§ 2. СУБЪЕКТИВНАЯ СТОРОНА МОШЕННИЧЕСТВА

С субъективной стороны мошенничество характеризуется наличием у виновного прямого умысла, направленного на завладение социалистическим или личным имуществом или на приобретение прав на чужое личное имущество.

4

1 См. Г. А. Кригер, Борьба с хищениями социалистического имущества, стр. 77.

Неосторожного обмана быть не может. Если субъект своими действиями неосторожно вводит кого-либо в заблуждение (например, будучи сам в состоянии заблуждения), то он, естественно, не может стремиться к завладению чужим имуществом.

Мошенничество — преступление, общественная опасность которого очевидна для всякого вменяемого лица, достигшего возраста уголовной ответственности. Поскольку субъект, сознающий все фактические обстоятельства, соответствующие признакам объекта и объективной стороны мошенничества, сознает и общественно опасный характер своего деяния, вопрос об установлении сознания общественной опасности (или противоправности) по делам о мошенничестве не возникает.

В содержание умысла мошенника входит не только сознание общественно опасного характера своих действий, но и предвидение развития причинной связи и наступления общественно опасных последствий. Преступник сознает, что он совершает обман путем искажения истины или умолчания об истине, предвидит, что тем самым он вводит потерпевшего в заблуждение, в результате которого потерпевший передаст ему имущество либо право на имущество. При мошенничестве путем злоупотребления доверием виновный сознает, что он злоупотребляет доверием потерпевшего и таким путем завладевает имуществом.

Поскольку необходимый признак мошенничества — отсутствие у виновного права на имущество, которым он завладевает, это обстоятельство также входит в содержание умысла.

Субъект сознает, как правило, и принадлежность похищаемого имущества (социалистическая или личная собственность). При мошенничестве потерпевший (или его представитель) обычно сам передает имущество х преступнику, поэтому возможность ошибки в принадлежности имущества практически незначительна. Если же такое заблуждение имело место, то оно должно расцениваться по общим правилам об ошибке в объекте.

При неопределенном (неконкретизированном) умысле, когда субъект намерен завладеть имуществом независимо от его принадлежности, деяние квалифицируется в соответствии с фактической принадлежностью похищенного по ст. 93 или 147 УК РСФСР.

Совершение квалифицированных видов мошенничества предполагает сознание виновным всех обстоятельств, квалифицирующих содеянное (повторность, группа и т. д.). Достаточно, чтобы виновный сознавал фактические обстоятельства, имеющие значение для квалификации, но не требуется, чтобы он давал им правильную юридическую оценку.

Волевой элемент умысла при мошенничестве состоит в том, что виновный желает путем обмана или злоупотребления доверием завладеть имуществом или приобрести таким путем право на чужое личное имущество.

Логически в мошенничестве можно выделить психическое отношение субъекта, во-первых, к своим действиям и, во-пторых, к их последствиям. Одиако, поскольку при мошенничестве психическое отношение всегда однотипно, это деяние нельзя считать преступлением со «сложной» или «смешанной» формой вины. Мошенник всегда сознает, что он совершает обман, и желает обмануть потерпевшего. В то же время он п р е д- видит, что результатом обмана будет переход к нему чужого имущества, и ж е л а е т этого.

Б. С. Никифоров полагает, что совершение мошенничества возможно и при сознательном допущении обмана.

Б С. Никифоров считает необходимым признаком субъективной стороны желание виновного обратить чужое имущество в свою собственность[96].

Представляется, что такое сочетание различных волевых элементов умысла несвойственно мошенничеству. Б. С. Никифоров иллюстрирует свое утверждение следующим казусом: лицо, нуждаясь в деньгах, желает продать вещь, достоинства и недостатки которой ему самому недостаточно хорошо известны. Стремясь к достижению своей цели, это лицо расхваливает вещь, допуская, что его заявления не соответствуют действительности. При этом субъект был бы очень рад, если бы они в конечном счете оказались правильными. Однако вещь оказывается никуда не годной. Как полагает Б. С. Никифоров, действия продавца образуют состав мошенничества[97].

С таким выводом трудно согласиться. Прежде всего стремление продать во что бы то ни стало свою вещь и даже стремление продать ее с наибольшей выгодой не представляют общественной опасности. Для мошенничества характерны не эти стремления, а желание получить за продаваемую вещь не соответствующий ей эквивалент и таким путем завладеть чужим имуществом. Желать этого субъект может только тогда, когда он вполне определенно сознает, что его заявления о достоинствах вещи не соответствуют действительности. Если он этого не сознает, то нет мошенничества. Нельзя желать преступного результата, не сознавая общественно опасного характера своих действий. Понимая ложность своего заявления и желая путем такого ложного заявления завладеть имуществом другого лица, субъект, естественно, хочет обмануть это лицо.

