54. Комиссия Розенкампфа 1804 г. и работы Сперанского; Проект 1813 г
54. Другим представителем законодательных трудов того же направления являются работы комиссии царствования императора Александра I.
Молодому императору пришлось начать царствование с поправок неисчисленных повреждений, причиненных четырехлетним циклоном, пронесшимся над Россией, в особенности над ее интеллигентной жизнью, пришлось изглаживать следы правления, когда, по выражению современника, повторялись зады Ивана IV, господствовало "затмение свыше", когда, как писал сам наследник престола, "в правлении делами существовала только неограниченная власть, все делающая шиворот-навыворот"[1].
В вихре ничем не сдерживаемой стихийной силы с невероятной быстротой падали люди, занесенные в скрижали истории России, и возвышались дети случая, нередко неопрятной нравственности, безграмотные и бессердечные; помимо детской борьбы с круглыми шляпами и отложными воротничками, реформ солдатских буклей и кос, шагистики и этикета, попирались права и лиц и сословий, ломались учреждения, и притом не только вызванные к жизни в ненавистное для сына царствование Екатерины, но еще при Петре Великом перенесенные к нам и уже принявшиеся, дававшие плоды. Произвол и жестокость сверху, раболепие и страх, оцепенение жизни снизу - таково было наследие, доставшееся Александру I, требовавшее немедленного законодательного и адмштастративного распорядка. Независимо от начавшегося на другой день по вступлении на царство освобождения сотен томившихся в заточении жертв Тайной экспедиции (уже 15 марта было освобождено 153 человека, а к 25 марта - 482), возвращения изгнанных, помилования тысяч лиц, исключенных без суда из военной и гражданской службы (воспользовавшихся милостями Указов 13 и 15 марта было до 12 тыс. человек); отмены целого ряда мер и запретов, вроде воспрещения ввоза в Россию всякого рода книг, па каком бы языке они ни были, без изъятия, "да равномерно и музыки" (Указ 18 апреля 1800 г.; Полное собрание законов, № 19387), или закрытия частных типографий по Указу 5 июля 1800 г.; восстановления Жалованной грамоты дворянству, Городового положения и т. д., появились указы, свидетельствовавшие не только о желании государя быть преемником великой бабки, но и о стремлении, правда не вполне определенном, применять усвоенные в юности мысли о правах человека, о единой силе равного для всех закона. Уже 2 апреля 1801 г. уничтожена Тайная экспедиция и производившиеся в ней дела переданы в Сенат и общие уголовные установления на том основании, как говорилось в указе, что в благоустроенном государстве все преступления должны быть объемлемы, судимы и наказуемы общей силой закона; в день коронации была учреждена комиссия для пересмотра прежних уголовных дел, и прежде всего дел о тех людях, вина которых важна была только по обстоятельствам политическим и не предполагала ни умысла, ни разврата, ни бесчестных правил, ни нарушения общественного и государственного порядка, и которые тем не менее были осуждены как преступники и сосланы на вечное заточение. На одной из сторон коронационных медалей было многознаменательное изображение: обрезок колонны с надписью закон, увенчанный императорской короной (впоследствии герб Министерства юстиции), а вокруг надпись: "Закон - блаженство всех и каждого". 27 сентября 1801 г. была уничтожена пытка, причем в Указе было выражено пожелание, чтобы самое название пытки, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено было навсегда из памяти народа. Независимо от сего в ближайшем кружку лиц, приближенных к государю, который он сам в шутку назвал Comite du salut public[2], началась подготовка и рассмотрение различных планов преобразования всего государственного и юридического строя России. Конечно, эта реформационная деятельность по всем частям управления государственного[3] не могла не коснуться и преобразования законов гражданских и уголовных, как это и было указано в рескрипте Завадовскому, назначенному, хотя и не надолго, председателем Комиссии законов (Указ 5 июня 1801 г., Полное собрание законов, № 19904). В 1803 г. при Министерстве юстиции была действительно уже образована, под непосредственным руководством Новосильцева, особая комиссия составления законов, на которую возложено "из существующих в России указов и постановлений извлечь законы, утвержденные уже