том, что, находясь в нетрезвом состоянии в детском вагоне электропоезда, выражался нецензурными словами, ударил из хулиганских побуждений Искрич ногой в пах и при задержании нанес милиционеру Новикову удары кулаком в грудь и в голову. Семчурин был осужден по ч. 2 ст. 74 УК РСФСР с применением ст. 51 УК к одному году исправительно-трудовых работ по месту работы с удержанием 25 % из заработной платы. Рассмотрев это дело, Верховный суд СССР отметил, что поведение Семчурина отличалось особой дерзостью и цинизмом и вызвало возмущение всех пассажиров, и указал, что в деле отсутствовали обстоятельства, которые давали возможность для назначения наказания ниже низшего предела, указанного в законе. В связи с этим приговор суда был отменен[882].

Нам представляется, что по делам о злостном хулиганстве судам следует шире применять дополнительные меры наказания - ссылку и высылку, предусмотренные ст. 35 и 36 УК РСФСР.

Некоторые вопросы борьбы за искоренение рецидивной преступности : (доклад) // Советское государство и право в период развернутого строительства коммунизма : межвуз. науч. конф. : тез. докл. и науч. сообщ. (6-9 марта 1962 г.). - Харьков, 1962. - С. 184—187.

Задача искоренения преступности и устранения всех причин, ее порождающих, сформулирована в Программе КПСС как одно из решающих направлений всей судебной политики, в связи с чем важное значение приобретают вопросы борьбы с рецидивной преступностью, в том числе с особо опасными рецидивистами. В этой области возникает ряд проблем, и прежде всего нуждается в рассмотрении само понятие особо опасного рецидивиста.

Действующее уголовное законодательство дает возможность суду признать особо опасным рецидивистом лицо, имеющее (в зависимости от характера совершенных преступлений) одну, две или более судимости, и вновь совершившее, такое преступление, если совершение этих преступлений имело место по достижении данным лицом восемнадцатилетнего возраста.

Точная законодательная регламентация самого понятия особо опасного рецидивиста обеспечивает правильное решение этого вопроса судом, который при этом учитывает характер и степень общественной опасности совершенного преступления, личность виновного и иные обстоятельства дела.

Для понятия особо опасного рецидивиста не имеет значения, отбыло ли лицо наказание за ранее совершенное преступление или же совершило преступление во время отбытия наказания. В связи с этим большое значение приобретает пункт 3 ст. 26 УК УССР, согласно которому особо опасным рецидивистом может быть признано лицо, совершившее во время отбытия наказания действия, дезорганизующие работу исправительно-трудовых учреждений либо совершившее умышленное тяжкое преступление.

Число осуждений, требуемых для признания лица особо опасным рецидивистом, различно определяется в Уголовных Кодексах союзных республик. Так, по Уголовному Кодексу УССР для этого требуется, в зависимости от характера преступления, два или три осуждения, по Уголовным же кодексам РСФСР, Белорусской ССР, Грузинской ССР и Армянской ССР - два, три или даже четыре осуждения, а по кодексам Эстонской ССР, Литовской ССР, Латвийской ССР, Киргизской ССР, Азербайджанской ССР и Молдавской ССР - либо два, либо четыре осуждения.

В целях единства карательной политики понятие особо опасного рецидивиста должно быть единообразным в Уголовных Кодексах всех союзных республик.

Указанный в законе перечень преступлений, осуждение за которые дает право суду признать виновного особо опасным рецидивистом, является исчерпывающим и расширению не подлежит. Перечень этот включает особо опасные государственные преступления, преступления против социалистической и личной собственности, тяжкие преступления против личности, спекуляцию, злостное хулиганство. Опасность указанных преступлений определяется значимостью объекта посягательства и признаками, характеризующими мотивы и цели совершенных преступлений (антисоветский умысел, корысть, цели наживы, хулиганские побуждения и пр.).

Признание лица особо опасным рецидивистом имеет большое значение, в частности: а) для квалификации преступления; б) для назначения и исполнения наказания и в) для освобождения от наказания.