Рассматриваемая в казусе Б. С. Никифорова ситуация свидетельствует, таким образом, что субъект действует с косвенным умыслом. Мошенничество же, как и хищения в других формах, возможно только при прямом умысле.

Науке советского уголовного права и судебной практике известно деление умысла по условиям его формирования на заранее обдуманный и внезапно возникший. Для мошенничества наиболее типичен заранее обдуманный умысел. Мошенник обычно тщательно продумывает наиболее существенные моменты преступления. Об этом свидетельствует сам характер обманных действий и большой удельный вес предварительной преступной деятельности (подготовка подложных документов, фальсификация предметов, искусственное создание обстановки доверия и т. д.).

Совершается мошенничество и с внезапным умыслом, когда преступные намерения приводятся в исполнение сразу же после их возникновения. Внезапным умысел характерен обычно для пассивного обмана: -субъект неожиданно для себя обнаруживает заблуждение потерпевшего и тут же решает им воспользоваться. Внезапный умысел более свойствен также мошенничеству, совершаемому путем злоупотребления доверием.

В диспозициях норм о мошенничестве не говорится о цели преступления. В соответствии с выработанным наукой советского уголовного права понятием хищения, следует считать, что обязательным элементом состава мошенничества, как и всякого иного хищения, является корыстная цель.

Признание корыстной цели обязательным элементом хищения связано с отказом от слишком узкого понимания ее как Ъели личного обогащения. В настоящее время большинство авторов считают, что корыстная цель имеет место и в том случае, когда преступник стремится дать возможность извлечения материальной выгоды другим лицам, в судьбе которых он так или иначе заинтересован[98].

Наряду с целью субъективную сторону преступления составляет также мотив преступления, под которым обычно понимается то побуждение, которым руководствуется виновный при совершении общественно опасного деяния.

Отсутствие корыстной цели свидетельствует об отсутствии состава мошенничества. Этого нельзя сказать о корыстном мотиве, который не является обязательным признаком мошенничества или другой формы хищения4. Например, мотив не будет корыстным, если при групповом мошенничестве один из соисполнителей отказывается от похищенного в пользу другого участника, чтобы помочь ему выйти из трудного материального положения. Между тем цель в данном случае — цать возможность преступной наживы другому лицу — корыстная.

Возможно также мошенничество с целью пєредачіґ похищенного другому лицу из чувства благодарности за ранее оказанную услугу или по иным мотивам. Корысть не является здесь движущим побуждением, но цель преступления в широком понимании, безустовно, будет корыстной.

«Независимо от того, — справедливо пишет Т. Л. Сергеева, — какими мотивами руководствовался преступник, если целью его преступления является обращение государственного или общественного имущества в свою пользу или в пользу других лиц, — он по существу одинаково преследует корыстную цель»3.

советского права и законности на современном этапе», Минск, 1965, стр. 251; Г. А. Кригер, Борьба с хищениями социалистического имущества, стр. 82; С. И. Сирота, Преступления против социалистической собственности и борьба с ними, стр. 50.

Б. В. X а р а з и ш в и л и, Вопросы мотива поведения преступника в советском праве, Тбилиси, 1963, стр. 45.

«Мотив к совершению корыстного преступления сам по себе может быть лишен элементов корысти» (В. Д. Г о л ь д и н е р, Мотив преступления и его значение в советском уголовном праве, «Советское государство и право» 1958 г. № 1, стр. 45).

8 Т. Л. Сергеева, Уголовноправовая охрана социалистической собственности в СССР, стр, 65.

Установление прямого умысла и корыстной цели — необходимое условие для привлечения к ответственности за мошенничество. Несоблюдение этого условия приводит к объективному вменению или к неправильной квалификации содеянного.

Много ошибок, связанных с недооценкой субъективной стороны мошенничества, допускалось ранее судами по делам, связанным с невозвращением взятого напрокат социалистического имущества.

