§ 1. Ответственность за прикосновенность к преступлению в истории советского уголовного законодательства

Диалектический метод исследования требует подходить к изучению каждого явления или предмета с точки зрения его исторической обусловленности, его возникновения и развития.

Отсюда ясно, что для правильного понимания природы и сущности понятия прикосновенности к преступлению важное значение имеет рассмотрение возникновения и развития этого уголовно-правового института в истории советского законодательства.

В первые же дни после победы Великой Октябрьской социалистической революции стало формироваться советское уголовное право, ставшее мощным оружием в руках диктатуры рабочего класса в подавлении сопротивления буржуазии и помещиков, в укреплении революционного правопорядка.

9

Советское уголовное право сразу же проявило свое принципиально новое качество. И это понятно. Государство диктатуры рабочего класса не могло перенять правовую идеологию буржуазии и помещиков, выражавшую политику угнетения и эксплуатации трудящихся масс. Поэтому ни о какой преемственности между правовыми идеологиями свергнутых классов и победившего пролетариата не могло быть и речи.

Однако, отвергая правовую идеологию царской России, советское уголовное право не могло отказаться от использования тех или иных терминов, понятий и конструкций, сложившихся в процессе исторического развития права. Как известно, новое содержание может использовать ту или иную старую форму, не ломая ее, а проникая в нее, меняя ее природу, приспособляя ее к своим целям.

Внешнее сходство ряда правовых понятий и конструкций в советском и буржуазном уголовном праве нельзя принимать за их тождество. В советском уголовном праве правовые формы и понятия качественно отличаются от буржуазных и служат совершенно иным целям и задачам. Точно также обстоит дело и с понятием прикосновенности в советском уголовном праве, которое, несмотря на внешнее сходство, в сущности отличается от института прикосновенности в буржуазном праве.

Понятие прикосновенности к преступлению как общественно опасной деятельности, направленной на подрыв революционного правопорядка, вытекало из первых декретов Советской власти и воззваний военно-революционных комитетов. Как известно, основной формой сопротивления контрреволюционной буржуазии в первые дни существования Советской республики была организация заговоров, мятежей, вооруженных восстаний и т.д. Исходя из характера сопротивления контрреволюции, советское уголовное законодательство наряду с соучастниками важное место отводило также вопросам уголовной ответственности лиц, прикосновенных к названным преступлениям.

Анализ законодательных актов, изданных в первые годы становления Советской власти, показывает, что законодательство этого периода еще не проводит

10

четкого разграничения прикосновенности от соучастия в преступлении. Прикосновенность рассматривается в качестве разновидности соучастия наряду с подстрекательством и пособничеством. В некоторых же случаях прикосновенность выделяется в самостоятельный от соучастия вид преступной деятельности.

В истории советского уголовного законодательства упоминание о прикосновенности к преступлению впервые мы встречаем в декрете Совета Народных Комиссаров РСФСР от 8 мая 1918 г. «О взяточничестве»[5]. Согласно п. 2 названного декрета, лица, прикосновенные к взяточничеству, подлежат ответственности наравне с соучастниками.

Следующим документом, предусматривающим ответственность прикосновенных к преступлению лиц, является декрет Совета Народных Комиссаров РСФСР от 22 июля 1918 г.

Аналогичным образом разрешен вопрос об ответственности за прикосновенность к преступлению и декретом СНК РСФСР от 30 июля 1918 г. «О набатном звоне»[7].

Во всех упомянутых выше актах законодатель ведет речь о прикосновенности вообще, не раскрывая конкретных форм ее проявления.

Попытка раскрытия содержания института прикосновенности впервые была сделана в постановлении Народного Комиссариата финансов РСФСР «О запре-

11

щении купли, продажи или передачи хлопковых предприятий всех видов и о регистрации акций и паев этих предприятий»[8]. В нем, в частности, говорилось: «За неисполнение сего постановления, сообщение ложных сведений, сокрытие сведений, несоблюдение сроков и за содействие или покрывательство по нарушению сего постановления виновные предаются Революционному Трибуналу». Постановление Народного Комиссариата финансов впервые вводит в советское законодательство понятие укрывательства (покрывательства), являющегося одним из видов прикосновенности к преступлению.

Дальнейшую конкретизацию института прикосновенности мы наблюдаем в декрете Совета Народных Комиссаров РСФСР «О тыловом ополчении» от 20 июля 1918 г.

«К лицам, уклоняющимся от призыва, и к лицам, способствующим таковому уклонению, применяются наказания, изложенные в нижеследующих статьях...» (п. 7 декрета).

«...Такому же наказанию подлежат виновные в содействии к склонению к невыполнению ополченских обязанностей, в содействии к побегу, к укрывательству уклоняющегося, а равно в несообщении властям об уклонении виновных» (п.

Упомянутый декрет наряду с укрывательством вводит в законодательство еще один из видов прикосновенности — недоносительство (несообщение) о преступлении.

Обострение внутреннего положения в стране, вызванное гражданской войной, вынудило Советское правительство издать декрет от 5 сентября 1918г. «О красном терроре». В нем указывалось, что «необходимо обеспечить советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях» и что «подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам»[6а].

12

Постановление СНК РСФСР от 25 декабря 1918 г. «О дезертирстве» предусматривало наказуемость «всех укрывателей дезертиров, председателей домовых комитетов и хозяев квартир, в которых будут обнаружены укрывающиеся, — к привлечению к принудительным работам на срок до 5 лет».

Вопрос об укрывательстве дезертиров был подробно разработан в декрете Совета рабочей и крестьянской обороны от 3 июня 1919 г. «О мерах по искоренению дезертирства». Это постановление различало прикосновенность к уклонению от службы в рядах Красной Армии в форме укрывательства следующих лиц:

1. укрывателей дезертиров;

2. семей дезертиров, виновных в укрывательстве;

3. местного населения, виновного в упорном укрывательстве дезертиров;

4. должностных лиц, виновных в укрывательстве[10].

Эти акты, изданные в тяжелые годы гражданской войны, значительно усиливали ответственность лиц, виновных в укрывательстве дезертиров, вплоть до введения в некоторых случаях коллективной ответственности. В отношении членов домовых комитетов и хозяев квартир законодатель предусматривал повышенную ответственность, признавая их виновными в укрывательстве лишь за сам факт обнаружения укрывающихся в их домах и квартирах, независимо от установления умысла на укрытие.