В ряде случаев для квалификации преступления необходимо установить, что преступление это совершено особо опасным рецидивистом. На преступления эти не может быть распространен высказанный в нашей литературе взгляд, согласно которому объект преступления больше, чем другие элементы состава определяет степень общественной опасности преступления. Повышенная степень общественной опасности преступлений, субъектом которых может быть только особо опасный рецидивист, определяется прежде всего признаками, характеризующими субъекта преступления.

Признание лица особо опасным рецидивистом имеет большое значение для определения сроков и вида лишения свободы. В случаях, предусмотренных законом, суд может лишить особо опасного рецидивиста свободы сроком до 15 лет в виде заключения в тюрьме или исправительно-трудовой колонии особого режима. При назначении наказания и его исполнении в отношении особо опасных рецидивистов частное предупреждение, заключающееся в предотвращении дальнейшего совершения преступлений осужденным, имеет преимущественное значение, хотя, конечно, сочетается с задачей общего предупреждения.

К особо опасным рецидивистам не может быть применено условно-досрочное освобождение, так как такой осужденный нуждается в продолжительном исправлении. В то же время закон исходит из возможности исправления особо опасного рецидивиста, допуская при определенных условиях облегчение назначенного ему режима лишения свободы. Так, особо опасный рецидивист, осужденный к тюремному заключению, по отбытии не менее половины срока наказания при условии примерного поведения, может быть переведен судом в исправительно-трудовую колонию особого режима. Находящийся же в такой колонии, и отбывший не менее половины наказания при условии примерного поведения и добросовестного отношения к труду, может быть переведен судом в колонию строгого режима, где отбывает оставшийся срок наказания. Возможность перевода осужденного на менее строгий режим (так называемая прогрессивная система), сохраненная нашим законодательством для особо опасных рецидивистов, является важным средством их исправления и перевоспитания.

Поставленные вопросы далеко не исчерпывают многообразия данной проблемы, исследование которой представляет одну из очередных задач советской науки уголовного и исправительно-трудового права.

МОТИВУВАННЯ КВАЛІФІКАЦІЇ ЗЛОЧИНУ І МІРИ ПОКАРАННЯ В СУДОВОМУ ВИРОКУ

Мотивування кваліфікації злочину і міри покарання в судовому вироку // Рад. право. - 1968. - № 6. - С. 41-44

Мотивування вироку є найважливішим вираженням його законності і обґрунтованості. Всі рішення вироку мають бути підкріплені відповідними мотивами. Мотивування вироку повинно обґрунтовувати формулювання обвинувачення, за яким підсудний виправданий або визнаний винним, кваліфікацію злочину, застосування до підсудного покарання, визнання особливо небезпечним рецидивістом, застосування примусового лікування, задоволення або відмову в цивільному позові. Обґрунтування всіх моментів вироку, особливо юридичної кваліфікації злочину і обрання конкретної міри покарання, становить певну складність. Тому трапляються випадки, коли у вироках, по суті, не наводяться необхідні мотиви застосування того чи іншого кримінального закону і конкретної міри покарання, призначеної судом підсудному.

Вимога мотивувати кваліфікацію злочину випливає зі ст. 327 КПК УРСР, де зазначено, що обвинувальний і виправдувальний вироки повинні бути мотивовані судом. На це неодноразово вказував Верховний Суд СРСР. Так, Пленум Верховного Суду СРСР у постанові «Про судовий вирок» зобов’язав суди звернути особливу увагу на кваліфікацію злочину з наведенням у вироку мотивів застосування відповідної статті КК або іншого кримінального закону.

