Предвидение виновным последствий предстоящего деяния

Психологический процесс, происходящий в психике виновного при умысле, не ограничивается, как мы видели, сознанием совершаемого. Его мысль, естественно, обращается к тем последствиям, которые должны наступить в результате его поведения.

1 Французское и немецкое.уголовное законодательства различают убийство, заранее обдуманное (Assasinal, Mord), и убийство внезапное (Meutre, Tofschlag).

2 См. А. Трайчин, Уголовное право, Часть Общая, 1929 г., стр. 267.

1У7

Если бы виновный не предвидел этих последствий, то отпал бы существеннейший элемент умысла, исключалась бы самая возможность говорить об умысле, а в некоторых случаях (когда подсудимый не должен был и не мог предвидеть эти последствия) отпала бы и его уголовная ответственность за наступление этих последствий. В этом смысле и следует понимать указание ст. 10 УК РСФСР на то, что действовавшие умышленно «предвидели общественно-опасный характер последствий своих действий».

Судебная практика в СССР неизменно проводит в жизнь положение, что никто не может отвечать за причиненные последствия, если он не должен был и не мог их предвидеть. Так, например, Песнячевская была осуждена за халатность. Б результате халатности у нее оказалась недостача 23 продуктовых карточек, которые по ее объяснению могли быть похищены из щкафа, к которому подходили другие ключи. Судебная коллегия в определении от 2 декабря 1942 г. указала: «По делу не установлено, что Песнячевская предвидела последствия своих действий, запирая карточки в железный шкаф. Она не могла и не должна была их предвидеть, так как установка шкафа в ее обязанности не входила.

По другому делу, где речь также шла о недостаче карточек, Пленум Верховного суда СССР указал в постановлении от 25 февраля 1942 г.: «Несвоевременная сдача карточек была вызвана уважительными обстоятельствами и не может быть поставлена Савчук в вину, тем более, что она не могла предвидеть возможных последствий, поскольку она хранила карточки в тех же условиях, которые, помимо' нее, были созданы и не были изменены со стороны уполномоченных на то лиц» 2.

С другой стороны, признав правильным осуждение по ст. 5814 УК РСФСР Чванина, дезорганизовавшего своими

1 «Судебная практика'Верховного судаХССР», 1943 г., вып. IV_ стр. 5.

2 «Судебная практика Верховного суда СССР», 1943 г., вып, IV, стр.' 5.

198

действиями производство, Судебная коллегия Верховного суда СССР дважды подчеркнула, что Чванин хорошо сознавал всю вредность своих действий и ущерб, причиняемый им производству1. Таким образом, .неоднократные указания Верховного суда СССР о том, что «те или иные последствия влекут ответственность обвиняемого только в том случае, если они являются результатом его вины умышленной или неосторожной» 2, следует понимать в том смысле, что умышленная вина подразумевает предвидение виновным последствий своих действий.

В тех случаях, когда виновный мог и должен был предвидеть последствия своих действий, но не предвидел их, может итти речь только о неосторожности.

Особого рассмотрения требует вопрос о предвидении лицом последствий своих действий в тех случаях, когда лицо было задержано органами власти за какое-либо действие и когда последствием задержания явилось невыполнение этим лицом какой-либо обязанности, причем это невыполнение вообще образует состав преступления (например, неявка в суд свидетеля или эксперта, неоказание врачом помощи больному, неявка в срок к месту работы и др.).

Верховным судом СССР даны были указания по этому вопросу.

1 «Судебная практика Верховного суда СССР», 19-12 г., вып. II, стр. 9.

2 «Судебная практика Верховного суда СССР». 1943 г„ вып. IV, стр. 19; см. о практике Верховного суда СССР по вопросу о вине в статье М. Шаргородского, Вопросы Обшей части уголовного права в практике Верховного суда СССР, «Социалистическая законность», 1947 г., № 9, стр. 12—13,

199

лишь к действиям данного лица, повлекшим его задержание, а не к прогулу, явившемуся следствием задержания. Если он действовал с умыслом, то умысел его, как правило, направлен на совершение тех действий, которые вызвали задержание его, а не на совершение прогула. О неосторожной же вине в отношении прогула при данных условиях не может быть и речи, так как нельзя считать, что задержанный должен был предвидеть задержание его.