Рассматривая вопрос об ответственности за прикосновенность в первые годы Советской власти, на наш взгляд, нельзя не обратить внимание на неточности в оценке отдельных актов, встречающиеся в исследованиях, посвященных этому периоду.

13

Поводом для такого утверждения, очевидно, послужила следующая формулировка ст. 11 Инструкции, которая гласит: «Лица, виновные в умышленном непредставлении сведений, упомянутых в статье 8 настоящей Инструкции, или в утайке и укрывательстве наследственного имущества, несообщение о находящемся у них наследственном имуществе или вообще умышленно или по грубой небрежности препятствующие поступлению наследственного имущества в ведение Советов депутатов, подвергаются уголовному наказанию, установленному за присвоение государственного достояния, а равно денежному взысканию стоимости (сокрытого, утаенного и т.п.) имущества»[12]. Между тем содержащиеся в формулировке статьи термины «укрывательство» и «несообщение» ничего общего с соответствующими видами прикосновенности не имеют. В упомянутой выше инструкции речь идет не об укрывательстве или несообщении о преступлении, а об укрывательстве лицом находящегося в его владении наследственного имущества или несообщении о нем. Указанные действия по инструкции квалифицируются как присвоение государственного имущества и не связаны с преступной деятельностью других лиц.

Аналогичную ошибку, на наш взгляд, допускает И.А. Бушуев при характеристике предписания СНК РСФСР Военно-Революционному комитету от 15 ноября 1917 г. «О принятии решительных мер к искоренению спекуляции и саботажа»[13].

В целях успешной борьбы с продовольственной разрухой в стране СНК в своем предписании требует принятия решительных мер в отношении «спекуляции, саботажа, скрывания запасов, злостной задержки грузов и пр.». «Скрывание запасов», о котором говорится в указанном предписании, представляет собой одну из форм саботажа продовольственной политики Советской власти со стороны контрреволюционных элементов и поэтому не может рассматриваться как укрывательство преступления.

14

Важным этапом в развитии советского уголовного права явилось издание «Руководящих начал по уголовному праву РСФСР» от 12 декабря 1919 г.

Руководящие начала явились своего рода обобщением судебно-трибунальской практики за первые два года существования диктатуры рабочего класса и вместе с тем инструкцией судам для дальнейшей их работы. Они явились прообразом общей части будущего уголовного кодекса. Некоторые из положений Руководящих начал воспроизводились и в последующем уголовном законодательстве. В Руководящих началах впервые были сформулированы исходные юридические нормы общей части советского уголовного права.

Учитывая напряженность политической обстановки в стране, созданной ожесточенным сопротивлением контрреволюции, Руководящие начала предусмотрели довольно широкие рамки соучастия в преступлении. Согласно ст. 24 Руководящих начал, «пособниками считаются те, кто, не принимая непосредственного участия в выполнении преступного деяния, содействуют выполнению его словом или делом, советом, указаниями, устранением препятствий, скрытием преступника или следов преступления или попустительством, т.е. невоспрепятствованием совершению преступления»[14].

Руководящие начала не употребляют термина «прикосновенность», а говорят лишь об отдельных ее видах. Интересно отметить, что в Руководящих началах впервые в истории советского законодательства появляется понятие попустительства.

Всякое сокрытие преступника или следов преступления, согласно Руководящим началам, рассматривается в качестве пособничества преступлению независимо от того, были ли эти действия обещаны исполнителю заранее или нет. Точно так же решается вопрос и в отношении попустительства.

Некоторые авторы склонны считать, что из содержания ст. 24 Руководящих начал следует, что к пособничеству она относит лишь заранее обещанное укрывательство, поскольку пособничество — это всегда

15

содействие выполнению преступления[15]. Однако правильное грамматическое толкование ст. 24 не дает оснований для такого вывода. Исходя из формулировки этой статьи, квалифицируется как содействие (пособничество) преступлению непосредственно сам факт сокрытия преступника или следов преступления и не ставится в качестве условия для такой квалификации наличие предварительного обещания о последующем совершении этих действий.

Разумеется, мы вправе оспаривать теоретическую несостоятельность определения пособничества, даваемого Руководящими началами, ибо сами по себе непосредственно физические действия укрывателя, возникая после факта преступления, не способны оказать содействие выполнению преступления. Но тем не менее мы не должны игнорировать своеобразия концепций, которой придерживаются Руководящие начала в определении понятия пособничества.

В Руководящих началах ничего не сказано о таком виде прикосновенности как недонесение о готовящемся или совершенном преступлении. Отсутствие в тексте закона упоминания о недоносительстве дало повод к утверждению, что Руководящие начала якобы вообще отказались от принципа наказуемости недонесения[16]. Такое утверждение, по нашему мнению, следует считать необоснованным по следующим соображениям.

Нам представляется, что решение вопроса об ответственности за недоносительство Руководящие начала в известной степени связывают с понятием попустительства.

Как мы уже видели выше, Руководящие начала не только приравнивают попустительство к соучастию в преступлении, но и предусматривают чрезмерно широкие его пределы, возлагая на всех граждан юридическую обязанность воспрепятствования совершению преступления. Понимая под попустительством любое невоспрепятствование преступлению, Руководя-

16

щие начала включили в эту статью наряду с попустительством в собственном смысле слова, т.е. неоказанием непосредственного противодействия преступлению, и случаи несообщения в органы власти об известном лицу готовящемся преступлении. Следовательно, этот вид недонесения сливался с понятием попустительства и влек ответственность как за соучастие в преступлении. Что же касается недонесения о совершенном преступлении, то на основании отдельных декретов оно рассматривалось как самостоятельное преступление.

Таким образом, поглотив пособничеством почти все виды прикосновенности к преступлению, Руководящие начала фактически отказались от института прикосновенности. Если учесть, что Руководящие начала, устанавливая принцип, согласно которому все соучастники, независимо от степени их участия в преступлении, подлежат одинаковой ответственности с исполнителем, а деятельность прикосновенных лиц, составляя разновидность пособничества, по степени своей общественной опасности также приравнивается к деятельности исполнителя, то прикосновенное лицо должно нести одинаковое наказание наравне с исполнителем. Такое решение вопроса вряд ли отвечало задачам индивидуализации наказания с учетом тяжести содеянного.

