82. Обзор теорий о действии уголовного закона за пределами государств

82. Остановимся прежде всего на вопросе о праве суда, вопросе, заслуживающем внимания как ввиду существующих споров в доктрине относительно оснований и объема этого права, так и ввиду совершенного разногласия в этом отношении законодательных постановлений[1].

Так как в этих случаях речь идет о праве и обязанности государства наказывать преступника, находящегося на его территории, то понятно, что в основу всего этого учения должны быть положены интересы данного государства; вопрос должен быть рассматриваем с точки зрения задач карательной государственной деятельности.

Наиболее простую постановку вопроса из теорий первой группы дает теория территориальная[3]. Карательная власть государства простирается до пределов его территории, на этом пространстве она господствует исключительно, по ту сторону границы она не имеет никакого значения. Закон действует в пределах территории, но притом только в территории. "Из необходимости индивидуализирования права по государственным территориям,- говорит Кестлин,- следует, что государство в своей области не может признать действующим никакого другого закона, кроме собственного, в котором выражается его индивидуальная правовая определенность; но по тем же основаниям оно должно признать исключительную индивидуальность каждого другого государства". Уголовный закон государства, замечают другие сторонники этого воззрения, как и вообще законы, относящиеся до права публичного, обладают в двояком отношении безусловной силой: с одной стороны, положительной - для каждого, находящегося на государственной территории, с другой - отрицательной, исключая силу всяких правовых постановлений, которые не признаны как закон, данными государствами; а так как каждое государство должно признавать все другие государства равноправными членами международного общения, должно признавать за каждым такие же суверенные права, на какие оно само имеет притязания, то поэтому ни одно государство не может требовать, чтобы его уголовные законы имели силу за пределами его территории; иначе оно потрясет правоосновы других государств, а вместе с тем и свои собственные.

Так как преступное деяние предполагает наличность нескольких элементов: во-первых, лицо, посягающее на охраненный интерес, во-вторых, сам интерес, на который учиняется посягательство, и в-третьих, само посягательство,- то вследствие различных отношений, в которых стоит каждый из этих моментов к общему понятию о территориальных пределах закона, создаются подразделения этого воззрения

Большинство сторонников территориальной теории отождествляют место учинения преступного деяния с местом пребывания субъекта, а потому признают то деяние учиненным на территории страны, виновник коего в момент учинения находился на территории данной страны, все равно, был ли он подданный этой страны или иностранец, постоянно или временно там пребывающий.

Другая группа определяет территориальный характер преступного деяния по месту пребывания охраненного интереса в момент преступного посягательства, а потому считает наказуемым, на основании местных уголовных законов, всякое преступное деяние, объект коего в момент посягательства находится в пределах государства.

Наконец, третья группа соединяет оба условия и допускает применимость местного уголовного закона как в том случае, когда субъект в момент преступного деяния находился в пределах государства, так и в том, когда виновник находился за границей, но посягал на предмет или объект, материально пребывающий в пределах территории.

Но, конечно, нетрудно видеть, что все различие этих оттенков сводится к различию толкований понятия о территориальности преступного деяния, а все они сходятся в одном общем условии, что наказуемы по законам страны преступные деяния, учиненные в пределах территории, т. е. ими утверждается положение, в существе, как видно из предшествующего изложения, бесспорное, но во всяком случае имеющее само по себе только отрицательное значение по отношению к вопросу наказуемости деяний, учиненных вне пределов страны.

В те эпохи, когда международные сношения представлялись крайне ограниченными, когда переход из одной страны в другую был возможен только в исключительных случаях, такая система могла не вызывать практических затруднений; но ныне ее последовательное проведение представляется невозможным.