Поэтому вопрос об ответственности за прогул, совершенный в связи с задержанием органами власти, независимо от других обстоятельств, мог бы стоять только в том исключительном случае, если бы было установлено, что данное лицо совершило те действия, которые вызвали его задержание, для того именно, чтобы добиться задержания с целью совершения таким путем прогула.

Но ответственность за.прогул наступает независимо от задержания в том случае, когда установлено, что данное лицо было задержано уже в состоянии прогула без уважительных причин» '.

Положения, установленные в этом определении, имеют силу не только в отношении прогула, но и в отношении других преступлений, состав которых оказался выполненным в результате задержания субъекта.

При разрешении вопроса, предвидел или не предвидел подсудимый последствия своего поведения, встает ряд специальных вопросов, требующих особого рассмотрения:

1.

Так, например, Н. решил украсть у Б. золотые часы. Оказалось, что похищенные им часы серебряные. Разбойник, напавший на проходившего гражданина и похитивший находившиеся при последнем вещи, полагал, что потерпевший—это его сосед. Оказалось, что это другое лицо.

Необходимо признать, что во всех случаях расхождения между предвиденными последствиями своего деяния

1 «Судебная практика Верховного суда СССР», 1943 г., вып. V,

стр. 19,

200

и между последствиями, фактически наступившими, у виновного имеется в большей или меньшей степени ошибочное представление о последствиях. Виновный ошибался, когда он полагал, что последствия его деяния будут именно такими, какими он их себе представлял. Но до известных пределов, установить которые можно только в каждом отдельном случае в зависимости от особенностей каждого дела, можно не ставить вопроса об ошибке, а ограничиться констатацией отсутствия полного тождества между предвиденными и действительными последствиями. Причинение тяжких телесных последствий является умышленным, если подсудимый сознавал, что он наносит удар ножом в человека, что в результате этого удара потерпевший лишается руки. Для решения вопроса о наличии у виновного умысла на причинение тяжкого телесного повреждения безразлично, лишился ли потерпевший правой руки, как это предвидел виновный, или левой, или лишился не руки, а ноги. Если виновный ошибочно предполагал, что он наносит удар кинжалом своему соседу — А., фактически же нанес этот удар другому соседу — Б., то его действия все равно будут квалифицированы как умышленное тяжкое телесное повре- -ждение.

Но после известного предела разрыв между предвиденными и действительными последствиями переходит в ошибку, которая в зависимости от ее характера может повлиять на квалификацию преступления.

Не могут оказать никакого влияния на признание действия умышленным неправильные представления субъекта о таких последствиях, которые не принадлежат к составу

201

преступления. Так, если субъект предвидел, что после смерти убитого им семья последнего останется без средств, а в действительности оказалось, что убитый был застрахован и семья его не осталась без средств, то это никакого влияния на форму его вины оказать не может. 2. Практическое значение имеет вопрос о том, должен ли виновный предвидеть неизбежность наступления последствий своего деяния или достаточно сознания им одной только вероятности или возможности их наступления. Человек не всегда может с полной уверенностью рассчитывать на то, что последствия, которых он ждал, действительно наступят. В ряде случаев он может рассчитывать только на бблыную или меньшую вероятность или даже только возможность их наступления. Известны случаи, что даже сильная доза яда не оказывала ожидаемого действия.

Если бы закон требовал для умысла убеждения в неизбежности наступления результата, то это повело бы только к безнаказанности многих преступников, так как привлеченный к ответственности всегда мог бы сослаться на то, что результат его действий не представлялся ему неизбежным и что у него имелась лишь вероятность наступления преступных последствий.

На этой точке зрения стоят советские криминалисты'.

По делу Дьяченко, обвинявшегося в умышленном нанесении телесных повреждений Харитонову, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР в определении от 14 июня 1947 г. указала: «Та обстановка, в которой были произведены выстрелы Дьяченко, свидетельствует о том, что у него было сознание возможности причинения какого-либо вреда личности Харитонова (выстрелы производились ночью, в ту сторону, где находился Харитонов). Следует признать, что Дьяченко предвидел возможность (разрядка наша. — Б. У.) ранения потерпевшего и сознательно это допускал, т. е. причинил телесное повреждение с эвентуальным умыслом. Поэтому ранение Харитонова в соответствии с характером нане-

1 См. М. М. Исаев и А. А. Пионтковский, Вопросы уголовного права, военно-уголовного права и уголовного процесса в судебной практике Верховного суда СССР, 1947 г., стр. 38,

202

сенного телесного повреждения подлежит квалификации по ч. 1 ст. 143 УК РСФСР»1.

