12. Преступное, но уголовно ненаказуемое посягательство на норму
12. Совокупность правовых норм образует правовой уклад, или право данного народа в данный момент его бытия, поэтому преступное деяние в обширном смысле является правонарушением, или неправом (Unrecht), а в применении к русскому и вообще славянскому юридическому мировоззрению, отождествляющему понятие права с правдой, с осуществлением справедливости (Правда Русская), посягательство на право будет нарушением требований правды, справедливости - неправдой.
Но если всякое запрещенное законом преступное деяние заключает в себе посягательство на правовую норму, то этим не разрешается другой капитальный вопрос: всякое ли посягательство на норму в ее реальном бытии вызывает применение государственного карательного права, т. е. запрещается законом уголовным под страхом наказания и облагается наказанием в порядке уголовного суда? Другими словами, тождественны ли понятия неправды и наказуемого посягательства на нормы права?В доктрине права уголовного мы встречаем целую школу, и поныне считающую в своих рядах талантливых криминалистов, в особенности в Германии школу Гегеля, которая отвечает на это утвердительно. Действительно, если наказание есть только логический момент понятия о преступном, если неправо только и признается таковым потому, что оно в себе заключает признак самоотрицания, наказуемости, то представить себе неправду ненаказуемой - значит предположить логический абсурд.
Но неумолимые требования жизни понудили даже наиболее ревностных сторонников гегелевских принципов в уголовном праве отказаться от вполне последовательного проведения этого положения. Прежде всего, обзор законодательств не только прошлых, но и современных указывает нам целый ряд правоположений, ряд приказаний и запретов, не имеющих соответствующей карательной санкции, и притом правоположений, не только имеющих характер общих, скорее нравственных, чем юридических правил, коими изобиловал наш Устав о предупреждении и пресечении преступлений или Устав о благоустройстве в казенных селениях, вроде, например, положения, что "всем и каждому запрещается пьянство" (Устав об упреждении и пресечении преступлений, ст.
153) или что "всем и каждому вменяется в обязанность жить в незазорной любви, в мире и согласии, друг другу по достоинству воздавать почтение, послушными быть кому надлежит по установленному порядку и стараться предупреждать недоразумения, ссоры, споры и прения, кои могут довести до огорчения и обид" (там же, ст. 225), но и указывающих иногда на вполне определенные права и обязанности: каждый сколько-нибудь обширный учредительный закон, положение об управлении той или другой частью государства, законы торговые, процессуальные и т. п. дают ряд примеров этого рода[1]. Это положение признала мало-помалу и наша практика. Так, Уголовный кассационный департамент Правительствующего Сената в решении 1894 г. № 13 по делу Штейнберга, высказал: "Не всякое предписание или запрещение закона имеет уголовную санкцию или должно быть приводимо в исполнение правительственною властью под страхом уголовной ответственности за нелослушание. Закон нередко обязывает частных лиц что-либо делать, или от чего-либо воздерживаться, или установляет известные правила для той или другой деятельности частных лиц, не определяя за неисполнение таковых предписаний ответственности в порядке уголовного суда, а признавая лишь юридическую ничтожность действий, учиненных в нарушение сих постановлений, или подвергая нарушителей известным стеснениям, налагаемым в порядке суда гражданского или применяемым властью отдельных лиц или учреждений, законом на то уполномоченных, или же предоставляя соблюдение таковых правил исключительно усмотрению самих лиц, к коим эти предписания относятся"[2].Далее, доказательства бытия преступной, но ненаказуемой неправды мы найдем даже в тех нормах, нарушение которых воспрещено законом под страхом наказания. Такими доказательствами, например, могут служить условия, при наличности которых наказание не применяется к виновному, как давность, прощение пострадавшего, помилование: убийство, бывшее преступным посягательством на норму 27 января, не перестает быть таковым 28 января, а только, по разнообразным юридическим и политическим основаниям, ввиду того, что 28 января уже минуло 10 лет с момента учинения убийства и преступник все еще не был обнаружен, перестает быть деянием наказуемым.
Кража, учиненная воспитанником какого-нибудь среднего учебного заведения у товарища, в школе, конечно, не перестает быть, как и всякая иная кража, преступным посягательством на норму "не укради", но она может и не быть наказуемой в уголовном порядке, подлежа ведению дисциплинарной власти училища. Такие же доказательства бытия преступной, но ненаказуемой неправды мы можем отыскать в институте уголовно-частных преступных деяний; в принятом почти во всех новых кодексах, а равно и в нашем действующем Уголовном уложении, формальном ограничении области наказуемого покушения; в ограниченности случаев ответственности за деяния, учиненные по неосторожности; в институте так называемых преступлений по привычке или по ремеслу, становящихся уголовно наказуемыми только при известном нарастании преступности, и т. д.
________________________________________
[1] Binding, Normen, I, ї 10, Die Norm echter Rechtsatz auch als lex imperfecta, относительно таких велений, не имеющих санкции, замечает: "Чем более заинтересованы в исполнении такого закона те, к коим он относится, чем круг этих лиц уже, чем более доверия к их добросовестности, тем число таких положений, не имеющих карательной санкции, значительнее"; ср. также у H. Joly, Le crime, 1888 г., верные замечания в главе о границах преступления (Les frontieres du crime).
[2] В этом решении приведен и ряд примеров таких, не имеющих карательной санкции постановлений, взятых из наших судопроизводственных уставов; частный случай, подавший повод этому разъяснению, заключался в отказе исполнить требование, предъявленное на основании ст. 212 и 215. Правил о производстве гражданских дел в волостных судах Прибалтийских губерний по Закону 8 июля 1889 г., о даче подписки при охране крестьянского наследства о том, что ничего из имущества не скрыто. Те же общие начала применены в решениях 1894 г., № 25, Маттина, по вопросу об отказе свидетеля дать присягу; 1893 г., № 36, Чичерина, по делу о нарушении привилегии дирекции театров по печатанию афиш в Петербурге и Москве; 1893 г., № 6, Шмидта, о нарушении ст. 112 Положения о лифляндских крестьянах I860 г., 1890 г., № 10, Байского, о нарушении п. 2 ст. 12 Правил о государственном поземельном налоге; 1888 г., № 28, Зайденера, о нарушении Правил об арендовании евреями недвижимых имуществ вне городов и местечек и т. п.