Нетрудно видеть, что при такой постановке вопроса не только воры и мошенники, учинившие преступные деяния в сопредельных государствах, могут безнаказанно стекаться к нам и оставаться вне всякого преследования, пока не потребуют их выдачи, но мало того, в таком положении окажутся и те лица, которые посягали за границей на наши интересы или на права наших подданных. Русский подданный, виновный в убийстве русского же подданного в Германии или участвовавший в заговоре против государственного строя России или в подделке русских денежных знаков, может затем прибыть в Россию и остаться вне всякого преследования, так как, во-первых, едва ли какая-либо иностранная держава потребует выдачи такого лица, а во-вторых, такая выдача была бы нарушением господствующего ныне в международных отношениях принципа невыдачи собственных подданных.

Если же стать на точку зрения специализированных территориальных теорий, то практические пробелы выступят еще нагляднее, так как по первой теории останутся безнаказанными даже те, которые, будучи за границей, участвовали в преступлении, учиненном в России, а по второй, наоборот, останутся безнаказанными пребывающие в России участники преступлений, учиненных за границей, а равно все вообще виновные в посягательствах, учиненных, например, в пределах России против государственных или вообще публичных интересов другого государства.

Поэтому сторонники территориального принципа, чтобы избежать указанных выше практических последствий, прибегают к разного рода обходам.

Но нетрудно видеть, что оба суррогата недостаточны. Выдача непригодна потому, что помимо собственных подданных, которые по современным международным отношениям не выдаются, и относительно иностранцев она всегда зависит от доброй воли другого государства; там, где преступление непосредственно затронуло интересы того государства, в коем оно учинено, можно с вероятностью предполагать, что это государство потребует выдачи; но там, где этого нет? Если австриец убил проезжавшего через Пруссию русского подданного и бежал к нам, если германский подданный участвовал, положим, в заговоре, составившемся для отделения от России вооруженной силой прибалтийских губерний, или участвовал в подделке российских денежных знаков, то можно думать, что выдача таких преступников не будет потребована и виновный спокойно будет проживать в России.

Еще неудовлетворительнее указание на возможность суда этих лиц во имя другого государства. На каком юридическом принципе покоится это положение? Каким образом верховная власть одного государства, в лице своих органов, явится представительницей другого государства в отправлении правосудия? Почему же в таком случае эти органы не будут применять исключительно иностранные уголовные законы, материальные и процессуальные и т.

Территориальная теория, последовательно проводимая, приводит к следующим положениям: каждый государственный уголовный закон действует в пределах государственной территории, а потому всякое преступное деяние, учиненное в пределах территории, подлежит его действию, всякое преступное деяние, учиненное за пределами территории, безусловно не подлежит его действию. Неудобства этого второго вывода привели к попыткам расширить область действия местного уголовного закона, и притом в двояком отношении: или ввиду тех лиц, к которым обращается уголовный закон со своими требованиям (теория национальная), или ввиду тех интересов, которые закон берет под свою защиту (теория реальная).

"Уголовный закон,- говорит Бернер (Wirkungskreis),- обязывает всех граждан данного государства лично, а не только территориально, не только во время пребывания в территории этого государства. Это положение вытекает из самой природы уголовного закона. В уголовном законе государство указывает те деяния, которые оно признает антигражданскими, несовместимыми с понятием гражданина государства: туземец, несмотря на свое пребывание за границей, не перестает быть туземцем, гражданином государства, коего он подданный, а потому он не может совершать деяния, которые противоречат идее гражданства; он не может совершать за границей того, что на родине служит к умалению гражданской чести. Метко говорит Цахариэ, что ограничение действия уголовного закона территорией покоится на бессмысленном предположении, что законы даются для территории, а не для лиц, на ней живущих". К этому главному доводу Бернер прибавляет и еще одно соображение, что с отъездом за границу даже фактически не разрушается связь подданного с отечеством, так как он пользуется покровительством и защитой дипломатических агентов своей страны, а пользуясь охраной представителей родины, он должен подчиняться и ее требованиям.