Пленум Верховного Суда СССР в постановлении ог 31 марта 1962 г. «О судебной практике по делам о хищениях государственного и общественного имущества» отметил, что ошибки в делах такого рода вызваны тем, что суды невнимательно подходят к установлению в действиях подсудимого умысла на хищение. «Суды иногда упускают из виду, что при наличии у виновных умысла на безвозмездное завладение взятым напрокат имуществом такие действия представляют собой хищение этого имущества. В то же время имеют место случаи, когда суды не учитывают, что невозвращение взятого напрокат имущества без намерения уклониться от возмещения причиненного ущерба является не уголовно наказуемым деянием, а нарушением условий договора и должно влечь применение специально предусмотренных соответствующими инструкциями гражданско- правовых санкций»1.

Отграничение мошенничества от гражданскоправово- го невыполнения обязательств имущественного характера невозможно без учета субъективной стороны правонарушения. Получение имущества от другого лица под условием выполнения какого-либо действия в пользу дающего с умыслом на завладение этим имуществом является мошенничеством. При отсутствии такого умысла возможна в некоторых случаях лишь гражданскопра- вовая ответственность.

По приговору народного суда К. был признан виновным в том, что он систематически занимался присвоением денег и имущества, принадлежащего гражданам, путем обмана и злоупотребления их* доверием. Рассмотрев дело К. в порядке надзора, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР указала: «Из показаний допрошенных в суде свидетелей Г., О. и других видно, что К- у них брал деньги взаимообразно, но возвратил их не полностью и несвоевременно. Возвратить оставшийся за ним долг не отказывался и не отказывается. При таких обстоятельствах дела в действиях К- нет состава преступления, предусмотренного ст. 147 УК РСФСР». Дело по обвинению К- было прекращено за отсутствием состава преступления.

Подлинные намерения лица в момент получения им денег в долг или иного имущества во временное пользование во многих случаях установить довольно сложно. В свое время преимущественно на это обстоятельство ссылался И. Я. Фойницкий, отстаивая традиционную для буржуазного права точку зрения, отрицающую наказуемость обмана в намерениях[99].

Трудность доказывания умысла при совершении тех или иных действий, однако, не может служить основанием для провозглашения этих действий ненаказуемыми. Как показывает практика, при рассмотрении дел об обманном получении имущества якобы в долг или под предлогом выполнения каких-либо действий в интересах дающего доказательством, что у виновного не было намерения выполнить свое обещание, может служить целый ряд объективных фактов.

Такими доказательствами могут быть, в частности: а) поведение виновного после получения имущества (немедленная реализация имущества, полученного якобы во временное пользование, израсходование денег, предназначавшихся для покупки какой-либо вещи потерпевшему, и т. п.); б) обоснование необходимости «займа» причинами, которые не соответствуют действительности; в) получение «во временное пользование» вещей, которые заведомо не могут быть использованы данным лицом по назначению (например, ьвиду отсутствия необходимых знаний или навыков); г) принятие на себя заведомо невыполнимого обязательства; д). осуществление мер к тому, чтобы уклониться от возвращения полученного (использование чужой фамилии, подлог и пр.); е) систематичность аналогичных действий либо одновременное совершение их в отношении однородных предметов (например, получение в различных пунктах проката нескольких стиральных машин и т. д.).

Нередко в судебной практике квалифицируются как мошенничество случаи получения государственных средств по подложным документам, хотя но делу не установлено, что виновный действовал с корыстной целью и имел прямой умысел завладеть социалистической собственностью. Между тем отсутствие прямого умысла на хищение означает отсутствие состава мошенничества, даже если результатом действий субъекта явилось неправомерное увеличение его имущества. Например, подделка листков временной нетрудоспособности в одних случаях , квалифицируется только как подделка документов по ст. 196 УК РСФСР, в других — по совокупности как подделка и мошенническое хищение социалистического имущества (ст.ст. 93 или 96 УК РСФСР) Та и другая квалификация допустима, если правильно установлена цель, ради которой виновный прибегает к подлогу. Больничный листок — документ двоякого значения: во-первых, он служит оправданием нежвки на работу, во-вторых, дает право (при известных условиях) на получение пособия по временной нетрудоспособности. В каждом конкретном деле обязательно следует определить, преследовал ли подсудимый корыстную цель, имел ли он прямой умысел на хищение государственных средств путем представления подложного листка временной нетрудоспособности.

Корыстная цель свидетельствует о наличии в действиях виновного признаков мошенничества, а при подделке больничного листка с иной целью квалификация его действий как мошенничества невозможна.

Какую бы цель ни ставил себе виновный, подделывая больничный листок, но если этот листок принят в качестве оправдательного документа, то это влечет выплату пособия почти автоматически. Поэтому сам факт получения денег по больничному листку не может считаться мошенничеством, если не установлен прямой умысел на хищение.