43. Средства толкования
43. Установив задачу толкования, необходимо обратиться к его средствам и приемам. В этом отношении в праве уголовном мы встречаемся с теми же средствами толкования, как и в праве гражданском.
Таким образом, возможно разъяснение закона или на основании самого же закона, или на основании данных, вне закона лежащих.К разъяснению закона на основании самого же закона относится, прежде всего, разъяснение его на основании формы или буквы закона - так называемое разъяснение грамматическое.
Грамматическое толкование текста обращается к конструкции фраз, так сказать, к этимологическому и синтаксическому разбору текста: согласование слов в роде или падеже, употребление единственного или множественного числа, однократного и многократного вида глаголов, употребленная в законе пунктуация и т. п., все это может служить подспорьем для выяснения смысла закона, так как, с одной стороны, закон должен быть понимаем прежде всего так, как он написан, а с другой - мы всегда предполагаем, что законодатель знает язык, на котором он пишет, и что он пишет согласно с законами и правилами этого языка. Но нельзя не прибавить, что этот прием толкования представляется наиболее несовершенным, так что прибегать к нему можно только с крайней осторожностью. Основания этого заключаются в самой природе новых живых языков, с их неустановившимися грамматическими правилами, а с другой- от условий составления, от недостаточного знания грамматики составителями, даже от того, что всякий закон есть продукт деятельности не одного, а многих лиц. Можно ли, например, основываться при толковании наших законов на одном употреблении запятых или точек с запятыми, когда мы имеем так мало твердых правил о расстановке знаков препинания! То же нужно сказать и об употреблении слов в единственном или множественном числе, о согласовании их: например, ст. 1649 Уложения о наказаниях изд. 1885 г.
говорила: "Если кража учинена слугами, работниками, подмастерьями", можно ли отсюда заключить, что для применения закона необходимо, чтобы в краже участвовали по крайней мере двое слуг или работников, или же эту статью можно было применять, хотя бы участвовал один слуга или работник? Смысл закона и даже его дальнейший текст устранял возможность придать ему толкование, основывающееся исключительно на употреблении множественного числа, как это признано и Сенатом в решении по делу Гадалина (71/1816); такое же толкование было дано Сенатом в решении по делу Федорова (72/859) относительно употребленного в этой же статье выражения "с наведенными людьми".Другой прием грамматического толкования закона заключается в разъяснении значения и смысла употребляемых в тексте закона слов и выражений. Конечно, законодатель берет необходимые слова из народного языка и, следовательно, придает им тот смысл, который они имеют в жизни; но это жизненное значение слов бывает иногда столь разнообразно и изменчиво, допускает столь различные оттенки, что указание на то, что слова закона должны быть понимаемы в их житейском смысле, оказывается очень часто непригодным для строгого технического языка, каким должен быть язык закона, а потому кодекс уголовный придает многим словам, в нем употребленным, особенное техническое значение, делает эти слова и выражения терминами; с другой стороны, так как право уголовное дает охрану многим нормам права гражданского, государственного, то весьма понятно, что в его определения входят как термины выражения, более или менее точно определенные в других отраслях права. Такие выражения, как "насилие", "угроза", "воровство" и т. д., в Уложении имеют значение, весьма отличное от придаваемого им в общежитии. Таким образом, в кодексах уголовных вырабатывается свой собственный язык, с самостоятельными понятиями, иногда даже со своеобразной конструкцией фраз; язык очень часто литературно тяжелый, неизящный, но имеющий громадное преимущество по своей точности и определительности: чем выше стоит кодекс с точки зрения законодательной техники, тем большее значение приобретает в нем эта своеобразность языка, твердость и устойчивость употребленных терминов.
Поэтому и при грамматическом толковании текста закона мы останавливаемся прежде всего на вопросе о том, не употреблены ли находящиеся в данной статье слова в специальном техническом смысле, памятуя то предположение, что если законодатель придал какому-нибудь выражению специальное значение, то и во всех других статьях закона, где употреблено это слово, оно должно иметь то же значение, пока не будет доказано противное. Но, к сожалению, и этот столь важный прием толкования не всегда может иметь безусловное значение, так как даже кодексы новейшей формации, как, например, германский, далеко не безупречны со стороны техники их языка. У нас составители Уложения 1845 г. вовсе не придавали значения этому условию, включая, так сказать, для красоты или возвышенности слога в статьи целый ряд ненужных слов и выражений, фиоритур, затемняющих их смысл; они не только не заботились о точности терминологии, но как будто умышленно противодействовали этому, стремясь богатством омонимов выказать всю мощь нашего языка, так что Сенату приходилось многократно указывать, что на техническом смысле употребленных в статьях выражений у нас отнюдь нельзя основывать толкование закона (например, реш. 68/145, 70/397 и др.). При составлении Уголовного уложения мы прилагали все старание избежать этого недостатка, отдавая предпочтение точности языка перед его легкостью. Правда, это вызвало порицание многих, упрек в тяжеловесности слога, в трудности чтения, но к этому упреку мы готовились, и он не представлялся нам существенным, если только будущие практики в этой точности найдут опору для толкования и твердого применения закона.В связи с только что указанным приемом толкования стоит вопрос о разъяснении употребляемых в законе терминов с точки зрения их исторического значения. Каждый термин должен быть понимаем в том смысле и значении, которые он имел в момент составления закона; в особенности это важно по отношению к тем законам, которых текст восходит к эпохам, давно минувшим, как, например, к эпохе Уложения царя Алексея Михайловича.