Бар[5], нападая на теорию Бернера с той точки зрения, что она не дает надлежащего основания даже для ответственности туземцев, учинивших за границей преступные посягательства, но не против туземного, а против иноземного государства, свою национальную теорию мотивирует таким образом: карательная власть государства имеет дело с преступными деяниями как проявлениями преступной воли; поэтому к применению уголовного закона прежде всего уполномочено то государство, на территории коего проявилась преступная воля; но так как каждое деяние является продуктом всей личности, то пока существует нравственная связь между личностью и государством, до тех пор проявление карательной деятельности государства не устраняется только потому, что конкретное проявление преступной воли произошло не на территории государства.

Но во всяком случае общее положение всех теоретических попыток этой группы выражается в том, что закон уголовный, как и всякий публичный закон, имеет обязательную силу для подданных данного государства, где бы они ни находились. Поэтому лицо, не исполнившее веления отечественного закона, подлежит установленной им ответственности.

Но такая доктрина, с одной стороны, крайне расширяет объем карательной власти государства, а с другой - все-таки не дает удовлетворительного ответа на все возникающие при этом вопросы.

Признавая принцип личной подчиненности имеющим равное значение с подчиненностью территориальной, эта доктрина создает для каждого лица, находящегося вне пределов своего государства, крайне трудное положение, так как для него имеют равно обязательную силу, во-первых, законы местные и, во-вторых, законы отечественные. Но какой же из этих законов имеет главное, какой - субсидиарное значение? Как должны быть разрешаемы случаи коллизии между ними, в особенности когда обязанности, налагаемые ими, несходны между собой или, может быть, даже противоположны?

Далее, последовательно проводя эту доктрину, пришлось бы допустить ответственность наших подданных и за все маловажные деяния, учиненные ими за границей, хотя бы эти деяния и были полицейского характера; а между тем такого вывода не решаются сделать сторонники этого взгляда, хотя и в ущерб последовательности. Так, Бернер прибавляет, что установленные им правила не применяются к чисто местным полицейским предписаниям, которые могут быть нарушаемы только лицами, находящимися на территории; что, таким образом, в тех законодательствах, которые держатся трехчленного деления, ответственность не должна быть допускаема за нарушения; подобное же положение высказывает и Бар, причем оба они твердых юридических оснований для подобного изъятия не дают.

С другой стороны, и по этой теории не только иностранец, убивший за границей иностранца и бежавший к нам, останется безнаказанным, но такая же безнаказанность будет существовать и для того иностранца, который за границей участвовал, например, в подделке русских ассигнаций, в заговоре для ниспровержения русского правительства и т. д. Чтобы пополнить этот пробел, приходится так же, как и при теории территориальной, прибегать к фиктивным основаниям наказуемости. Так, Бернер говорит: наказывать иностранца за преступное деяние, учиненное за границей, должно не наше государство, а то, кому принадлежит это право в силу территориального или национального принципа. Но если это государство не воспользуется принадлежащим ему правом наказания и тем лишит наше государство или наших подданных надлежащей карательной охраны, то для нашего государства по отношению к такому иностранцу, безнаказанно посягнувшему на его интересы, возникает естественное право, или, как говорит он в своей монографии, право обороны или самопомощи. Очевидно, что подобное положение только доказывает несостоятельность всего учения: оборона немыслима против уже совершившегося преступления, а представив себя в состоянии естественном или догосударственном, мы можем вывести из него основание для применения мести, а не для права на наказание.

Третья попытка ищет основания наказуемости в объекте посягательства, в юридических признаках правоохраняемых интересов; если государство берет известный интерес под защиту своих законов, то всякое посягательство на него, все равно, учинено ли в пределах государства или за его пределами, был ли виновником посягательства туземец или иностранец, должно быть рассматриваемо как посягательство на охраняющую этот интерес норму, а потому и должно быть наказуемо[6].