В советской литературе было высказано мнение Л. А. Пионтковским, что для наличия умысла, поскольку речь идет о сознании причинной связи между действием виновного и наступившим результатом, необходимо установить сознание (вернее, предвидение, поскольку речь идет о будущем) виновным «реальной возможности» наступления результата. А. А. Пионтковский пишет: «Сознание реальной возможности наступления результата, возможности его закономерного развития при совершении лицом действия должно являться составным элементом умысла» 2. Как указано выше, нет оснований ограничивать в отношении предвидения содержание умысла сознанием одной только возможности; Виновный может предвидеть не только «возможность», но и «вероятность» или «неизбежность» наступления результата.

Формулировка А. А. Пионтковского связана с его концепцией причинной связи как «реальной возможности» наступления данных последствий. Автору этой концепции приходится механически применять ее при определении умысла и искусственно ограничивать предвидение при умысле предвидением только возможности наступления результатов.

3. Вопрос о dolus generalis встает в том случае, когда субъект, ошибочно полагая, что он выполнил состав преступления (например, убил А.), на самом деле лишь последующими действиями, предпринятыми с иной целью {например, скрыть убийство), не сознавая этого, совершил намеченное преступление (бросил мнимый труп в реку, где потерпевший утонул). В советской юридической литературе этот вопрос не вызвал сомнений. В приведенном примере имеются два самостоятельных акта, причем в каждом из них умысел виновного направлен на различные цели; в первом акте — на убийство, во втором — на сокрытие преступления. Можно ли, вопреки

1 «Судебная практика Верховного суда СССР», 1947 г., вып. VII (XII), стр. 21.

2 А. А. Пионтковский, Проблема причинной связи в праве, Ученые записки Всесоюзного института юридических наук и Военно-Юридической Академии Вооруженных Сил СССР, 1949 г., етр. 8§.

203

действительности, заявить, что на самом деле у субъекта и во втором акте был умысел на убийства. Для этого нет никаких оснований. Это было бы фикцией, которая неосновательно ухудшила бы юридическое положение виновного: вместо ответственности за покушение на убийство и неосторожное убийство он отвечал бы за закопченное умышленное убийство.

Нет поэтому основания не квалифицировать каждый из актов лица как самостоятельное преступление, т. е. первый акт как покушение на убийство, а второй — как неосторожное убийство.

4. Советское уголовное законодательство и советская паука уголовного права не нуждаются в так называемом dolus indeterminatus, несмотря на встречающиеся попытки ввести его в судебную практику. Вопрос о dolus indeterminatus ведет свое происхождение от так называемого непрямого умысла (dolus indirectus). Так называемый непрямой умысел (dolus indirectus) признавался законодательством и наукой уголовного права вплоть до начала XIX в. Он ведет свое происхождение от канонического versari in re illicita ' — правила, в силу которого лицо, совершившее какое-либо действие, должно отвечать за все его последствия, хотя бы они и не охватывались его умыслом: versanti in re illicita (operam danti in re illicita) im-putantur omnia quae sequuntur ex delicto.

Правило это означало господство объективной ответственности.

В немецкой юридической литературе первой четверти XIX в. dolus indirectus превратился в dolus indeterminatus или L'nbestimmter Vorsatz — неопределенный умысел (под влиянием А. Фейербаха). Хотя неопределенный умысел формально и исключал уже возможность объективной ответственности, но тем не менее фактически он открывал буржуазному суду широкую возможность для произвола и усмотрения 2. По Фейербаху, неопределенный умысел

1 Историю правила versari in re illicita см. у Познышева, цит. соч., стр. 282—283.

2 Некритически излагается этот вопрос А. Пионтковским в учебнике Общей части уголовного права, 1943 г., стр. lb'I. Здесь переход от dolus indireclus к dolus indeterminaius излагается только под углом зрения «прогрессивных буржуазно-правовых требований». Между тем dolus indeterminatus в теории (см. А. Фейербах) и в немецкой судебной практике означал лега*

204

имелся в том случае, когда умысел преступника был альтернативно направлен на несколько правонарушений определенного вида или рода '.