печатью народного благосостояния, и утвердить законодательство на непоколебимых основаниях права"[4]. Комиссия с 1804 г. образовала почти отдельное ведомство, с целой иерархией чинов, но главным деятелем ее был главный секретарь референдарий Комиссии барон Розенкампф, лифляндец родом, человек, получивший теоретическое образование за границей, не знавший совершенно ни России, ни русского языка. "Уволив,- говорит барон Корф,- из Комиссии большую часть прежних русских чиновников, он заместил их немцами и французами, в особенности же наполнил состав ее множеством переводчиков, необходимых ему по незнанию языка. Потом, переходя от одного опыта к другому, то бросаясь в историческую школу, то составляя к новому Уложению оглавления и примечания, почерпнутые из одной теории, он в существе ничего не производил, а только все переделывалось сызнова. Его комиссия подвигалась точно так же медленно, как и прежние; в публике же не могли довольно надивиться, как к составлению Уложения для величайшей в свете империи выбран, предпочтительно перед всеми, человек, не знающий ни ее законов, ни нравов и обычаев, ни даже языка"[5].Деятельность Комиссии пошла успешнее, когда в 1808 г. членом Совета комиссии был назначен Сперанский, сделавшийся потом, с 16 декабря 1808 г., в качестве товарища министра внутренних дел, ее руководителем. Но направление деятельности Комиссии оставалось прежнее, также предполагалось основывать законы на чистых началах разума, также при начертании проекта законов помощниками избирались иностранные ученые[6]. В одном из писем к Дюмону (издателю и другу Бентама) Сперанский в 1804 г. писал про Россию: "Это именно та страна, которая,, может быть, всего способнее принять хорошее законодательство, именно потому, что в ней меньше приходится рассеевать ложных понятий, меньше приходится бороться против рутины и больше можно встретить послушной восприимчивости к благотворным действиям умного и рассудительного правительства". "Напитанный,- говорит про Сперанского барон Корф,- наполеоновскими идеями, он не давал никакой цены отечественному законодательству, называл его варварским и находил совершенно бесполезным и лишним обращаться к его пособию...
Проекты уложений от предполагал составлять при содействии иностранных, преимущественно французских зако-новедцев". Так, по гражданскому праву он вошел в сношения с указанными ему в Эрфурте самим Наполеоном Локре и Легра, а по уголовному - с Дюпоном (Dupont de Nemours). В то же время началась с 1807 г.[7] переписка с Бентамом, хотя письма последнего к императору Александру относятся уже к эпохе падения Сперанского, к 1814 и 1815 гг.[8]; точно так же в 1806 г. начались сношения со знаменитым Фейербахом[9], сделанным членом-корреспондентом Законодательной комиссии и приславшим в комиссию свой проект Баварского уложения[10]. Наконец, Указом 15 мая 1810 г. был приглашен к участию в трудах Комиссии, а вскоре сделан и начальником ее уголовного отделения, немецкий ученый Леопольд Гейнрих Якоб, предназанченный быть творцом будущего уголовного кодекса для России[11]. Якоб, по собственным его словам[12], хотя и мог, благодаря пребыванию в России, понимать русские законы и указы, но, подобно Розенкампфу, не мог писать по-русски; еще менее были известны ему русская жизнь и ее требования. Как добросовестный ученый, Якоб, по прибытии в Петербург, начал изучать наше законодательство и в то же время предложил Сперанскому вопрос о характере подготовляемого кодекса: должен ли он быть систематически упорядоченным собранием бывших русских законов, с указанием на их недостатки и пробелы, или же он должен быть новым, самостоятельным кодексом, только подкрепленным ссылкой на законы? В ответ он получил указание: создать свободный идеальный проект (einen freien idealischen Entwurf fur Russland zu machen[13]). С большим трудом при помощи переводчика, Якоб, однако, в 1812 г. окончил свою работу, но падение и ссылка Сперанского отодвинули его на второй план; в Комиссии снова первенствующим лицом стал оказавший себя по поводу отставки Сперанского и нравственно крайне нечистоплотный Розенкампф. Проект Якоба был переработан, затем отпечатан под названием "Проекта Уголовного уложения Российской Империи"[14].Переделанный проект был внесен в Государственный Совет в 1813 г.[15] и рассмотрен Департаментом законов в течение 1813 г.