Обґрунтування кваліфікації злочину має випливати з самого формулювання обвинувачення у вироку. Коли така кваліфікація безспірна і очевидна, суду досить вказати на те, що дії підсудного кваліфіковані за обвинувальним висновком правильно і підпадають під ознаки певної статті КК. Але там, де треба відмежувати один склад злочину від іншого, там, де закон користується при характеристиці ознак складу злочину оціночними поняттями, там, де кваліфікація злочину оспорюється учасниками процесу, суд повинен навести переконливі мотиви на обґрунтування прийнятої ним юридичної кваліфікації. Так, при розв’язанні питання про те, чи є в діях підсудного склад умисного вбивства або ж його слід визнати винним в умисному тяжкому тілесному ушкодженні, що призвело до смерті потерпілого, суду доведеться навести мотиви, які свідчать про явність у підсудного умислу на позбавлення життя потерпілого. При цьому, обґрунтовуючи наявність такого умислу, суд повинен мотивувати, які саме обставини доводять, що такий умисел мав місце[883].

Необхідність мотивування кваліфікації злочину у вироку часто викликається тим, що підсудний або його захисник у суді оспорюють кваліфікацію, дану в обвинувальному висновку. У справі Копичка, відданого до суду за зґвалтування неповнолітньої, тобто за ч. 3 ст. 117 КК УРСР, захисник підсудного в суді заперечував проти такої кваліфікації, вважаючи, що підсудний повинен нести відповідальність за ч. 1 цієї статті.

Харківський обласний суд мотивував застосування ч. 3 ст. 117 КК УРСР не тільки тим, що потерпіла формально не досягла 18 років, але й тим, що «Чернуха за зовнішнім виглядом схожа на підлітка і не справляє враження повнолітньої дівчини, за своєю будовою тіла вона худорлява, невелика на зріст, тому, хоч підсудний і не знав фактичного віку потерпілої, але міг і повинен був передбачити, що вчинює насильство щодо неповнолітньої».

Таким чином, мотивування кваліфікації злочину у вироку може бути дуже коротким і простим там, де ця кваліфікація очевидна і не потребує більш докладного обґрунтування. В тому ж разі, коли кваліфікація спірна, включає в себе оціночні поняття (наприклад, особлива жорстокість, тяжка образа, істотна шкода тощо), мотиви застосування такої кваліфікації у вироку повинні бути наведені з такою повнотою, щоб було видно, чому суд прийшов саме до цього висновку і чому слід зберегти у вироку кваліфікацію, застосовану в обвинувальному висновку. Але цілком очевидно, що подібні мотиви повинні мати місце в разі, коли суд змінює в порядку ст. 277 КПК УРСР кваліфікацію злочину у вироку. Навівши необхідні мотиви в обґрунтування кваліфікації злочину, суд потім повинен перейти до обґрунтування застосованої ним міри покарання. В КПК союзних республік містяться з цього приводу різні правила. КПК РРФСР у ст. 314 вимагає від суду навести в необхідних випадках мотиви щодо обраної міри покарання. КПК УРСР формулює це положення інакше, зазначаючи, що суд зобов’язаний навести мотиви обраної міри покарання (ст. 334 КПК УРСР).

Таким чином, якщо КПК РРФСР вимагає наводити мотиви застосування покарання лише в необхідних випадках, то КПК УРСР пред’являє таку вимогу до суду в усіх випадках. Крім того, КПК УРСР, на відміну від інших кодексів, вказує, що суд повинен навести підстави обрання міри покарання, яка може бути призначена лише при обтяжуючих або пом’якшуючих обставинах, зазначених у законі, за яким кваліфікований злочин. Йдеться про такі статті КК, де покарання, передбачене в санкції, може призначатися тільки при наявності обтяжуючих або пом’якшуючих обставин, наприклад, санкції ст. 190 або ч. 2 ст. 168 КК УРСР. Призначаючи в подібних випадках покарання, суд повинен навести відповідні мотиви.

Слід зробити висновок, що оскільки в нашому кримінальному законодавстві відсутні абсолютно визначені санкції, вимога КПК УРСР про необхідність всякий раз мотивувати обране судом покарання є цілком вірною.