В последующие годы издается ряд законодательных актов, предусматривающих ответственность за прикосновенность к преступлению, в частности за попустительство. Нормы закона, устанавливавшие ответственность за попустительство, вырабатываются в борьбе с должностными преступлениями. Так, в декрете ВЦИК и СНК РСФСР от 1 июня 1921 года особо подчеркивается ответственность должностных лиц, виновных в прямом или косвенном хищении. Декрет различает прямое участие должностных лиц в хищениях, пособничестве в хищениях, умышленном невоспрепятствовании хищению или непринятии мер воспрепятствовать хищениям. Весьма любопытно, что Декрет в отступление от позиции Руководящих начал (1919 г.) рассматривает попустительство (невоспрепятствование хищениям или непринятие мер воспрепятствовать хищению) не в качестве разновидности

17

пособничества, а как самостоятельное должностное преступление.

Декрет СНК РСФСР от 29 января 1920 г. «О порядке всеобщей трудовой повинности», устанавливая ответственность за укрывательство виновных в уклонении от трудовой повинности, также, вопреки установленному Руководящими началами положению, выделяет укрывательство от пособничества.

Таким образом, законодательство первых лет Советской власти, предусматривая ответственность за отдельные виды прикосновенности, не проводит еще последовательной линии в этом вопросе, в результате чего прикосновенность зачастую сливается с пособничеством преступлению. Законодательство этого периода еще не знает дифференцированного подхода к определению ответственности соучастников и прикосновенных лиц в зависимости от степени их участия в преступлении и характера их преступной деятельности.

Разумеется, в своей практической деятельности органы правосудия не могли не считаться с различной степенью опасности действий соучастников и прикосновенных лиц, тем более, как отмечают исследователи судебной практики того периода, суды не всегда одинаковое значение придавали даже действиям соучастников[17]. Следует полагать, что при разрешении конкретных дел судебные органы не могли не учитывать различную степень общественной опасности соучастников и прикосновенных лиц и, как правило, приговаривали последних к менее суровой мере наказания.

Знаменательной вехой в истории советского уголовного права явилась разработка уголовного кодекса РСФСР 1922 г., изданием которого было в основном завершено построение социалистического уголовного права. Все последующее развитие советского уголовного законодательства можно рассматривать как дальнейшее совершенствование советского уголовного права.

18

Руководящие начала 1919 г. акцентировали внимание на субъективные качества личности, с недоучетом в то же время последствий деяний[18]. Здесь центр тяжести уголовной репрессии по существу лежит в опасности личности преступника. В вопросе определения соучастников и прикосновенных лиц УК 1922 г. по сравнению с Руководящими началами внес существенные изменения. Согласно воспринятому УК положению, мера наказания определяется как степенью участия, так и степенью опасности преступника и совершенного им преступления (ст. 15).

Исходя из указанного положения, при определении меры наказания уже нельзя было приравнивать действия прикосновенных лиц по степени своей опасности к пособничеству, хотя кодекс относил укрывательство к одному из видов пособничества. Введение в кодекс этого положения следует расценивать как важный шаг в направлении установления дифференцированной ответственности соучастников и прикосновенных к преступлению лиц.

В отличие от Руководящих начал, кодекс 1922 г. разграничил попустительство от пособничества. Вместе с тем кодекс внес весьма важное уточнение в само понятие попустительства. Стабилизация политической обстановки в стране, дальнейшее укрепление государственного аппарата делали нецелесообразным возложение на всех граждан правовой обязанности по борьбе с преступностью. В соответствии с УК 1922 г. за попустительство несли ответственность только должностные лица, в чьи обязанности входило оказание непосредственного противодействия совершающемуся преступлению (ст.107 УК).

Недоносительство влечет за собой ответственность лишь в отношении наиболее тяжких контрреволюционных преступлений (ст. 58 – 66 УК), недонесение же по всем остальным преступлениям не образует уголовно-наказуемого деяния.

19

Довольно противоречивую позицию занимал кодекс по вопросу квалификации укрывательства.

В соответствии с ч. III ст. 16 УК всякое укрывательство расценивается как пособничество преступлению и влечет наказание по правилам о соучастии. Однако же в ст. 68 УК укрывательство выступает как самостоятельный от пособничества вид преступной деятельности. Так, ст. 68 УК гласит: «Укрывательство и пособничество всякого рода преступлениям, предусмотренным ст.ст. 57 – 67, не связанные с непосредственным совершением означенных преступлений или при неосведомленности об их конечных целях, — карается лишением свободы на срок не ниже одного года». Предусматривая ответственность за укрывательство и при отсутствии у лица осведомленности о конечных целях преступления, указанная статья закона не рассматривает в качестве признака состава преступления наличие умышленной вины у субъекта.

Нельзя не обратить внимание и на то, что УК РСФСР 1922 г., относя всякое укрывательство к пособничеству, вступает в противоречие со своим же собственным определением понятия пособничества, даваемым в ч.III ст.16 УК, согласно которой пособниками считаются лишь «те, кто содействует выполнению преступления». Между тем деятельность укрывателя при отсутствии заранее данного обещания не может расцениваться как содействие выполнению преступления и, следовательно, она не является пособничеством преступлению.

Уголовный кодекс 1922 г. вводит новый вид прикосновенности к преступлению, установив ответственность за покупку заведомо краденого имущества (ст. 181).

Заканчивая характеристику норм УК 1922 г., касающихся деятельности прикосновенных лиц, необходимо отметить, что кодекс сделал заметный шаг вперед в смысле законодательного оформления отдельных видов прикосновенности и выделения их в самостоятельный уголовно-правовой институт. Прежде всего это относится к отмежеванию от соучастия недоносительства и попустительства и оформлению их в преступления особого рода.

20

В течение 1922 года были приняты уголовные кодексы во всех существовавших к тому времени союзных республиках. Поскольку содержание норм, регулирующих вопросы прикосновенности, во всех этих кодексах является идентичным с кодексом РСФСР, поэтому нецелесообразно в данной работе специально останавливаться на анализе законодательства других союзных республик.

