79. Установление места учинения преступного деяния
79. Таким образом,, для того чтобы подлежать действию наших законов, преступное деяние должно быть учинено на нашей территории, реальной или фиктивной. Но когда деяние может почитаться учиненным на территории?[1] Рассматривая его как виновное посягательство на правоохраненный интерес, мы можем представить себе три возможности: 1) преступное деяние задумано, подготовлено и выполнено всецело на нашей территории, лицом, на ней живущим или временно пребывающим, и по отношению к объекту, также на ней находящемуся, или 2) оно всецело учинено вне нашей территории, или 3) оно учинено частью на территории, частью вне ее.
В двух первых случаях вопрос решается просто, но третья комбинация возбуждает много спорных и юридически в высшей степени любопытных вопросов о действительном месте учине-ния преступного деяния и, следовательно, о применении к нему наших или иноземных законов.В этом отношении прежде всего надо заметить, что крайне трудно приискать какое-либо одно общее начало, которое бы определяло понятие учине-ния преступного деяния на территории. Так, нельзя определять это понятие местом пребывания виновника в момент деяния, так как могут быть преступные деяния, учиненные на нашей территории лицами, на ней в момент учинения не находившимися; с другой стороны, нельзя определять и местом пребывания объекта посягательства, того правоохраненного интереса, на который посягает виновный, так как мы знаем, что существуют, например, посягательства, почитаемые учиненными на территории России, хотя они направлены против интересов государственных или общественных иностранных держав. Еще менее можно отождествлять это понятие с пределами подсудности наших уголовных судов, так как эти суды компетентны и для суждения дел уголовных, учиненных за границей. Всего ближе, конечно, стоит этот вопрос к процессуальному понятию места учинения преступного деяния (forum delicti commissi), но и эти понятия, во-первых, не совпадают, а во-вторых, уподобление их друг другу не разрешает вопроса, а только переносит его из права материального в право процессуальное.
Разрешение данного вопроса возможно только путем исследования юридической природы отдельных групп преступных деяний, и притом в двояком отношении: ввиду юридических свойств самого деяния и ввиду условий его выполнения, причем в Общей части могут быть указаны только некоторые общие положения, сюда относящиеся[2].
Преступное посягательство на охраненный юридический интерес может заключать в себе развивающуюся во времени и видоизменяющуюся по месту преступную деятельность, причем закон признает наказуемым не только совершившееся посягательство на данный интерес, но и покушение на него и даже иногда приготовление к таковому.
Поэтому вполне возможно, что лицо учинило приготовление и даже, при известных условиях, покушение на преступное деяние в пределах России, а само деяние было выполнено в Германии или Австрии или, наоборот, преступление было подготовлено за границей, а выполнено в России,- как определить место учинения? Основное положение учения о степенях проявления преступной воли говорит нам, что вся преступная деятельность, направленная на определенный объект, рассматривается как единое целое, а потому ответственность за вполне совершившееся деяние совмещает в себе ответственность и за все предшествующие стадии развития преступной деятельности, так что эти стадии могут иметь самостоятельное уголовное значение только в предположении остановившегося развития преступной деятельности. Сообразно этому деяние, совершение или окончание которого имело место в пределах России, всегда рассматривается как учиненное на нашей территории, где бы ни происходили предшествовавшие стадии. Если, например, применяясь к известному бременскому случаю, мы представим себе, что на торговом судне, отправляющемся из Данцига в Россию, была устроена адская машина с часовым приводом, долженствующая взорвать пароход с грузом и экипажем через 48 часов после установки прибора, если затем, по прибытии судна в Либаву, действительно произошел взрыв, сопровождавшийся повреждением имущества и гибелью людей, то очевидно, что местом совершения преступления должна быть признана Россия, а не Германия, где было сделано приготовление, и не открытое море, где развивалось преступление. Если бы преступная деятельность ограничилась только приготовлением, например преступление обнаружилось при самой установке на корабле машины, то местом учинения, конечно, была бы Германия, а не Россия. Но из этого правила могут быть и исключения: если у нас было учинено приготовление к какому-либо преступному деянию, притом само по себе почитаемое запрещенным по нашим законам, если затем само деяние хотя и было выполнено за границей, но по законам места учинения не почитается преступным или наказуемым, то учинившее его лицо может быть наказуемо по нашим законам, но не за оконченное деяние, а только за приготовление, учиненное в пределах России.Труднее решается вопрос относительно преступных деяний, которые требуют для полноты состава наступления известного последствия.