Очевидно, что и этому воззрению можно сделать тот же упрек, как и предшествующему- установляя такое положение, что всякое посягательство на юридически охраненный интерес одинаково нарушает как уголовный закон места учинения подобного посягательства, так и уголовный закон той страны, на благо коей учинено это посягательство, эта доктрина не дает твердой опоры для разрешения случаев коллизии законов или же заставляет прибегать к каким-либо посторонним соображениям, не вытекающим из основного принципа и нередко даже противоречащим ему: за границей, в Германии, убит русский подданный; виновный подлежит наказанию одинаково как по германским, так и по русским законам; если мы представим себе, что он судился и был наказан в Германии, а затем прибыл в Россию, то почему он не может быть снова судим и наказан у нас? Посягательство, учиненное им на нашу карательную норму, не погашено. Почему государство, имея право своими уголовными законами охранять благо своих подданных от преступных посягательств, не может вмешиваться в проявление уголовной юстиции в той стране, где посягательство учинено, и в то время, когда виновный находится еще на месте учинения преступного деяния?

С другой стороны, основное положение этой доктрины, что всякое посягательство на охраненный нашими нормами интерес будет наказуемо по нашим законам, несравненно неопределеннее, чем принцип национальный. Нетрудно сказать, кто должен считаться нашим подданным и, следовательно, всегда отвечать по нашим законам, но несравненно труднее определить объем интересов, охраняемых нашими законами. Какой интерес, положим, охраняется ст. 449 Уложения, карающей предумышленное убийство? Жизнь человека, и притом безразлично, русского подданного или иностранца, так как предумышленное убийство француза, учиненное немцем в Петербурге, будет наказано по той же ст. 449. Но если это так, то, значит, убийство француза, учиненное в Париже французом, как посягательство на жизнь человека, будет также посягательством на охраненный нашим законом интерес. Еще с большим правом можем мы дать такое широкое толкование, положим, ч. 3 ст. 424, карающей за подделку иностранных кредитных билетов и т. д., т. е. мы должны перейти на почву космополитического решения вопроса, и притом в самой широкой его форме. Если же мы заменим понятие объекта как "блага, охраняемого нормой", понятием "блага, принадлежащего государству", то мы создадим совершенно своеобразное понятие о принадлежности государству благ личных и имущественных его подданных. Почему недвижимая собственность, принадлежащая русскому подданному на Рейне или на острове Уайте, будет благом, принадлежащим России, а имение в Волынской губернии, принадлежащее какому-нибудь германскому подданному, перестает быть благом, принадлежащим России, как скоро посягательство на него учинено за пределами России?

Наконец, теория реальная неполна уже и в том отношении, что она не дает основания для наказуемости туземцев за преступные деяния, учиненные за границей, но против иностранного государства. Оттого-то важнейшие представители этого воззрения и вынуждены комбинировать ее с теорией национальной. "Руководящим принципом для уголовной юрисдикции государства,- говорит Роланд,- служит следующее положение: государство уполномочено карать все посягательства на его собственные правовые блага и на чужеземные юридические блага, как скоро последние посягательства учинены его подданными; источником, из коего государство черпает основание своего карательного права, в первом случае - принадлежность государству юридического блага, во втором - принадлежность к государству преступника". Таким образом, анализ норм по их цели и содержанию ведет к установлению объема лиц, обязанных повиновением этим нормам. Повиновением запретам и приказам государства обязан всякий, где бы он ни находился, настолько, насколько он способен к нарушению этих велений[7].

Главный недостаток всех изложенных выше теорий эгоистических заключается в неверности или, правильнее, неполноте основного положения: вопрос о пространстве действия уголовного закона не может быть разрешен с точки зрения исключительно интересов индивидуального государства. Общность культурных целей, преследуемых современными государствами, многообразное единение экономических и социальных интересов сопредельных держав заставляют внести существенные изменения в понятие международных юридических отношений; заставляют заменить лежащий в их основе принцип розни и противоположения принципом общности и солидарности. Эта международная общность интересов сделалась уже необходимым элементом в конструкции международных торговых и гражданских правоотношений; она уже несомненно принята в области процесса; она выдвигается ныне мало-помалу и в области права уголовного, так что уже и новейшие сторонники реального принципа - Биндинг, Роланд и Лист должны были в своей аргументации нередко становиться на почву международного уголовного права[8].

Поэтому более правильную постановку вопроса дают так называемые космополитические теории, хотя некоторые из них, благодаря своей неопределенности, впадают в другую крайность.