В связи с объединением союзных советских республик и образованием союзного государства, в 1924 году была принята Конституция СССР. На основании союзной конституции к ведению законодательных органов Союза было отнесено установление основ общесоюзного уголовного законодательства. Конституция предусматривала необходимость обеспечения единства уголовно-правовой борьбы с важнейшими категориями преступлений, а также установление в законодательном порядке общих принципов и положений советского уголовного права, единых для всей страны.

Это, однако, не исключало, а, наоборот, предполагало законодательную инициативу верховных органов союзных республик, которым надлежало привести свое законодательство в соответствие с общесоюзным и вместе с тем осуществлять самостоятельность в издании законов в отношении вопросов, отнесенных к их компетенции.

Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 г. не регулируют вопросы, касающиеся соучастия и прикосновенности. Они представлены на разрешение республиканскому уголовному законодательству.

Работа по пересмотру уголовных кодексов в союзных республиках началась вскоре после утверждения Основных начал. В течение 1926 – 1928 гг. во всех союзных республиках вводятся новые уголовные кодексы, построенные в соответствии с общесоюзным уголовным законодательством. Они значительно развили постановления Основных начал и дополнили их рядом новых постановлений, поскольку последние допускают по ряду вопросов самостоятельное их разрешение в уголовном законодательстве союзных республик.

21

Новые уголовные кодексы предусматривают ответственность за недонесение, помимо контрреволюционных, о некоторых видах общеуголовных преступлений. На основании ч. II ст. 18 УК РСФСР 1926 г. недонесение о совершенном и готовящемся преступлении влечет ответственность в случаях, специально предусмотренных в уголовных кодексах, в то время как УК 1922г. аналогичной нормы в общей части не имел.

Специальных указаний о попустительстве преступлениям УК 1926 г. не содержит. Ответственность за покупку заведомо краденого имущества особых изменений не претерпела.

Различный по своему характеру подход проявляют уголовные кодексы к вопросу об укрывательстве преступлений. Большинство уголовных кодексов (УК РСФСР, БССР и др.) занимают непоследовательнуюпозицию в его трактовке.

Говоря об укрывательстве, обычно различают две самостоятельные формы общественно опасной деятельности. Это, во-первых, так называемое заранее не обещанное укрывательство, т.е. укрывательство, которое выражается в физических действиях непосредственно по укрытию преступника или преступления и возникает лишь после факта совершения преступления. И, во-вторых, заранее обещанное укрывательство, которое проявляется только в интеллектуальных действиях, т.е. в даче преступнику обещания помочь в последующем укрыть преступление. Правильное разграничение названных видов опасной деятельности имеет серьезное значение в деле индивидуализации ответственности.

Заранее не обещанное укрывательство преступника или преступления, разумеется, представляет меньшую общественную опасность по сравнению с заранее обещанным укрывательством, возникающим до совершения преступления и поэтому вступающим в причинную связь с последним. Позиция уголовных кодексов РСФСР и других союзных республик, относивших всякое укрывательство к пособничеству, стало быть, являлась ошибочной и вступала в противоречие с логикой.

Иначе разрешался этот вопрос уголовными кодексами Украинской и Грузинской союзных республик.

Статьи 19 – 20 УК УССР и статьи 17 – 18 УК Грузинской ССР относили к пособничеству только такое укрывательство, которое было обещано заранее. Заранее не обещанное укрывательство квалифицировалось как преступление особого рода.

Причиной разногласий в разграничении пособничества от прикосновенности послужило отсутствие в Основных началах 1924 г. четкой формулировки понятию соучастия. Как замечает М.И. Ковалев, этому способствовало также и то обстоятельство, что в период подготовки и издания уголовных кодексов проблема соучастия и прикосновенности теоретически почти не разрабатывалась.

В дальнейшем, вплоть до издания Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик (1958 г.), вопрос о прикосновенности в законодательном плане особым изменениям не подвергался, если не считать издание ряда общесоюзных актов, устанавливавших относительно некоторых видов преступлений повышенную ответственность за недонесение.

Так, постановление ЦИК СССР от 8 июня 1934 г. «О дополнении положения о преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для Союза ССР опасных преступлениях против порядка управления)» статьями об измене Родине устанавливает, в отличие от действовавшего законодательства, «усиленную ответственность совершеннолетних членов семьи изменника и военнослужащих за недонесение о готовящейся или совершенной измене военнослужащими»[19].

Указами от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» и «Об усилении охраны личной собственности граждан» предусматривалась повышенная «ответственность за недонесение органам власти о достоверно известном готовящемся или совершенном разбое, а также готовящемся или совершенном хищении социалистического имущества при наличии признаков повторности, организованной группы или крупного размера хищения[20].

23

Действующее уголовное законодательство не употребляет термина «прикосновенность к преступлению». Тем не менее оно содержит ряд норм, предусматривающих ответственность за отдельные виды общественно опасной деятельности, возникающих по поводу совершенного или совершаемого преступления и объединяемых в теории советского уголовного права под общим понятием прикосновенности к преступлению.

Понятие прикосновенности выработано теорией советского уголовного права для обозначения реально существующего уголовно-правового института. Как и всякое понятие, оно является результатом научной абстракции и выражает сущность реальных явлений. Поскольку предметом исследования уголовного права является общественно опасная деятельность людей, то сущность понятия прикосновенности составляет определенный круг общественно опасных действий, объединяемых внутренним единством, свойственным только им специфическими признаками.

Выработка общего понятия прикосновенности и четкое определение его сущности, как и всякой научной абстракции, позволяет не только выявить глубокие отличия прикосновенности от соучастия в преступлении, но и служит необходимой ступенью в процессе познания составов конкретных ее форм, теоретической основой для раскрытия их сущности и правильного применения на практике уголовного закона. Таким образом, образование общего понятия прикосновенности выступает не как самоцель, а имеет под собой глубокий теоретический и практический смысл.

Институт прикосновенности к преступлению, несмотря на свою теоретическую и практическую значимость, не нашел пока надлежащей разработки в советской уголовно-правовой литературе. Исследования, посвященные понятию прикосновенности, в значительной мере написаны на основе старого законодательного и практического материала. В них нет достаточ-

24

ной четкости в понятии прикосновенности. В трактовке ряда вопросов имеются ошибочные положения и установки, навязанные в прошлом советской правовой науке культом личности[21].