и первых четырех месяцев 1814 г.[16] Сначала были рассмотрены два плана Уложения: один 1804 г. и другой 1809 г., причем одобрен был первый из них; затем были вносимы отдельные главы и исправляемы по замечаниям членов, и, наконец, проект был снова отпечатан; но в Общее собрание Государственного Совета проект не был внесен, вероятно потому, что предполагалось его рассматривать совместно с проектом судопроизводства, которого было изготовлено только несколько глав.Много лет спустя, а именно в 1824 г., благодаря влиянию Сперанского, сделавшегося по возвращении из ссылки в 1821 г. членом Государственного Совета, проект поступил, согласно Высочайшему повелению 11 августа 1824 г., снова на рассмотрение Государственного Совета и рассматривался таким образом, что отдельные главы, немедленно по рассмотрении в Департаменте законов, вносились в Общее собрание[17]; но и на этот раз рассмотрение не было окончено, В период с августа 1824 г. и по январь 1825 г. (последнее заседание было 25 января) были рассмотрены только Общая часть и в Департаменте еще одна глава Особенной части о преступлениях против веры; затем эти главы, быв представлены государю, остались без утверждения. Последовавшая в том же году кончина императора Александра I прекратила дальнейшее рассмотрение проекта.
Проект состоял из трех книг: первая заключала основания уголовного права, вторая - государственные и общественные преступления и третья-частные преступления; проект заключал всего 585 параграфов, что объяснялось главным образом тем, что в него были включены только уголовные преступления, за кои, как объяснено Сперанским в Государственном Совете в 1824 г., положены наказания уголовные в противоположность полицейским[18].
Как видно из обозрения состава проекта, в нем в первый раз в истории нашего законодательства появляется раздел так называемых Общих положений (111 статей, всех статей было в проекте 585; в первоначальном проекте Якоба было Общей части 169 ст. а всего 615 статей). В докладе 1804 г. по этому поводу говорится: "Общия начала права суть первыя простейшия истины, утвержденныя на здравых заключениях человеческого разума, на долговременном опыте и наблюдениях, строго исследованных и основанных на существе и возможной пользе государства, ясностью, неоспоримостью и очевидностью влияния своего, приобретший силу и непоколебимость...
Обыкновенно законоискусники у всех народов полагают науку составления законов в том, чтобы собрать все случаи, какие в общежитии предполагать можно, и на каждый из них постановить новый особый закон, но если бы и могли они исчислить все те случаи, какие только разум в состоянии почерпнуть из понятия о возможных действиях воли человеческой, то из сего бы происходило несметное множество законов, несообразных с обстоятельствами, и неясных определений, а через то смешение и запутанность в самом законе; с другой стороны, не менее справедливо и то, что невозможно предопределить все случаи, какие впредь могут встретиться".Эта часть проекта получила особенно важное значение для нашего позднейшего законодательства[19], так как при издании в 1832 г. Свода законов первый раздел Свода законов уголовных был составлен, очевидно, по соображению с Проектом 1813 г. В бумагах графа Сперанского[20] сохранились представленные им в Государственный Совет в 1824 г. объяснения и поправки к Проекту 1813 г., в которых, например, определения понятий неосторожной вины, покушения, зачинщиков, пособников и т. п. буквально тождественны с определениями Свода, хотя под последними позднее были подведены ссылки на законы, на основании коих они составлены. В этой же части Проекта 1813 г. с подробностью установлено различие по наказуемости лиц привилегированных и непривилегированных; создано учение об обстоятельствах, влияющих на меру ответственности, и т. д.
При рассмотрении проекта в Государственном Совете возбудилось несколько вопросов, имевших большое значение для последующего движения законодательства: так, Государственный Совет признал, что Указами 1753 и 1754 гг. смертная казнь в России отменена по всем преступлениям, за исключением государственных; Государственным Советом была предположена отмена кнута; наконец, впервые определительно поставлен вопрос о давности в делах уголовных.