Зачатки космополитической или универсальной теории встречаются еще у криминалистов начала нынешнего столетия, например у Грольмана, но формулирована она была впервые Бульмерингом в его монографии о праве убежища, 1853 г., и в особенности фон Молем в его труде "Международное учение о праве убежища".

Отправная мысль этой теории такова: правовой порядок есть общее достояние всех государств, есть всеобщий правовой порядок, а потому задача каждого государства состоит в содействии всеми своими силами установлению возможно совершенного правового порядка в мире. Преступное деяние есть нарушение этого, охватывающего все государства, правового порядка. Государство не выполнит свою задачу доставлять, насколько для него возможно, праву победу над неправом, если оно ограничится только оказанием юридической помощи другим государствам в борьбе с преступниками; напротив того, оно обязано само осуществлять карательную деятельность относительно преступных деяний, безотносительно к тому, где, кем и против кого оно было учинено; государство должно осуществлять всемирное правосудие. Всякое государство может наказывать или выдавать за всякое преступное деяние, где бы оно ни было учинено, во имя единой юстиции и единого права. Всякое государство, в фактическом обладании коего находится преступник, имеет не только право, но и обязанность его наказать: посягнувший на одного члена международного общения посягает на весь организм.

Но в такой всеобъемлющей форме эта теория допускает одно весьма крупное возражение: положенное в основу его предположение об общности юридических интересов отдельных государств покоится на предположении о тождестве политического и социального строя всех государств, чего в действительности, конечно, мы не находим.

Поэтому уже Моль существенно ограничил это учение, признавая обязанность международной защиты только по отношению к юридическим интересам, общим всем государствам, и исключая возможность подобной охраны по отношению к посягательствам, имеющим национальный характер: таковы, например, посягательства политические, религиозные, в особенности полицейские. Сверх того, по мнению Моля, существенным условием выполнения международных уголовных обязанностей является выдача преступников; поэтому он так резюмирует свою, как он называет, посредствующую теорию: "Государство принимает на себя обязанность содействовать восстановлению правового порядка и вне его территории, как скоро без его содействия такое восстановление представляется затруднительным. Это содействие, смотря по обстоятельствам, может заключаться или в принятии предупредительных мер, или в наказании... Наказание или будет применяемо собственными судами государства, на основании его законов, или будет осуществляемо путем выдачи преступника тому государству, права которого были нарушены. Первая система будет применяться по отношению к преступным деяниям, учиненным подданными государства, содействующего охране; выдаваемы же будут подданные государства, где было совершено преступное деяние, или подданные третьего государства, но только в том случае, когда они обвиняются в посягательствах на права частных лиц".

Еще большие ограничения космополитического принципа выставляют другие позднейшие его защитники. Так, Ортолан говорит, что "право государства наказывать за преступные деяния, учиненные вне его пределов, по отношению к его подданным представляется безусловным, а по отношению к иностранцам требует наличности следующих условий: 1) чтобы преступное деяние принадлежало к числу наиболее тяжких и 2) чтобы подобное деяние было учинено относительно подданного наказывающего государства. Во всех прочих случаях право изгнания иностранца из своих пределов или право выдачи его могут служить вполне достаточной социальной гарантией".

К теории космополитической, хотя несколько и по другим основаниям, примкнул ныне и проф. Гельщнер[9]. Государство, говорит он, призвано устранять и сглаживать противоположение частной воли правовым нормам; эта обязанность не зависит ни от места, где учинено преступное деяние, ни от блага, на которое посягает виновный, а только от воли, из которой оно проистекает. Как скоро преступник находится на нашей территории, мы не можем рассмотреть его неправомерную преступную волю как правомерную; то обстоятельство, что данное преступное лицо является у нас общником нашего правового порядка, создает для нашего государства право преследовать его за учиненное им где бы то ни было преступное деяние[10]. Осуществление этого права будет иметь практические ограничения: во-первых, в различии законодательств отдельных государств и, во-вторых, в возможности для каждого государства применять только свои уголовные законы. Каждое государство по справедливости и, так сказать, по природе правоуполномочено к наказанию всяких преступных деяний, хотя бы учиненных за его пределами, и только по соображениям целесообразности, ввиду неудобств процессуальных, оно может заменить суд выдачей или даже простой высылкой за пределы государства.