Как известно, недооценка значения понятия прикосновенности приводила некоторых авторов к признанию необходимости слияния этого понятия с институтом соучастия, чем ставилась под сомнение целесообразность сохранения его в советском уголовном праве[22].

25

Отрицательную роль в творческой разработке института прикосновенности в советском уголовном праве сыграла ошибочная концепция А.Я. Вышинского. Он писал: «Вызывает сомнение правильность трактовки соучастия как деятельности, находящейся в причинной связи с учиненным исполнителем преступным результатом. Для понятия соучастия необходимо наличие не причинной связи, а связи вообще данного лица с совершенным преступлением»[23]. Отождествление укрывателей и лиц, прикосновенных к преступлению, с лицами, совершившими преступление, было отличительной чертой феодального права, отвергнутого даже правовыми системами ряда буржуазных стран. Тем более неприемлема эта система для социалистического уголовного права, построенного на подлинно гуманистических принципах и отвергающего ответственность за чужое действие.

Отрицание значения причинной связи между действиями соучастника и совершенным преступлением расширяло до неограниченных пределов рамки соучастия, в результате чего всякая деятельность, в той или иной мере связанная с совершением преступления, оказывалась поглощенной понятием соучастия. При такой трактовке вопроса понятию прикосновенности не оставалось места, и оно целиком и полностью вытеснялось институтом соучастия, поскольку факт наличия объективно существующей связи деятельности прикосновенного лица с основным преступлением считается достаточным основанием для признания соучастия в преступлении.

Подвергал сомнению существование института прикосновенности в советском уголовном праве Б.С. Утевский. Свою позицию он пытался обосновать не совсем убедительными аргументами. В частности, он писал: «Понятие прикосновенности к преступлению, ничего по существу не разрешающее понятие, ибо деятельность, связанная с преступлением, или по поводу преступления, — это деятельность также суда и прокуратуры, и органов расследования и адвокатуры. Это и деятельность судебного репортера в газете, т.е. разнообразная деятельность по поводу преступления,

26

ничего общего о совершением преступления не имеющая»[24]. Б.С. Утевский крайне абстрактно рассматривает характер связи между деятельностью прикосновенных лиц и совершенным преступлением. Совершенно очевидно, что, говоря о деятельности прикосновенных лиц, мы имеем в виду не всякую деятельность, связанную с совершенным преступлением, а лишь такую деятельность, которая носит общественно опасный характер, препятствуя осуществлению функции государственных органов по борьбе с преступностью. Следовательно, нет оснований к проведению какой-либо аналогии между прикосновенностью к преступлению и различного рода общественно полезной деятельностью, возникающей также по поводу совершенного преступления, но с точки зрения уголовного права не представляющей интереса.

Не менее удачной оказалась попытка Б.С. Утевского провести разграничение соучастия и прикосновенности. В основу разграничения прикосновенности от соучастия он кладет хронологический признак, т.е. время включения деятельности лица в совершение преступления. В зависимости от указанного признака Б.С. Утевский различает два вида соучастия: соучастие в совершении преступления и соучастие в сокрытии преступления. Соучастие в сокрытии преступления и есть, по его мнению, то, что мы называем прикосновенностью к преступлению. Общее между этими двумя видами соучастия заключается в том, что в обоих случаях имеет место, как он полагает, объединение, организация и тем самым усиление опасности[25].

Вряд ли можно согласиться с такой концепцией. Во-первых, в ней не обосновано разграничение прикосновенности и соучастия. И далее, есть ли надобность ставить эти две категории понятия в зависимость от того, до или после совершения преступления имела место общественно опасная деятельность субъекта, ибо известно, что некоторые формы прикосновенности

27

(недоносительство о готовящемся преступлении и попустительство) могут в ряде случаев возникать и да факта совершения основного преступления или же сопровождать его совершение. Следовательно, признак времени возникновения общественно опасной деятельности не может служить критерием разграничения этих двух видов преступной деятельности.

Во-вторых, не совсем убедительно утверждение Б.С. Утевского о том, что общее между прикосновенностью и соучастием состоит в том, что в обоих случаях мы имеем якобы объединение, организацию и тем самым усиление ответственности. Действительно, при совершении преступления в соучастии можно и должно говорить об объединении (организации), что в свою очередь свидетельствует о повышенной степени опасности по сравнению с преступлением, совершенным одним лицом[26]. Однако говорить об объединении (организации) применительно к прикосновенности нет оснований. Исходя из значения слов объединение и организация (имея в виду преследующих преступные цели), следует считать, что указанные понятия предполагают совокупность лиц, сорганизовавшихся для совершения общественно опасных деяний. Между участниками такого объединения существует субъективная связь по поводу совершаемого преступления. Деятельность же прикосновенных к преступлению лиц носит совершенно иной характер. Во-первых, прикосновенность не образует объединения или организации по той простой причине, что она не является участием в совершении преступления. Не прав автор и в том, когда усматривает объединение в участии прикосновенного лица в воспрепятствовании раскрытию преступления. Деятельность прикосновенных лиц не всег-

28

да протекает в контакте с соучастниками преступления. В ряде случаев такие формы прикосновенности как укрывательство, недоносительство и попустительство могут совершаться и без установления какой-либо субъективной связи с исполнителем. Таким образом, какого-либо усиления опасности применительно к деятельности прикосновенных лиц мы не наблюдаем.

Непоследователен Б.С. Утевский и в дальнейшем изложении этого вопроса. Он пишет: «Соучастие же в сокрытии преступления (т.е. прикосновенность, Г. Б.) — это участие в деятельности преступника, которая сама по себе не является преступной, ибо наш закон не наказывает преступника за то, что он укрывается от правосудия. Отсюда вытекает, что соучастие в совершении преступления всегда наказуемо; соучастие же в сокрытии преступления, как правило, не наказуемо, а наказуемо в специальных случаях, когда закон находит необходимым установить такую ответственность»[27]. Итак, остается неясным, в чем же все-таки автор видит усиление опасности деяния при прикосновенности к преступлению, если последняя заключается в участии в деятельности преступника, которая, по признанию автора, сама по себе не является преступной?

В-третьих, автор, понимая под прикосновенностью лишь соучастие в сокрытии преступления, неосновательно суживает объем понятия прикосновенности и оставляет за его пределами недоносительство и попустительство.

