44. Различие толкования по его объему
44. Разъясняя смысл закона вышеприведенными приемами и средствами, применитель закона может прийти к двоякого рода выводам: или он найдет, что мысль законодателя и ее выражение в законе вполне соответствуют друг другу, или что такого соответствия не существует, что хотя мысль законодателя и нашла выражение в слове закона, но вместе с тем в этой оболочке есть придатки, не имеющие значения для правильного функционирования закона, даже затрудняющие его понимание, или, наоборот, что употребленные законодателем выражения представляются недостаточно полными; другими словами, что изложение закона вполне ясно или что, благодаря этому несоответствию, он темен, возбуждает сомнения.
В первом случае суд должен применять закон буквально, а во втором - он должен разъяснить возникшее сомнение и, если представляется необходимым, дать тексту чтение, согласное с мыслью.
В последнем случае он или ограничивает текст и дает рестриктивное, или ограничительное, толкование закону, или, наоборот, расширяет его и дает закону толкование экстенсивное, или распространительное.В практике Уголовного кассационного департамента можно указать много примеров такого толкования.
Так, ст. 270 Уложения говорила об ответственности за сопротивление, "когда оно будет оказано не многими, а лишь двумя или тремя виновными, или даже одним, но с оружием и с употреблением какого-либо с его стороны насилия"; по тексту закона ограничительные условия, а именно наличность оружия и насилия, относятся только к случаям учинения сопротивления одним лицом, так что, по букве закона, под ст. 270 может быть подведено всякое сопротивление, оказанное двумя или тремя лицами; но Сенат, в решении по делу Пачковского (85/11), на основании смысла закона, выводимого им из сопоставления статьи 270 с другими постановлениями о восстании, нашел, что оба ограничительных условия относятся и к случаям сопротивления, оказанного несколькими лицами, и, таким образом, исключил возможность применения статьи 270 к случаям сопротивления, оказанного несколькими невооруженными лицами, без насилия, и, следовательно, дал ей ограничительное толкование.
Другой пример: статья 571, говоря о подделке кредитных билетов, установляла ответственность в пункте 1 "за подделку самой бумаги и рисунков механическими средствами", а в пункте 2-"за подделку означенных бумаг на простой бумаге посредством рисования"; таким образом, ни тем ни другим пунктом не предусматривалась подделка билетов на простой бумаге, но механическими средствами, или на механически подделанной бумаге, но от руки.
Сенат (реш. 67/406, Шомберг-Колонтая и др.) нашел, что при определении постепенности наказаний за подделку государственных кредитных бумаг закон принимает в соображение большую или меньшую степень искусства в подделке и степень опасности, которой подвергается государственный кредит в силу такой подделки, и что на этом основании способ подделки рисунка имеет преимущественное значение, потому что от большей или меньшей скорости выполнения и степени совершенства в изображении на каждом листе рисунка зависит, с одной стороны, возможность заготовления большого количества фальшивых билетов, а с другой - большая вероятность удобного и безнаказанного сбыта их, а потому Сенат помещенному в первом пункте выражению "за подделку самой бумаги" не придал никакого значения и подвел под первый пункт и подделку на простой бумаге механическими средствами, т. е. дал ст. 571 распространительное толкование.Чем общнее постановления закона по их конструкции, тем чаще встречается толкование рестриктивное, и наоборот, чем казуистичнее является редакция статей закона, тем необходимее толкование распространительное; оттого и понятно, что в практике нашего Сената наиболее часто встречаются примеры толкования последнего рода, т. е. подведение, под данную статью случаев, объемлемых ею по разуму, а не по букве закона (ex sententia legis).
Несомненно, что оба способа чтения текста закона равноправны и если в решениях Уголовного кассационного департамента нередко встречаются выражения, что распространительное толкование законов уголовных во вред подсудимому не должно быть допустимо (реш. 78/301, 72/1328, 68/625 и др.), то это положение можно принимать разве в том смысле, что посредством распространительного толкования текста какой-либо статьи нельзя подводить под нее деяния, прямо не воспрещенные законом уголовным, хотя и от этого положения сам же Сенат делал крупные отступления по делам о шантаже, о любострастных деяниях и т. п.
Конечно, при таком несоответствии формы закона с его мыслью вполне возможны и такие случаи, когда данный текст закона может с одинаковым правом быть разъяснен в двух или даже и более смыслах.
При разрешении подобных сомнений, равно как и при разрешении противоречий, встречающихся в законах, право уголовное выработало несколько положений, аналогичных, впрочем, и с принципами права гражданского; таково, во-первых, положение, что в случае сомнения должен быть применяем закон, наиболее снисходительный к подсудимому,- in poenalibus causis benignius interpretandum est; in dubiis - mi-tius[1]. Это начало усвоено и практикой нашего Сената, признавшего, что всякое сомнение должно быть истолковано не иначе как в пользу подсудимого и в смысле, для него наиболее благоприятном (реш. 69/83, Галача и др.), что никакое обстоятельство, увеличивающее степень виновности подсудимого, не должно быть предполагаемо (реш. 71/1123, Рожнова); во-вторых, положение, что в случаях сомнительных суд должен следовать общим началам права и толковать сомнение в пользу признанной законом охраны основных начал гражданского быта, каковы: свобода, правоспособность каждого человека, охранение брака, собственности, ненарушимость договоров и т. п.[2]
________________________________________
[1] В уголовных делах закон толкуется снисходительно для подсудимого; в сомнительных случаях - тем более (лат.).
[2] См. для гражданского права, Курс К. Малышева.