________________________________________
[1] "II n'y a qu'un pouvoir absolu qui fait tout a tort et a travers" [Существует только абсолютная власть, которая делает все вкривь и вкось (фр.)]. Ср. Шильдер, Александр I; сам осторожный барон М. А. Корф высказал, что в царствование Павла Россия обратилась в Турцию. Еще суровее отзыв Шильдера, Павел I. Адмирал А. С. Шишков с горестью вспоминал о "человеке, который, не ведая, что творит, мучил Богом вверенное ему царство".
[2] Комитет общественного спасения (фр.).
[3] Как говорилось в протоколах заседания комитета - произвести reforme de Г edifice in-forme du gouvernement de l'Empire [реформу бесформенного управления правительства Империи (фр.)].
[4] Доклад министра юстиции о преобразовании комиссии составления законов приложен к Указу 28 февраля 1804 г. о преобразовании этой комиссии (Полное собрание законов, 21187); он был напечатан и переведен на все языки; к нему приложен и план работ. Сведения о деятельности этой комиссии у М. Корфа - "Жизнь графа Сперанского", 1861 г., т. I, с. 145 и след.; Пахман С. История кодификации.
[5] Розенкампфом, говорит Корф, при его тщеславном, наклонном к интриге и мстительном характере, овладела глубокая ненависть к Сперанскому. Еще беспощаднее отзыв о Ро-зенкампфе знаменитого Бентама, приглашенного к участию в трудах комиссии. В его втором письме к императору Александру I он пишет: "Государь, я согласился бы скорее посылать ответы к мароккском^ императору, чем в комиссию под таким начальством... Я не оправдал бы хорошего мнения обо мне, если бы поколебался назвать этого человека радикально неспособным". А. Пыпин - "Русские отношения Бентама" в "Вестнике Европы", 1869 г. Сперанский в известном письме своем к государю из Перми в январе 1813 г. говорит: "Пусть сличат безобразные компиляции, представленные мне от комиссии, т. е. от г-на Розенкам-пфа, и если найдут во ста два параграфа, которыми бы я воспользовался, я уступаю им всю честь сего произведения. Сличение сие нетрудно, ибо компиляции сии все остались в моем кабинете".
[6] Это обращение к иностранным ученым состоялось по мысли самого императора Александра I, как видно из журналов интимного комитета; от иностранцев хотели получить теоретическую программу, указания о методе труда и конспект для распределения материала. Ср. также Рескрипт г-ну Завадовскому по поводу устройства комиссии законов 5 июня 1801 г. (Полное собрание законов, № 19904).
[7] В августе 1803 г. Дюмон писал, что он виделся со Сперанским: "Он любит свое отечество и сильно чувствует, что реформа юстиции и законодательства есть из всех благ важнейшее благо. Он обращался к немецким юристам и к одному английскому - Макинтошу и не был доволен их ответами: эти корреспонденты не знали страны, и в большей части их писаний не было ничего, кроме старой рутины и римского права. Я указал им, что если бы они обратились к Бентаму, то он, вероятно бы, согласился заняться гражданским кодексом". Бентам действительно согласился, но на указанных им условиях; между прочим, он требовал, чтобы проект был обнародован и вызвал мнения всех знающих. Испрашивая себе позволения начертать проект, он предлагал вручить окончательную обработку его тому, кто в этих замечаниях выкажет наиболее законодательных способностей.
[8] В первом письме к императору Александру I в мае 1814 г. Бентам, указывая на новые уголовные кодексы Франции и Баварии и замечая, что оба они приняли в свое основание законодательство Древнего Рима, прибавляет: "Об особенностях России я имею некоторое понятие; два года из тех лет моей жизни, которые были наиболее богаты наблюдениями, были проведены в пределах России. Кодексы по французскому образцу теперь уже у всех на виду. Скажите слово, государь, и Россия представит свой собственный образец, и тогда пусть Европа судит. Правда, для России я чужой человек; но для этой цели едва ли я более чужд ей, чем курляндец, ливонец или финляндец". Последнее выражение заключает намек на Розен-кампфа, к которому во всей своей переписке Бентам относится совершенно отрицательно. Во втором письме, из которого приведен выше его отзыв о Розенкампфе, Бентам заявляет: "Я этого человека лично не знаю, но я знаком с его сочинениями гораздо больше, чем он знаком с моими, гораздо больше, чем приятно было бы ему об этом думать". Напротив того, к Сперанскому Бентам относился с полным уважением.