Конечно, в Уголовном уложении такое историческое изменение значения общих слов представляется почти немыслимым ввиду его недавнего появления; но тем не менее и по Уложению этот прием может иметь значение в тех случаях, когда, например, изменившиеся в других частях законодательства наименования мест, учреждений, областей, по оплошности редакторов продолжения или по иной причине, не выразились в соответственном изменении текста статей Уложения; тогда мы должны обратиться к значению, которое имело это наименование установления, местности и т. п. в момент издания закона, затем определить, какому новому наименованию соответствует это старое, и, следовательно, путем толкования допустить соответственное изменение текста. В разъяснение этого положения можно привести пример из нашего недавнего прошлого. Так, в ст. 1010 и 1038 Уложения о наказаниях, до продолжения 1883 г., говорилось о неуведомлении в столицах: в первой статье - канцелярии генерал-губернатора, а во второй - самого генерал-губернатора об изменении в числе и размере скоропечатных станков и машин, между тем как в Петербурге обязанность надзора по сему предмету была еще с 1873 г. возложена на градоначальника; очевидно, что по вышеуказанному приему толкования текст, например, ст. 1010 и до издания продолжения 1883 г. должен был читаться так: "за неуведомление в С.-Петербурге канцелярии градоначальника".Рядом с толкованием закона по его тексту стоит разъяснение его смысла по соотношению разъясняемого положения с другими постановлениями закона уголовного, или с институтами и постановлениями других частей законодательства, или даже с общими началами и принципами права - так называемое толкование логическое. Мы не можем, например, уразуметь постановлений о лжесвидетельстве, не сопоставляя статей Уложения с законами процессуальными, постановлений о банкротстве - без сравнения с Уставом торговым.
Логическое толкование может выражаться в сопоставлении разъясняемого положения с другими или с их внешней, формальной стороны - так называемое систематическое толкование, или со стороны внутренней - толкование логическое в тесном смысле.
Толкование систематическое стало, конечно, возможно в законодательствах новейшей формации, в которых отдельные законы систематизируются в виде сводов или уложений с их разделением на отделы, главы и т. п.
При таком распределении статей определение их смысла и значения весьма часто может зависеть от того места, которое им отведено в кодексе. Примеров такого толкования можно было найти весьма много в применении к Уложению 1845 г. Так, ст. 1606, определяя ответственность за поджог с умыслом какого-либо обитаемого здания, не указывала, относится ли это постановление к поджогу чужих или собственных зданий, но так как эта статья была помещена в главе второй XII раздела, озаглавленной "О истреблении и повреждении чужого имущества", то комментаторы и разъясняли, что родовой признак "чужого", указанный в заголовке, относится ко всем статьям этой главы, если в них не сделана оговорка в этом смысле, а потому к поджогу собственного обитаемого здания должна быть применена ч. 2 ст. 1612, а не ст. 1606; другой пример: покушение на поджог и приготовление к нему были предусмотрены специально в ст. 1610 и 1611; но при решении вопроса о том, относятся ли эти постановления ко всем видам поджога, предусмотренным в главе о зажигательстве, или только к некоторым, нельзя было не принять во внимание, что так как эти статьи помещены не в конце главы, а в середине, вслед за ст. 1606-1609, трактующими о тягчайших случаях поджога, то из самого места, занимаемого ст. 1610 и 1611 среди постановлений о поджоге, следовало сделать заключение, что они относятся только к поджогу, предусмотренному ст. 1606-1609. В первом примере толкование основывалось на размещении уголовных постановлений по главам, во втором - на размещении статей в пределах одной и той же главы.В действующем Уложении устранено схематическое построение разделов и глав; само заглавие их большей частью указывает только на общее содержание относимых в главу постановлений, не заключая в себе каких-либо указаний на их состав, но тем не менее и в нем постановления размещены по началу однородности, и потому сопоставление последовательно идущих статей, несомненно, может служить подспорьем для их разъяснения.
При толковании логическом в тесном смысле эти выводы делаются из сопоставления статей по их внутреннему взаимоотношению, по их юридической конструкции.