Если, не доезжая до Эйдкунена, кто-либо из въезжающих в Россию пассажиров отравил своего спутника и тот умер от отравы в Вержболове или даже в Вильно, то несомненно, что виновный будет привлечен к ответственности за отравление, совершенное им в России, а не за границей. Но, конечно, такое же толкование должно быть принято и при обратных примерах: если русский подданный был отравлен на русской железной дороге, положим, русским подданным, но отравленный умер в Берлине, там началось дело об отравлении, там был арестован виновный, то мы не можем требовать его выдачи на том основании, что преступное деяние было учинено в России нашим подданным; по крайней мере сомнительно, чтобы германская судебная власть признала такое требование правильным; то, что было учинено в пределах России, составляет только оконченное покушение, а не совершившееся отравление. Разумеется, если деяние таково, что наступление последствия не имеет значения для его юридического состава, то учинение в наших пределах всего того, что было нужно учинить преступнику, делает его ответственным за преступное деяние, совершенное на нашей территории[3].Если преступное деяние окончено, но относится к группам так называемых продолжаемых и длящихся, и одни из входящих в состав такого преступного деяния актов имели место в России, а другие за границей, то местом учинения этого деяния может одинаково считаться и Россия и иностранное государство: преступник везде будет судим и наказан как за деяние, учиненное на территории государства места его судимости. Если кто-либо, присвоив себе в Берлине не принадлежащие ему чин или звание, затем по приезде в Россию будет продолжать пользоваться этим званием, то он, конечно, будет отвечать за деяние, учиненное на территории России; такое же начало должно быть применяемо и в тех случаях, когда лицо, начавшее растрачивать вверенные ему деньги за границей, учинило несколько актов растраты и по прибытии в Россию.
Но, конечно, понятие продолжения преступного деяния не должно быть смешиваемо с дальнейшим распространением вызванных им последствии, не входящих в его законный состав.
Оскорбление или диффамация, нанесенные русскому подданному в газете, выходящей в Париже, не могут считаться учиненными в России, xoтя бы эта газета имела у нас много подписчиков.В преступных бездействиях местом учинения будет считаться то место, где должна была быть исполнена данная обязанность. Таким образом, русский подданный, не явившийся своевременно в призывной участок для вынутия жребия, будет виновен в бездействии, учиненном на территории России, хотя бы в тот момент, когда наступил срок явки, он был за границей; но если, конечно, сам приказ такого рода, что он может быть выполнен только лицом, находящимся на определенном месте, то местопребывание виновного в момент бездействия получает решающее значение.
Другое затруднение представляет определение места учинения в применении к деятельности соучастников, причем и здесь возможны два случая: преступное деяние учинено в России, но подстрекательство или пособничество к нему учинено за границей, или наоборот. В этих случаях, казалось бы, в основу разрешения должно быть принято основное начало соучастия, по которому юридическое значение учиненного соучастниками определяется условиями и свойством деяния, совершенного физическим виновником; поэтому если физический виновник учинил преступное деяние в России, то и подстрекательство к такому деянию, хотя бы оно было учинено за границей, должно рассматриваться как подстрекательство к деянию, в России учиненному, и наоборот. В практике нашего Сената встретился один интересный пример этого рода по делу Штерна (реш. 72/1144), который был признан виновным в подстрекательстве, учиненном в Петербурге, к покушению на подлог акций Тамбовско-Саратовской железной дороги, происшедшему в Вене. Сенат нашел правильным применение к виновному ст. 9 и 1194 Уложения, не касаясь, впрочем, рассматриваемого вопроса о месте учинения деяния; согласно этому прецеденту, конечно, можно утверждать, что Сенат принимает доктрину, определяющую место учинения деяния самостоятельно для каждого из участников[4].
________________________________________
[1] Lilienthal, Das Ort der begangenen That im Strafrechte, 1890; Bar, Lehrbuch, ї 61.
Cp. также Brocher, Rapport sur les conflits de legislation en droit penal, 1879.[2] Любопытный случай этого рода представляло, французско-немецкое столкновение по делу Шнебеля. Ср. Е. Clunet, Questions de droit relatives a l'incident franco-allemand de Pagny, 1887.
[3] Olshausen, ї 3, № 4, и некоторые другие немецкие криминалисты полагают, что в этом случае государство, на территории коего учинено умышленное деяние, коего результат обнаружился только за пределами страны, имеет право судить виновного как за оконченное деяние, учиненное в пределах территории; следовательно, в этом случае будет конкуренция подсудности между туземным и иностранным судом. Ср. также Binding, Handbuch, ї 85, с. 422. Нельзя не заметить, что принятая в нашем Уголовном уложении, изложенная далее, система наказуемости преступных деяний, учиненных за границей, значительно упрощает решение данного вопроса и дает возможность практического применения начала, изложенного мной в тексте.
[4] В последнем смысле разъяснен этот вопрос германским рейхсгерихтом в решениях 14 июня 1883 г. (Entsch, IX, № 3) и 12 апреля 1886 г. (Entsch, XIV, № ^3). Такое же мнение защищает Ваг, ї 61.