Мотивування покарання має бути конкретним. Навряд чи можна визнати задовільним таке обґрунтування покарання у вироку: «При обранні міри покарання суд враховує тяжкість вчиненого злочину, а також дані про особу, ступінь суспільної небезпечності вчиненого і т. д.». Подібні формулювання дуже загальні, неконкретні, щоб відповідати принципу індивідуалізації покарання. Вимога цього принципу може бути виконана лише при відповідному обґрунтуванні міри покарання певними мотивами. Це неважко зробити, коли суд обирає вищу або нижчу межу покарання, яке може бути призначено за даним кримінальним законом. Не становить труднощів і наведення мотивів у разі обрання покарання при альтернативній санкції. Суд, пославшись на пом’якшуючі або обтяжуючі обставини, досить просто може обґрунтувати призначене покарання. Так, визначаючи Поваляєву покарання за ч. 3 ст. 81 КК УРСР у вигляді 15 років позбавлення волі у ВТК суворого режиму з конфіскацією всього майна, Харківський обласний суд мотивував це своє рішення суспільною небезпечністю вчинених злочинів, що злочин вчинювався систематично протягом тривалого часу, великою кількістю крадіжок, що Поваляєв є організатором і активним виконавцем вчинених злочинів, що він втягнув у вчинення злочинів інших осіб, в тому числі і малолітнього Федорова, що Поваляєв раніше засуджувався за вчинення крадіжок, був умовно- достроково звільнений, проте, правильних висновків не зробив і вступив на шлях вчинення тяжких злочинів.

Складніше стоїть питання в разі, коли обирають середнє або близьке до нього покарання в межах відносно визначеної санкції. Наприклад, у законі визначена санкція від 3 до 15 років, а суд призначає 7 років. Але й тут наведення необхідних мотивів, більш ретельне зіставлення обтяжуючих і пом’якшуючих обставин, врахування ступеня небезпечності особи самого підсудного можуть дати судові досить підстав для мотивування обраного за вироком покарання. Це вдало зробив Харківський обласний суд у справі Деміна, Воловичева і Селезньова, засуджених за ч. 2 ст. 142 КК УРСР, санкція якої від 5 до 12 років позбавлення волі. Призначивши Воловичеву покарання у вигляді 7 років позбавлення волі, суд мотивував своє рішення тим, що Воловичев як підбурювач і активний виконавець разом з іншими підсудними затриманий за один і той же випадок, пов’язаний з побоями і застосуванням ножа, заслуговує найсуворішого покарання, але, враховуючи його неповноліття, розкаяння і визнання вини, враховуючи, що він сам з’явився з повинною в міліцію (хоч і зробив це на третій день після вчинення злочину, коли всіх їх вже викликали в міліцію і Воловичев розумів, що злочин буде розкритий), судова колегія вважає за можливе обрати йому покарання в межах санкції ч. 2 ст. 142 КК УРСР.

В практиці нерідко мотивують застосування більш суворого в межах даної санкції покарання, посилаючись на обтяжуючі обставини, передбачені в диспозиції статей Особливої частини. У кримінально-правовій літературі це питання вирішується так. Ще в 1952 р. зазначалося, що там, де обтяжуючі обставини включені законом як елементи складу, там суд не може посилатися на них, мотивуючи індивідуалізацію обраного ним у вироку покарання[884]. Аналогічне положення висловлене в 1962 р. в підручнику з кримінального права, підготовленого колективом авторів МДУ. Торкаючись таких обставин, як користь або інші низькі спонукання, автори вважають, що, коли ці обставини вказані в диспозиціях відповідних статей Особливої частини, вони вже не можуть наводитися судом як обтяжуючі обставини при призначенні покарання[885].