[9] Письма А. Фейербаха к Розенкампфу в его "Leben und Wirken", 1852; в этих письмах Фейербах весьма льстит Розенкампфу и его знаниям, а последний в сообщениях по истории русского законодательства указывал ему, например, на якобы существующие законы Рюрика.
[10] Сверх сего, в комиссию был прислан обширный проект, составленный Глобигом, обнимавший гражданское, уголовное и полицейское право.
[11] Якоб (Людвиг Кондратьевич, 1759-1827) в 1777 г. поступил в Гэльский университет, в 1787 г. был избран экстраординарным, а потом и ординарным профессором этого университета и читал филологические и философские предметы. В особенности известны были его труды о бессмертии души и о нравственных доказательствах бытия Бога, а также сочинение Philosophische Rechtslehre oder Naturrecht, 1796 г., и многие другие. Якоб также занимался и политической экономией, издав в 1805 г. Lehrbuch der Nationaloeconomie. Оценка его деятельности в известном Musenalmanach, где ему посвящено, между прочим, двустишие, приписываемое Гете:
Woche for Woche zieht der Bettelkarren durch Deutschiaiid.
Den auf schmutzigen Bock Jacob der Kutscher regiert.
[В продолжение нескольких недель по Германии тащится нищенский фургон, которым управляет, стоя на грязных козлах, кучер Якоб (нем.)]
Ср. Schrader, Geschichte des Friedrichs Universitat zu Halle, 1894 r. т. 2 B 1806 г., по закрытии Гэльского университета Наполеоном, Якоб был приглашен в Харьковский университет для преподавания юридических наук (ср. Багалей, Опыт истории Харьковского университета 1893-1898, с. 501, 689, 949); в Харькове он издал Grundsatze der Polizeigesetzgebung, писал о крепостном праве и его недостатках, о бумажных деньгах в России и средствах удержать их в надлежащей ценности. Эту последнюю работу он послал императору Александру I, после чего и был приглашен Сперанским в Петербург для работ по финансовой комиссии, а затем власть имевшими был признан криминалистом и оказался в уголовной комиссии. По падении Сперанского Якоб снова уехал в Галле. Уголовным правом он и потом не занимался и никаких трудов не оставил. В предисловии к своему проекту он сам говорит, что по собственному почину он никогда бы не приступил к такой работе, но его побудили обстоятельства, и он думал оказать услуги, изготовив такой труд, который мог бы служить пособием для дальнейшей разработки тем, кто более знаком с Россией, ее нравами и обычаями; работа его была облегчена, как он указывает, имевшимися в комиссии рукописями Фейербаха и Глобига (до того никем не читанными), выборками из русских законов по рубрикам, довольно полным собранием законов и указов и составленной по-русски Общей частью Уголовного уложения, I о которой он замечает, что она была "mit deutschem Fleiss gearbeitet" [сделка с немецким прилежанием (нем.)]. Нельзя не указать, что Якоб, развивая свои мысли о том, как следовало | бы разрабатывать законопроекты для России, заключает тем, что он знает (намекая на Сперанского) одного только человека, достойного для такой работы, но этот человек живет удаленным от дел и его Отечество не пользуется его огромными талантами. Ср. о Якобе у Сухомлинова- "Статьи и исследования", т. I. Любопытно, что барон Корф в своей книге о Сперанском вовсе не упоминает об участии Якоба в составлении Уголовного уложения, а указывает на участие харьковского профессора Якоба в трудах финансовой комиссии.
[12] Сведения о деятельности Якоба при составлении проекта Уложения сообщены им самим в предисловии к изданному им в 1818 г.: Entwurf eines Criminalgesetzbuches fur das russische Reich mit Anmerkungen uber die bestehenden russischen Criminalgesetze [Проект уго-ловного кодекса для русского государства с примечаниями по существующим уголовным законам (нем.)].
[13] Создать свободный идеальный проект для России (нем.)
[14] Одновременно с этим комиссия законов предприняла издание систематического свода существующих законов Российской Империи с основаниями прав, из оных извлеченных; в течение 1815-1822 гг. было издано 12 томов, причем один том заключает законы, относящиеся к уголовному праву.