Издатель и комментатор 14-го издания учебника Фейербаха — К. Миттерыайер определил в 1847 г. в соответствии с немецким партикулярным законодательством dolus indetermmatus еще шире и еще менее определенно. Dolus indeterminatus, по Миттермайеру, характеризуется обычно тем, что кто-либо предвидит определенный противозаконный результат не как единственный, т. е. предвидит как возможные несколько последствий и ни одно из них не исключает из своей воли 2. Классовому буржуазному суду такая формула (как и формула А. Фейербаха) давала возможность признать любое последствие предвиденным подсудимым, хотя бы в действительности оно явилось результатом неосторожности.

Предоставление буржуазному суду оценки психических процессов у подсудимого всегда использовалось им для проведения классовой политики и всегда давало возможность объявить, что суд нашел доказанным наличие предвидения в отношении инкриминируемых деяний. Ошибочным представляется поэтому, как это делает Л. Пионтков-ский3, утверждение, в частности, что А. Фейербах отстаивал в своем учении о непрямом умысле «требование ответственности в строгом соответствии с индивидуальной виновностью лица».

Возможность судейского произвола с ссылкой па dolus indeterminatus облегчалась весьма расплывчатыми формулировками этого вида умысла у последующих авторов. Так, В. Спасович с ссылкой на немецких криминалистов: Круга, Беккера и Гесслера — определял неопределенный умысел как такой вид умысла, при котором «последствия преступления представлялись преступнику в неясных очертаниях, и воля его относится не ко всем этим последствиям одинаково» 4. Признание достаточными «неясных очертаний» последствий открывало двери для неограни-

лнзацию судейского произвола, явно направленного прочив народа. Мет критики понятия неопределенного умысла по Фейербаху у А. Пионтковского и в том же учебнике изд. 1948 г., стр. 361—305.

1 Feuerbach, Lehrbuch, S. ИЗ.

5 С. Mitlermayer, ibid., S. 114.

;i Уголовное право. Общая часть, 1948 г., стр. 364.

4 В. Спасович, Цит. соч., стр. 157.

205

Ml

Чёнйого судейского произвола, позволяя самоё незначительное обстоятельство объявить доказательством наличия «неясных очертаний», достаточных для признания наличия у подсудимого умысла.

Dolus indeterminatus привел на практике к сохранению объективной ответственности, лишь формально отмененной впоследствии вместе с отказом от dolus indeterminatus. Это видно из работ многих буржуазных криминалистов. Так, например, французский криминалист Бидаль писал о dolus indeterminatus: «Закон, с целью назначения наказания, исходит из тяжести причиненного результата, который деятель мог предвидеть, несмотря на то, что он его точно не желал и не предвидел: dolus indeterminatus determinat eventu (неопределенный умысел определяется совершившимся)» ]. Этот же автор говорит, что применение приведенного принципа привело французскую юриспруденцию, при господстве уголовного кодекса 1810 г., к вынесению приговоров к смертной казни за умышленные удары и ранения, которые причинили смерть, хотя у субъекта не было умысла на это2. Dolus indeterminatus перестал открыто признаваться в иностранном уголовном законодательстве, как слишком откровенно реакционный. Буржуазные суды и без официального признания этого вида умысла осуществляют объективную ответственность.

Советская уголовно-правовая литература справедливо обходит молчанием dolus indeterminatus. Нельзя поэтому одобрить попытку восстановления этого вида умысла. А'. Пионтковский в связи с постановлением Пленума Верховного суда СССР от 10 января 1947 г. по делу Егоровой доказывает, что следует считать ошибочным взгляд, что Егорова действовала с «неопределенным умыслом». Далее следуют определение этой формы умысла (он «включает в себя сознание возможности причинения любого вреда для здоровья потерпевшего») и приводятся доказательства, что у подсудимой такого умысла не было 3. А. Пионтковский, как прямо вытекает из текста,

1 V i d a 1, Cours de droit crirainei et de science penilentiare, 1921, p. 185.

2 VIdal, op. cit., p. 185.

3 M. M. Исаев и А. А. Пионтковский, Вопросы уголовного права, военно-уголовного права и уголовного процесса в судебной практике Верховного суда СССР, 1947 г., стр. 31.

206

исходи? Й8 положений о существований в советскбм уТб-ловном праве неопределенного умысла. Для этого, однако, нет никаких оснований. Введение вновь dolus in-determinatus означало бы замену определенности и четкости неуверенностью и гадательностью. Установление необъективизировавшихся вовне психических процессов всегда связано с риском впасть в ошибку.