На нашу думку, мотивувати застосування більш тяжкого покарання можливо і з посиланням на ті обтяжуючі обставини, які є елементами складу злочину і не тільки у згаданих випадках. У багатьох статтях Особливої частини КК як елемент складу фігурує не одна, а дві і більше обтяжуючих обставин. Наприклад, у ч. 2 ст. 81 КК УРСР елементами складу є повторність і вчинення розкрадання шляхом кражі за попередньою змовою групою осіб, а ч. 2 ст. 86 КК УРСР передбачає навіть п’ять обтяжуючих обставин такого злочину, як розбій з метою розкрадання державного або громадського майна. Очевидно, що коли судом встановлені дві або більше обтяжуючих обставин, зазначених у диспозиції статті, то при призначенні покарання і мотивуванні його у вироку суд повинен і може послатися на сукупність цих обставин, обравши підсудному більш суворе покарання, хоч і в межах санкції закону.

Далі, наприклад, посилання у вироку для обґрунтування смертної кари за ст. 93 КК УРСР на наявність тих обтяжуючих обставин, які є елементами складу вбивства, не викликає ніякого сумніву. Цілком вірно Харківський обласний суд, обґрунтовуючи застосування смертної кари до підсудного Махонька, що вбив свою дружину, вказав, поряд з іншими моментами, на наявність кількох обтяжуючих обставин, передбачених ст. 93 КК УРСР. Правильно зауважує С. Бородін, що вирок, за яким призначена ця міра покарання без посилання на кваліфікуючі обставини вбивства при мотивуванні міри покарання, виявляється непереконливим[886].

Таким чином, можна зробити висновок, що мотивування покарання в ряді випадків може ґрунтуватися на констатації у вироку і тих обтяжуючих обставин, які описані як елементи складу злочину в диспозиції статті Особливої частини КК.

У зв’язку з мотивуванням покарання у вироку важливо розглянути, як повинен формулюватися судом самі обтяжуючі і пом’якшуючі обставини. Даючи перелік пом’якшуючих обставин, ст. 40 КК УРСР встановлює, що, призначаючи покарання, суд може враховувати й інші пом’якшуючі обставини. Звідси випливає важливий для практики висновок: перелік пом’якшуючих обставин, даний у законі, не є вичерпним, чому й інші обставини, що, на думку суду, пом’якшують відповідальність підсудного, можуть фігурувати в мотивуванні вироку, де обґрунтовується міра покарання.

Інакше стоїть питання з переліком обтяжуючих обставин. Стаття 34 Основ кримінального законодавства, назвавши дев’ять таких обставин, передбачила: «В кримінальних кодексах союзних республік можуть бути передбачені й інші, крім зазначених у даній статті, обставини, що обтяжують відповідальність винного». На виконання цієї вимоги Основ КК УРСР в ст. 41 збільшив перелік обтяжуючих обставин до дванадцяти. Указ Президії Верховної Ради СРСР від 26 липня 1966 р. в ст. 12 доповнив перелік обтяжуючих обставин, віднісши до них вчинення злочину особою, яка перебуває в стані сп’яніння.

Як загальносоюзне, так і республіканське законодавство, в тому числі і КК УРСР, не надають судові права відносити до обтяжуючих обставин ті з них, які не встановлені прямо в законі. Отже, перелік цих обставин є вичерпним і розширеному тлумаченню підлягати не може.

З постанов закону про вичерпний перелік обставин, що обтяжують відповідальність, випливає важлива вимога: при мотивуванні покарання у вироку зазначені обставини мають наводитися в тому формулюванні, в якому вони дані у відповідних пунктах ст. 41 КК УРСР, з необхідною конкретизацією стосовно до даної справи. Пом’якшуючі обставини також необхідно наводити у вироку в формулюванні тексту ст. 40 КК УРСР. Інші ж пом’якшуючі обставини, зазначені в мотивуванні покарання, повинні бути викладені чітко і конкретно, щоб ясно було, чому суд прийшов до висновку про призначення винному менш суворого покарання в межах санкції кримінального закону.

Що ж до мотивування у вироку призначення покарання нижче нижчої межі санкції, мотивування застосування умовного засудження, мотивування переходу до іншого більш м’якого покарання, визнання особи особливо небезпечним рецидивістом, то це самостійні питання, кожне з яких може становити предмет окремої статті.