________________________________________

[1] Ср. в особенности, Binding, Handbuch, ї 85 и 86; у него указания на немецкую литературу; Halschner, ї 62 и след.; разбор этого вопроса по германскому праву у Olshausen, ї 3, № 3 и след.; из монографий можно указать названные выше монографии - Berner, Wirkungskreis, и Schmid, Die Herrschaft der Gesetze; далее: A. Bulmerincq, Das Asylrecht und die Auslieferung fluchtiger Verbrecher, 1853 г.; R. Mohl, Die volkerrechtliche Lehre vom Asyle, в его Staatsrecht, Volkerrecht und Politik, I, c. 637-674; Bar, Das internationale Privat und Straf recht, 1862 г.; его же, Lehrbuch des internationalen Privat und Straf rechts, 1892 г.; Rohland, Das internationale Strafrecht, 1877 г.; Martitz, Internationale Rechtshilfe in Strafsachen, l Abt. 1888 г.; 2 Abt. 1897 г.; Fuld, Die Bestrafung von Verbrechen im Auslande. G. XLV, c. 241; E. Jettel, Handbuch des internationalen Privat und Strafrechtes 1893 г.; A. Villefort, Des crimes et des delits commis a l'etranger, 1855 г.; M. Goddyn et E. Mahiels, Le droit criminel beige au point de vue international, 1880 г.; P. Fiore, Traite de droit penal international et de l'extra-dition, т. 2, 1880 г.; A. Deloume, Principes generaux de droit international en matiere criminelle, 1882 г.; A. Bard, Precis de droit international, 1883 г.; Коркунов H. Опыт конструкции международного уголовного права. Журнал гражданского и уголовного права, 1889 г. № 1. Ср. также приведенную далее литературу о выдаче.

[2] Обстоятельное изложение и разбор различных теорий по вопросу о праве суда над деяниями, учиненными за границей, сделаны в вышеуказанной монографии Роланда.

[3] Этот принцип господствовал между прежними криминалистами; так, его защищали: Генке, Марецоль, Абегг, Bestrafung der im Ausland begangenen Verbrechen, 1879 г., первоначально и Лист в его статье "Об основаниях международного уголовного права", 1882 г. Он также находил много сторонников между писателями по международному праву, в особенности между англичанами. Этот принцип был торжественно провозглашен Французским законодательным собранием 3 сентября 1792 г.: que les etrangers prevenus des delits commis dans leur patrie n'ont pu etre legalement juges que selon les lois de leurs pays et par leurs magistrats [чтобы иностранцы, находящиеся под следствием за преступления, совершенные в своей стране, могли быть законно судимы только по законам своей страны и своими должностными лицами (фр.)].

[4] Другие попытки пополнения территориального принципа его сторонниками приведены у Rohland, в. с., ї 5. Таково признание наказуемости деяний, учиненных in fraudem legis domesticae [по ошибке домашними законами (лат.)] и др.

[5] Das internationale Privat und Strafrecht [международное частное и уголовное право (нем.)], ї 132 и след., в особенности ї 137; в позднейших своих трудах Бар все более и более расширял свой взгляд на объем наказуемых деяний, учиненных за границей, и теперь, подобно Гельшнеру, Скорее может быть причислен к защитникам космополитической доктрины. Ср. в особенности его статью в G. 1883 г., с. 561 и след, и его Lehrbuch, 1892 г., с. 217 и след., хотя, с. 216 прим., он и возражает против причисления его к сторонникам космополитической доктрины. Из наших криминалистов на почве национальной теории стоит Спасович.