Советское уголовное право исходит из принципа необходимости сочетания субъективных и объективных оснований уголовной ответственности и требует объективизации умысла вовне, в действиях, исследуемых судом. При формуле А. Пионтковского суд должен констатировать у подсудимого, кроме умысла, направленного на совершенное им деяние, еще несколько голых умыслов на все возможные последствия {«любой вред»). Вряд ли такое положение означает шаг вперед. К тому же все, что А. Пионтковский говорит о неопределенном умысле в деле Егоровой, никак не связано с постановлением Пленума Верховного суда СССР по этому делу и не вытекает из него. Более того, оно ему противоречит. Постановление Пленума Верховного суда СССР по этому делу говорит только о выборе при квалификации преступления Егоровой между совершением по неосторожности тяжкого телесного повреждения и неосторожным убийством *.

5. Значительно большей определенностью отличается так называемый альтернативный умысел (dolus alternati-vus). Однако, несмотря на некоторое сходство (в обоих

1 В 4-м издании учебника Общей части ВИЮН А. Пионтковский повторяет попытку ввести в советское уголовное право dolus indeterminatus. Он пишет: «С неопределенным умыслом судебная практика часто сталкивается по делам о нанесении телесных повреждений. Нанося удар, субъект сознает, что он причиняет телесное повреждение, но не сознает, какое именно телесное повреждение он при этом наносит — тяжкое или легкое» (стр.343). А. Пионтковский, как видно, говорит только о сознании, ничего не говоря о содержании воли субъекта. Субъект желает (волит) причинить либо тяжкое, либо легкое телесное повреждение. Если же он равно желает либо то, либо другое, то его умысел — это умысел альтернативный. Смешение у А. Пионтковского неопределенного и альтернативного умысла объясняется тем, что умысел неопределенный он характеризует лишь с точки зрения сознания (упуская волевой момент), а умысел альтернативный лишь с точки зрения волевой (упуская момент интеллектуальный), пример же альтернативного умысла он дает почему-то лишь с точки зрения интеллектуального момента (стр. 343).

207

случаях субъект соглашается на один из возможных результатов), альтернативный умысел отличается от неопределенного умысла более узким кругом последствий, вменяемых в вину деятелю, и требованием более четкого представления деятеля о каждом из таких возможных результатов. Тем не менее в руках буржуазного суда альтернативный умысел является фактически орудием произвола. Буржуазному суду ничего не стоит любое последствие деяния подсудимого объявить одним из последствий, охватывавшихся его умыслом.

Советское уголовное право прекрасно обходилось и обходится без альтернативного умысла. Случаи, когда субъект равно предвидел и равно желал наступления одного из двух возможных результатов, не представляют никаких трудностей для их квалификации. Поскольку умысел подсудимого в конкретном деле, в конечном итоге, объективизировался в виде одного определенного результата, а наличие у подсудимого умысла в отношении этого результата доказано, теряет всякое значение умысел подсудимого на другой возможный результат, если он только не объективизировался в требуемой законом форме.

Представляется поэтому сомнительной целесообразность введения в советское уголовное право альтернативного умысла, предложенного М, Исаевым в тон же, совместной с А. Пионтковским работе. М. Исаев пишет: «Даже прямой умысел не всегда направлен на причинение одного определенного результата. Прямой умысел может быть и тогда, когда виновный, нанося удар ножом по голове, одинаково желает наступления или смерти или тяжкого увечья (в старой доктрине так называемый «альтернативный умысел») К Как указано выше, практического значения это предложение не имеет.

6. Практическое значение имеет понятие о так называемом «отклонении действия» (aberratio ictus seu delicti), при котором субъект умышленно совершает преступное действие, но по причинам, им не предвиденным, его дей-

1 М. М. И с а е в и А. А. П и о п т к о в с к и й, Вопросы уголовного права, военно-уго.'ювного права н уголовного процесс;) в судебной практике Верховного суда СССР, 1947 г., стр. 38. В учебнике Общей части уголовного права ВИЮН (изд. 1948 г.) дается определение альтернативного умыслу (см. о нем выше, стр. 317, прим. 1), однако из текста трудно усмотреть, идет ли речь о советском или о буржуазном уголовном праве.