Противником института прикосновенности выступал Хрулинский-Бурбо, который утверждал, что якобы отсутствуют какие-либо общие признаки, на основании которых можно было бы объединить укрывательство, недоносительство и попустительство в одно общее понятие прикосновенности. Для обоснования своего положения он ссылался на действующее в то время законодательство, согласно которому укрывательство рассматривается как соучастие, недоносительство карается только в предусмотренных в законе

29

случаях, а о попустительстве вообще не упоминается[28].

Позицию Хрулинского-Бурбо поддерживал П.Г. Мишунин, который также не видел необходимости в сохранении в советском уголовном праве понятия прикосновенности[29].

А.Н. Трайнин называет прикосновенность к преступлению как одну из форм преступного сотрудничества наряду с соучастием. К прикосновенности он относил лишь укрывательство и недоносительство. Попустительство, по его мнению, не может быть отнесено к прикосновенности, поскольку действия лиц, попустительствовавших совершению преступления, квалифицируются в необходимых случаях либо как недоносительство, либо как бездействие власти[30].

А.Н. Трайнин, хотя и не выступал против института прикосновенности, но существенно сузил его рамки. Кроме того, он давал ошибочную, на наш взгляд, трактовку понятию прикосновенности, рассматривая ее как форму преступного сотрудничества. Такая характеристика не соответствует сущности понятия прикосновенности. Преступное сотрудничество, как известно, представляет собой совместную деятельность двух или более лиц, объединившихся для осуществления определенных антиобщественных целей. Как мы уже отмечали выше, прикосновенная деятельность, хотя и объективно связана с основным преступлением, но не всегда предполагает субъективную связь между прикосновенным лицом и исполнителем основного преступления. Неточность при характеристике института прикосновенности допускает В.Г. Смирнов[31].

Позиция авторов, отрицающих существование в советском уголовном праве института прикосновенно-

30

сти, была в свое время подвергнута резкой критике в правовой литературе[32].

Ошибка этих авторов заключается прежде всего в игнорировании общих черт, свойственных различным видам общественно опасной деятельности, дающих основание для объединения в уголовно-правовой институт прикосновенности.

Правильность любого понятия проверяется на основе общественной практики людей. «Вопрос о том, — указывал К. Маркс в своих знаменитых Тезисах о Фейербахе, — обладает ли человеческое мышление предметной истинностью, — вовсе не вопрос теории, а практический вопрос»[33]. Понятие о каком-либо явлении, предмете представляет собой научную абстракцию, создаваемую на основе обобщений. Для выработки научной абстракции необходимо оперировать законами диалектической логики, в соответствии с которой истинно научное понятие должно выражать сущность реальных явлений или существенно общие свойства определенной группы явлений, а также содержать указание на подлинно необходимые, закономерные связи определяемого явления или родственной группы явлений с другими. Абстракции обычно выражаются в форме определений.

Определяя то или иное явление, как отмечал В.И. Ленин, «надо особо выводить весьма существенные черты того явления, которое надо определить»[34]. Определения выражают внутреннюю сущность явлений и «никогда не могут охватить всесторонних связей в его полном развитии»[35].

Эти методологические указания должны неуклон-

31

но соблюдаться при выработке определения понятия прикосновенности в советском уголовном праве.

Чрезвычайно важное значение в уяснении содержания понятия прикосновенности к преступлению в советском уголовном праве сыграли Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик. Они внесли ясность в вопрос об ответственности лиц, прикосновенных к преступлению, и содержат необходимые гарантии против неосновательного расширения круга лиц, привлекаемых к уголовной ответственности в качестве соучастников в преступлении.

Положения нового уголовного законодательства, касающиеся вопросов прикосновенности, служат основой для теоретической разработки этого уголовно-правового института. Поэтому задачей теории советского уголовного права является формулирование научно обоснованного определения понятия прикосновенности, которое содержало бы в себе указание на признаки, выражающие его сущность, и тем самым способствовало бы решению конкретных проблем, связанных с институтом прикосновенности.

Прежде чем сформулировать свое определение понятия прикосновенности, считаем необходимым остановиться на определениях, даваемых этому понятию в советской уголовно-правовой литературе.

По нашему мнению, нельзя сводить определение понятия прикосновенности к простому перечислению его видов[36]. Разумеется, указывая на его виды, мы в какой-то мере раскрываем содержание исследуемого нами понятия, однако определение понятия должно идти дальше и включать наиболее существенные черты и свойства, общие всем его видам и формам, все внутренние связи, объединяющие их в единое целое.

М.Д. Шаргородский характеризует прикосновенность как «деяние, общественная опасность которого определяется тем, что она совершается в связи с преступной деятельностью другого лица, однако при этом

32

отсутствует причинная и виновная связь с деянием исполнителя или одного из них»[37].

Автор указанного определения, правильно отмечая, что деятельность прикосновенного лица возникает в связи с преступной деятельностью другого лица, в то же время, на наш взгляд, ошибочно допускает существование причинной или виновной связи между действиями прикосновенного лица и совершением преступления. Между тем, при прикосновенной деятельности отсутствует как причинная, так и виновная связь с основным преступлением.

Нельзя не обратить внимание и на то, что автор, допуская возможность существования лишь виновной связи с преступлением вне ее объективного проявления (причинной связи), вступает в противоречие с положением материалистической методологии, согласно которой каждое преступление представляет из себя диалектическое единство объективной и субъективной его сторон.

В.Г. Смирнов, например, пишет: «Прикосновенность к преступлению может быть определена как умышленная деятельность не участвовавших в совершении преступления лиц, направленная на способствование сокрытию преступника, следов, орудий или предметов преступления, или реализации плодов преступления»[38].

По нашему мнению, в своем определении автор неосновательно суживает понятие прикосновенности, поскольку последняя рассматривается им как деятельность, направленная лишь на сокрытие преступника или преступления. Под такое определение не укладываются такие виды прикосновенности как недоносительство о готовящемся преступлении и попустительство, которые нельзя квалифицировать как участие в сокрытии преступления.