Случаи такого толкования крайне разнообразны, и только в виде примера можно указать на некоторые из них[1]. Так, если известное положение поставлено как исключение из общего правила, то такое исключительное положение всегда толкуется ограничительно, а если возникает сомнение о том, должно ли быть применяемо общее правило или исключение, то это сомнение всегда толкуется в пользу применения общего правила; в таком же положении стоит закон специальный к закону общему. К этому же виду толкования относится рассмотренное выше правило, что закон позднейший отменяет закон прежний, относящийся к тому же юридическому положению, хотя бы при кодификации, по каким-либо соображениям, старый закон или старая редакция закона были удержаны и при новом издании Уложения. Далее, таково же весьма часто применяемое положение, что единство оснований закона (ratio legis) дает право заключать и о единстве последствий, или так называемое толкование по сходству и т. д.Совершенно иной род толкования составляет разъяснение закона на основании данных и соображений, вне закона лежащих.
Сюда относится прежде всего разъяснение закона из его прошлого, из условий его развития, или так называемое толкование историческое. Если установленная законом норма не относится к числу вновь возникающих, если закон является только видоизменением текста закона прежнего, то для выяснения смысла нового закона весьма существенную помощь может оказать сопоставление нового и старого текстов, указание, признаков их сходства и различия; такое противопоставление весьма часто может выяснить то, что хотел сказать законодатель новым текстом, почему и, следовательно, в чем он изменил прежний. Но, конечно, и при этом приеме толкования нужно иметь в виду, что может быть выяснено только то, что нашло выражение в тексте нового закона; одно, хотя бы и официальное, указание на то, что такая-то статья заменила следующую прежнюю статью, не может служить достаточным основанием для признания того, что содержание статьи замененной вошло целиком в текст статьи заменившей, если, например, конструкция новой статьи такова, что исключает возможность установления соотношения между ними: подобное указание есть только вспомогательное средство для разъяснения нового закона, но не закон.
Еще с большей осторожностью нужно относиться к общему развитию законодательства, к последовательному его изменению, так как не надо забывать, что разъясняемый закон есть самостоятельное выражение воли авторитетной власти, опирающееся прежде всего на самого себя и только поясняемое, а не заменяемое прошедшим. По родителям не всегда можно судить о детях, а еще опаснее при оценке лица опираться на генеалогию.
Другим приемом такового же толкования является разъяснение текста на основании мнений, его составителей, например по отношению к действующему Уложению, на объяснительной записке редакционной комиссии, на журналах совещания при Министерстве юстиции, на журналах особого совещания при Государственном Совете, департаментов и Общего собрания Государственного Совета. Нет никакого сомнения, что эти материалы составляют драгоценнейшее пособие для разъяснения закона[2], почему Высочайшее повеление 11 июня 1885 г., коим предоставлено вносить в Полное собрание законы вместе с соображениями, послужившими им основанием, имеет огромную практическую важность[3]; но, конечно, и этот материал имеет только вспомогательное значение: всякий применитель закона должен помнить, что санкционирован только текст закона, а не мотивы, что, следовательно, мотивы могу иметь значение лишь настолько, насколько они нашли выражение в тексте[4].
Наконец, кроме соображений, взятых из прошлого закона, закон может быть разъясняем соображениями, взятыми, так сказать, из будущего, из тех практических последствий, которые с необходимостью вытекают из придания закону нового смысла[5]. Таково, в особенности, толкование ad absurdum, т. е. указание, что разъяснение закона в известном смысле с необходимостью приведет или к логической нелепости, или к физической невозможности исполнения закона, или, наконец, к невозможности юридической,- указание на то, что благодаря такому толкованию данное постановление станет в полное и неразрешимое противоречие с другими постановлениями права, в особенности с другими постановлениями законов уголовных. Но и в этом отношении нельзя не предостеречь против злоупотребления этим приемом: во-первых, указание на абсурдность известного правила по необходимости очень часто имеет не объективную, а исключительно субъективную окраску, личное усмотрение указывающего, а во-вторых, по большей части такое указание может иметь значение только для ограничения объема и пространства действия закона, но вовсе не служит к ниспровержению понимания закона в известном, иногда единственно возможном, смысле.
________________________________________
[1] Примеры из практики нашего Сената приведены в моем издании Уложения под ст. 147, тезисы 32 и след. Ср. Лихтенштадт. Логическое толкование законов. Журнал гражданского и уголовного права, 1893, № 7.
[2] Так, Сенат, в решениях по делу Сергеевой 69/101 и Хитрова 69/117, высказал, что для разъяснения статей Уложения важное значение должны иметь те постановления и мотивы, на которых основывается та или другая статья и которые указаны, например, в проекте Уложения.
[3] Ст. 139 Учреждений Государственного Совета 1901 г. говорит: государственному секретарю, с разрешения председателя Государственного Совета и по соглашению с подлежащими ведомствами, предоставляется издавать отдельные законоположения с изложением ранее не опубликованных рассуждений, на коих они основаны, а также дозволять такого рода издания.
[4] Ср. по этому вопросу, в особенности, указанную выше статью Schaffrath; из новых криминалистов сильным противником толкования посредством мотивов является Биндинг.
[5] Так, Сенат, в решении по делу Маурина 68/145, высказал, что толкование закона, приводящее к противоречию или к несогласию с общей системой законов, не должно быть терпимо.