208

ствие оказалось фактически направленным на другой объект, а не на тот, который имел в виду субъект. Вопрос об «отклонении действия» встает главным образом по делам о преступлениях против личности, в особенности по делам об умышленном убийстве. Школьным примером, приводимым во всех учебниках, является случай, когда А. стрелял в Б., но промахнулся и попал в стоявшего рядом или проводившего мимо В.

При «отклонении действия» имеется следующее положение: субъект, у которого созрел умысел на совершение какого-либо преступления (например, убийства или поджога), приводит умысел в исполнение и притом направляет свои действия против того именно объекта, который он имел в виду. Во время выполнения преступления произошли некоторые, не предвиденные субъектом и от его воли не зависящие обстоятельства (промахнулся субъект, отклонилась в сторону жертва, ветер отнес огонь в сторону другого дома), в результате которых жертвой оказалось другое лицо (стоявшее рядом, находившееся позади намеченной жертвы, проходившее мимо и т. д.), сгорело другое строение (не намеченный дом, а дом соседний) и т. п. Иными словами, вместо намеченного объекта потерпевшим оказался другой такой же объект (о качественном различии объекта см. ниже).

Возможны две юридические конструкции при квалификации происшедшего таким образом события. Можно, рассматривать все происшествие как единое целое на том основании, что в совокупности всего происшедшего можно установить наличие умысла на совершение преступления и выполнение его (умысел был направлен на лишение жизни человека, и человек, хотя и другой, был убит; умысел был направлен на поджог дома, и дом, хотя и другой, был подожжен).

Эта конструкция вызывает убедительные возражения, показывающие ее несостоятельность. В самом деле, если в рассматриваемом случае виновный несет ответственность за единое преступление, то встает вопрос: за какое же именно, т. е. за совершенное или за задуманное? Решение этого вопроса еще более затрудняется, если задуманное и совершенное преступление отличаются друг от друга. А. стрелял в Б. из ружья, но разорвавшееся от выстрела ружье вызвало пожар. Отвечает ли А. за убийство или за поджог?

14 Зал. 55G8. Б. С. Утевский.

209

Правильным йёляётся Другие решение рассматриваемого вопроса, а именно- — квалификация отдельно каждого акта, совершенного виновным (в нашем примере — выстрела в Б. и фактического лишения жизни В.). Первое событие следует квалифицировать как покушение А. на убийство, а второе, в зависимости от обстоятельств дела,— или как неосторожное убийство В. (если имела место неосторожность) или как случайное.

Необходимо проводить четкое юридическое различие между «отклонением действия» и ошибкой в объекте. При отклонении действия имеется случайная замена одного объекта другим вследствие воздействия не предвиденных лицом обстоятельств (например, убийца промахнулся, — потому ли, что его толкнули, или он поскользнулся, — ив результате убил другое лицо). При ошибке и объекте лицо с самого начала направило действие не против предполагаемого им объекта, а против другого, например, — А. в темноте принял за Б. проходившего Н., нацелился в Н. из ружья и убил его.

Этим фактическим различием определяется и различие в юридической квалификации действий виновного при «отклонении действия», с одной стороны, и ошибке в объекте — с другой. При ошибке в объекте у виновного имеется в отношении намеченного им объекта, в зависимости от обстоятельств дела, или обнаружение умысла или приготовление; при отклонении действия покушение, как правило, закончено. В отношении действительно потерпевшего объекта имеется при ошибке в объекте умышленное преступление, так как фактическая ошибка в отношении объекта не меняет умышленности характера совершенного преступления; при «отклонении действия» возможны, в зависимости от обстоятельств, два варианта: наступление последствий может быть или результатом неосторожности (убийца стрелял на улице и должен был предвидеть, что в случае промаха он может убить другого прохожего), или же случая (убийца стрелял в уединенном месте, где он не мог предвидеть нахождения еще кого-либо).

Таким образом, при ошибке в объекте имеется обнаружение умысла или приготовление относительно намеченного объекта и умышленное убийство — в отношении фактически потерпевшего; при «отклонении действия» имеется покушение в отношении намеченного объекта и

210

неосторожное преступление (или случай) —в отношении фактически потерпевшего. В обоих случаях имеется идеальная совокупность преступлений.

В.Сознание виновным противоправности своих действий

Среди многочисленных вопросов учения о вине одним из наиболее спорных является вопрос о значении