Определяя понятие прикосновенности, И.А. Бушуев указывает, что «Прикосновенность к преступлению — это такая умышленная деятельность не при-

33

нимавших участия в преступлении лиц, которая направлена на сокрытие совершающегося или совершенного другими лицами преступления, а также умышленная бездеятельность, выражающаяся в неоказании помощи органам правосудия в раскрытии преступлений и разоблачении преступника»[39].

Приведенная выше формула в сущности представляет собой соединение двух самостоятельных определений. Рассматривая прикосновенность как активную деятельность, направленную на сокрытие совершающегося или совершенного преступления, автор, очевидно, имеет в виду укрывательство. Но, однако, такая характеристика укрывательства является не совсем правильной.

Не подлежит сомнению, что по своей природе укрывательство всегда выступает как последующая деятельность и ни при каких обстоятельствах не может сопровождать совершающееся преступление, как об этом утверждает автор. Возможно под деятельностью, сопровождающей совершающееся преступление, автор подразумевает попустительство? Однако такое мнение также было бы несостоятельным, ибо известно, что попустительство представляет собой всегда бездействие, и, кроме того, оно направлено не на сокрытие преступления, а на его непредотвращение. Таким образом, остается непонятным, что же имеется в виду под активной прикосновенной деятельностью, направленной на сокрытие совершающегося преступления.

Далее автор определяет прикосновенность как умышленную бездеятельность, выражающуюся в неоказании помощи органам правосудия в раскрытии преступления и разоблачении преступника. Можно полагать, что автор, говоря о бездеятельности, в данном случае имеет в виду недоносительство и попустительство. Если это так, то бездеятельность попустителя и недоносителя должна проявляться в неоказании помощи органам правосудия лишь в раскрытии преступления и разоблачении преступника, с чем тоже трудно согласиться. Под такое определение можно подвести только недоносительство о совер-

34

шенном преступлении. Что же касается недоносительства о готовящемся преступлении и попустительства, то они, выражаясь в невоспрепятствовании совершающемуся преступлению, никак не подходят под определение И.А. Бушуева.

Согласно учебному пособию уголовного права (часть Общая, вып. 1943 и 1948 гг.), прикосновенность рассматривается как деятельность, связанная с совершением преступления, но не являющаяся содействием совершению преступления[40]. Почти аналогичное определение понятию прикосновенности дают проф. В.М. Чхиквадзе[41] и М.А. Шнейдер[42].

В этих формулах советских правоведов нетрудно заметить противоречие. Создается впечатление, что понятие прикосновенности якобы охватывает лишь действия, имевшие место до и в момент совершения преступления, т.е. недоносительство о готовящемся преступлении и попустительство. Что же касается других форм прикосновенности, то они остаются как бы за пределами этого понятия, так как заранее не обещанное укрывательство, недонесение о совершенном преступлении и приобретение или сбыт имущества, добытого преступным путем, возникают всегда после факта совершения преступления.

Итак, в чем же выражается сущность рассматриваемого нами уголовно-правового института, каковы черты и признаки, характеризующие различные формы общественно опасной деятельности, объединяемые в общее понятие: прикосновенность к преступлению?

Всякое преступление, будучи непосредственным результатом действий исполнителя, в целом ряде случаев бывает также связано с деятельностью других лиц. Характер связи между деятельностью этих лиц и преступлением может быть различным.

Во-первых, эта связь может выступать в форме причинной связи, когда лицо, не принимая непосред-

35

ственного участия в совершении преступления, оказывает тем или иным путем содействие исполнителю преступления в осуществлении общественно опасного результата. При условии, когда содействие лица совершению преступления обусловлено установлением между этим лицом и исполнителем субъективной связи по поводу совершаемого преступления, оно образует соучастие в преступлении[43].

Во-вторых, иногда деятельность таких лиц, не являясь содействием, и, следовательно, не находясь в причинной связи с совершением преступления, тем не менее может оказаться в той или иной мере связанной с преступлением, выполненным исполнителем. Эта форма связи может иметь место в тех случаях, когда лицо, будучи очевидцем совершающегося преступления или же осведомленным о готовящемся или совершенном преступлении, своим поведением препятствует деятельности органов власти по предупреждению и раскрытию преступления. Подобную деятельность в теории советского уголовного права принято называть прикосновенностью к преступлению. Интересы борьбы с преступностью требуют применения мер уголовного наказания не только в отношении лиц, содействовавших выполнению преступления, но, в ряде случаев, и в отношении лиц, прикосновенных к преступной деятельности других лиц.

Прикосновенность к преступлению следует отличать и от таких видов общественно опасной деятельности, как заведомо ложный донос, дача заведомо ложного показания и отказ от дачи показаний, возникающих зачастую по поводу совершенного преступления и в этих случаях также посягающих на деятельность органов правосудия по предупреждению и раскрытию преступлений. Различие между ними, на наш взгляд, заключается в следующем.

Во-первых, в характере связей прикосновенности, с одной стороны, и ложного доноса, ложного показания

36

и отказа от дачи показания, с другой — с преступлением, по поводу которого они возникли. Если прикосновенность находится в неразрывной связи с этим преступлением и непосредственно вытекает из него, то связь ложного доноса, ложного показания и отказа от дачи показания может быть только опосредствованной, ибо они прямо не вытекают из факта совершенного преступления. Так, например, факт разбойного нападения непосредственно создает в отношении его очевидца или лица, осведомленного о нем, правовую обязанность сообщить о происшедшем в органы власти, однако субъект уклоняется от выполнения этой обязанности, в результате чего такое поведение приобретает характер общественно опасной деятельности и расценивается как прикосновенность к преступлению в форме недоносительства. В случаях же ложного доноса, ложного показания и отказа от дачи показания поведение лица приобретает общественную опасность лишь в связи с проведением конкретных процессуальных действий (приема заявления или допроса в качестве свидетеля) со стороны судебно-следственных органов. Помимо этих действий непосредственно сам факт совершения преступления не в состоянии вызвать перечисленные формы общественно опасной деятельности.

Во-вторых, в том, что общественно опасная деятельность лица по ложному доносу, ложному показанию и отказу от дачи показаний может иметь место и при отсутствии преступления, совершенного другими лицами. Например, К., имея личные счеты с Н., делает ложное заявление следователю о том, что Н. умышленно отравил С. В результате тщательной проверки обстоятельств дела выясняется, что С. явился жертвой несчастного случая (неосторожного обращения с ядом со стороны самого потерпевшего). В то время как непременным условием для возникновения прикосновенности является преступная деятельность посторонних лиц.