[6] Из первых сторонников этой теории нужно назвать: во Франции - Villefort, Des crimes et des delits commis a l'etranger, 1855 г.; в Германии - Heinze, Staatsrechtliche und strafrechtliche Erorterungen, 1870 г.; Гейнце называл свою доктрину теорией пассивного подданства, но в позднейшем своем труде, Universelle und partikulare Strafrechtspflege 1895 г., Гейнце совершенно отказался от этой теории и перешел к теории, весьма близко примыкающей к космополитической, признавая основанием для разрешения вопроса бытие общемировых норм в отличие от узконациональных (Universelle und partikulare, по Биндингу - allgemeine und besondere) и обязанность каждого культурного государства охранять нормы первого рода. "Общемировые.нормы,- говорит он,- суть те, которые руководят каждым образованным человеком только в силу этого его качества, безотносительно к государству, в котором он находится, к государству, коего он подданный, и государству, против коего или против подданных коего он направляет свое посягательство: немец, убивший во Франции испанца, нарушает норму не германского, французского или испанского правопорядка, или даже всех трех вместе, а посягает на общемировую норму. Новое воззрение Heinze покоится на началах, высказанных Виндингом в его учении о нормах, т. 1; Roland, Das internationale Strafrecht, 1897 г.; Вехтер, Лист, ї 20, защищая прежнюю реальную теорию, называет ее "Schutzprincip" или "Princip der beteiligten Rechtsordnung", но ввиду ее неполноты присоединяет к ней национальный принцип или Subjectionsprincip. H. Meyer, ї 16, название теории затронутого правопорядка употребляет для обозначения своего космополитического воззрения. Коркунов выделяет теорию, основанную Биндингом, в особую самостоятельную группу, определяющую область наказуемости не пространством действия закона, а пространством действия норм.

[7] Ввиду этого обстоятельства Halschner, System, ї 55, замечает, что реальный принцип не заслуживает названия принципа, так как он для наказуемости туземцев за посягательства, направленные против иноземного государства, прибегает к помощи национального принципа, а для наказуемости иностранца за посягательство на иностранное государство, учиненное на нашей территории, к помощи территориального принципа.

[8] Binding, Handbuch (ї 79), отрицая возможность международного охранительного права, однако, прибавляет далее: "Истинную обязанность участвовать в мировой охранительной деятельности каждое государство имеет в трех случаях: 1) Оно должно посильно участвовать в истребительной войне (Vernichtungskrieg) против присяжных врагов всякого правового порядка, насколько эта борьба может быть ведена средствами отдельного государства. Каждое анархическое злодеяние, каждый морской разбой, всякий торг неграми, всякое распространение заразительных повальных болезней должно подлежать наказанию по закону каждого государства; общий враг должен вызвать солидарное противодействие. 2) Оно должно охранять юридические интересы, которые ради беспрепятственных международных сношений, ради наилучшего содействия благосостоянию народов, изъяты из-под исключительного распоряжения отдельных государств, требуют общей юридической охраны всех культурных государств; таковы: нейтрализированные каналы, телеграфные линии, госпитали, перевязочные пункты и т. п. 3) Юридические интересы, которые хотя и состоят в исключительном обладании одного государства, но вместе с тем имеют такое же важное значение и для других культурных государств, также должны быть приняты под международную охрану; таковы: неподдельность денежных знаков, неподдельность товаров, составляющих предмет международного торга, и т. д.". Но не выражают ли подобные исключения в действительности признание несостоятельности эгоистического принципа?

[9] Прежде, в особенности в System des preussischen Strafrechts, Гельшнер был защитником территориального принципа. В защиту Weltrechtsprincip высказывается также Geyer, Grundriss, с. 92; Heinze, Schwarze, Ullmann, Lilienthal, Lammasch, Auslieferungspflicht, V. Martitz, Jettel; Harburger, Zwei Grundfragen des sogenanten internationalen Strafrechts, L. Z. XX, c. 607; из итальянцев - Carrara, Brusa; из русских - H. Сергеевркий.

[10] Преступное деяние, как говорит Бруза, передвигается или путешествует вместе с преступником.