Конкретными формами прикосновенности к преступлению в уголовно-правовой литературе принято считать недоносительство, попустительство и заранее не обещанное укрывательство. Однако, исходя из тех общих черт, которыми характеризуются действия при-

37

косновенных к преступлению лиц, было бы правильным к разновидности прикосновенности отнести также и заранее не обещанное приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем.

Общим для всех форм прикосновенной деятельности признаком является то, что они, непосредственно вытекая из факта уже совершенного или совершаемого другими лицами преступления, не являются его причиной. Этот признак имеет не только теоретическое, но и большое практическое значение. Поскольку действия прикосновенных лиц не находятся в причинной связи и не обусловливают совершение основного преступления, следовательно, они не могут посягать и на его объект. Это значит, что деятельность прикосновенных лиц по степени своей общественной опасности не может быть приравнена к действиям соучастников, посягающих на объект преступления, непосредственно выполненного исполнителем и в связи с чем представляющим большую общественную опасность. Отсюда следует, что отсутствие причинной связи с совершением основного преступления является основным признаком, вскрывающим сущность понятия прикосновенности в советском уголовном праве. Указанное обстоятельство, являясь показателем меньшей степени общественной опасности прикосновенности по сравнению с соучастием, имеет решающее значение при разграничении этих двух форм преступной деятельности и тем самым в индивидуализации ответственности виновного. При оценке характера связей прикосновенности и соучастия с преступлением следует иметь в виду, что различия между этими двумя типами связей носят качественный характер и поэтому было бы неправильным сводить их к чисто количественным моментам, как это делают некоторые авторы.

Так, например, А. Н. Трайнин утверждает, что связь с основным преступлением при прикосновенности не достигает интенсивности соучастия[44]. На наш взгляд, А.Н. Трайнин игнорирует качественные различия между этими двумя типами связей, поскольку

38

понятие интенсивности выражает чисто количественные моменты. Об интенсивности может идти речь в пределах одного из этих типов связей, но никоим образом она не может быть использована для характеристики их различия. Например, можно допустить разную степень интенсивности при рассмотрении связей между действиями отдельных соучастников и общественно опасным результатом, поскольку их роль в причинении общественно опасного последствия бывает далеко не одинаковой. Точно так же не одинакова степень интенсивности связей с совершенным преступлением при различных формах прикосновенности. При этом важно отметить, что эти два ряда интенсивности связей лежат на разной плоскости и не могут соприкасаться.

Аналогичную ошибку, как нам кажется, допускает П.И. Гришаев, заявляя, что связь деятельности прикосновенных лиц с совершением преступления имеет менее прочный характер, чем деятельность соучастников[45]. Как уже отмечалось, критерием отграничения прикосновенности от соучастия служит наличие или отсутствие причинной связи с совершением преступления, а вопрос о том, насколько эта связь является прочной, с точки зрения их разграничения, не представляет интереса.

Следующим отличительным признаком прикосновенности является то, что она возникает лишь при наличии преступной деятельности других лиц. Этот признак, по нашему мнению, вытекает из особенностей объекта посягательства прикосновенности к преступлению. Прикосновенное лицо посягает прежде всего на общественные отношения, связанные с деятельностью государства по предупреждению и раскрытию преступлений. Указанный вид общественных отношений регулируется государством путем возложения на граждан, в определенных законом случаях, юридической обязанности предотвращать совершение преступления или же своим поведением не создавать препятствий работе органов правосудия по раскрытию преступления и наказанию виновного.

39

Эта правовая обязанность приобретает реальное значение, а ее нарушение может повлечь уголовно-правовую санкцию лишь при том условии, когда имеет место общественно опасное посягательство, совершенное или совершаемое другим лицом. Отсюда следует вывод, что действия прикосновенного лица неразрывно связаны с основным преступлением и непосредственно вытекают из него.

Основное преступление служит непременным условием, объективной предпосылкой для появления различных форм прикосновенной деятельности. Отсутствие преступления, выполненного другим лицом, с неизбежностью влечет за собой и отсутствие реального объекта, на который возможно посягательство со стороны прикосновенного лица и, следовательно, самой прикосновенной деятельности. В отличие от прикосновенности ответственность соучастников может иметь место и при отсутствии преступления, выполненного исполнителем.

Третий признак, который является общим для института прикосновенности, заключается в том, что действия прикосновенных лиц всегда посягают на один и тот же непосредственный объект, коим служит нормальная деятельность органов государства по предупреждению и раскрытию преступлений[46].

Прикосновенность приобретает характер общественно опасной деятельности в связи с основным преступлением. Однако это вовсе не означает, что опасность прикосновенности обусловлена посягательством ее на объект основного преступления. Деятельность прикосновенного лица, хотя и возникает в связи с основным преступлением, тем не менее она не посягает на его объект. Если основное преступление имеет своим объектом посягательства самые разнообразные виды общественных отношений, то объект прикосновенности при всех условиях остается неизменным. По указанному

40

признаку также следует различать прикосновенность от различных форм соучастия в преступлении.

Наконец, деятельность прикосновенных к преступлению лиц совершается только умышленно. Это значит, что прикосновенное лицо, совершая действия, объективно мешающие предупреждению или раскрытию преступления, должно быть осведомленным о характере совершенного или совершаемого преступления. Отсутствие такого сознания у субъекта, несмотря на то, что если даже его деятельность объективно создала препятствия предупреждению преступления или разоблачению виновного, не образует прикосновенности и в зависимости от конкретных обстоятельств дела может влечь ответственность за какое-нибудь другое преступление или же вообще исключает наказуемость в уголовном порядке.

Только наличие всех перечисленных выше признаков образует понятие прикосновенности к преступлению в советском уголовном праве. Отсутствие хотя бы одного из этих признаков исключает прикосновенную деятельность в том или ином случае.

Обобщая все сказанное, понятие прикосновенности можно определить следующим образом: прикосновенность к преступлению есть умышленная общественно опасная деятельность, возникающая на почве совершенного или совершаемого другими лицами преступления и посягающая на социалистические общественные отношения в сфере предупреждения и раскрытия преступлений.