[15] Ранее, еще в 1810 г. были внесены в Государственный Совет две первые книги Гражданского уложения, вызвавшие, между прочим, известное язвительное замечание Карамзина в его заметке о древней и новой России: "Издаются две книжки, под именем проекта Уложения. Что же находим? Перевод наполеоновского кодекса! Какое изумление для россиян, какая пища для злословия". Но нельзя не прибавить, что в этом отзыве больше озлобленности и ненависти по отношению к новым влияниям вообще и к Сперанскому в частности, чем исторического беспристрастия. Достаточно указать хотя на возражение против первой главы - о правах гражданских - "В наполеоновском кодексе читаю: participations aux droits civils ci apres exprimes" [участие в гражданских правах, ниже упомянутых (фр.)], и далее законодатель говорит о праве собственности, завещании. Вот гражданские права во Франции; но в России господский и самый казенный земледелец имеет ли оные, хотя и называется русским"? Далее, по поводу постановления о том, что лишенный гражданских прав не может быть в суде ни истцом, ни ответчиком, Карамзин, очевидно, не понимая существа положения, замечает: "Следственно, прибьет вас, ограбит и за то не ответствует". По поводу отнесения к принадлежностям недвижимостей - зеркал, вделанных в стены, статуй и т. д., он замечает: "От начала России еще не бывало у нас тяжбы о сих предметах, и никою из русских, читая этот проект, не догадался бы, что он читает наше Гражданское уложение". Такой же отзыв дал министр юстиции Трощинский (Сборник исторического общества, т. III, с. 19): "Проект Гражданского уложения собственно есть испорченный перевод наполеоновского кодекса, с которым он в том только и разнствует, что многие части, переставленные с одного места на другое, производят вящшее замешательство в понятиях и сугубую недоверчивость к его духу". Хотя сам Сперанский категорически отрицал это заимствование и в письме к императору Александру I говорила "II у a de la part de ceux, qui ont dit cela, ignorence ou mensonge ["Co стороны сказавших это является незнанием или ложью (фр.)] (Tourgenef, la Russie, т. Ill, с. 494), но эти отзывы не остались без влияния на дальнейшее обсуждение проекта. Многие члены Государственного Совета потребовали (барон Корф), чтобы комиссия представила указание русских законов, из которых почерпнуто Уложение, и Сперанский возложил это на известного в то время законоведца Ильинского, находившегося при комиссии начальником архива. Надлежало подвести под каждую статью ссылки на те указы, из которых она будто бы была почерпнута, что Ильинский и исполнил, с величайшим, однако ж, как сам он признается в своих записках, затруднением и крайней часто натяжкой. Гражданское уложение, хотя и было рассмотрено Государственным Советом, но затем возвращено в комиссию для исправления.
[16] Журналы департамента законов Государственного Совета за 1813-1814 гг., относящиеся к этому обсуждению, напечатаны в "Архиве Государственного Совета", т. IV, ч. I; подлинный экземпляр, подписанный членами департамента, хранится в деле бывшего II отделения Его Императорского Величества канцелярии, в бумагах графа Сперанского. Этот исправленный проект был отпечатан в сенатской типографии с выставлением на нем 1813 г. и перепечатан в приложениях к т. IV, ч. I "Архива государственного Совета". С этого же проекта был сделан Людвигом-Адольфом-Якобом, сыном Гейнриха, также бывшего членом комиссии составления законов, перевод на немецкий язык и отпечатан в Галле в 1818 году.
[17] Журналы Департамента законов, равно как и журналы Общего собрания Государственного Совета, относящееся к этому предмету, предполагавшиеся утраченными (см. т. IV архива Государственного Совета, ч. I, предисловие, с. 11), я нашел в названном выше деле II отделения, в бумагах графа Сперанского.
[18] В объяснениях к проекту, представленных в 1824 г. в Государственный Совет, было указано: "Законы наказательные, объемлющие проступки, суть законы исправительные; те же, кои объемлют преступления, суть законы уголовные". Уголовные наказания, указывается далее, "суть те, где дело идет о голове, т. е. о жизни, diminutio capitis, а жизнь каждого лица в обществе есть троякая: физическая, политическая и гражданская; две последние именуются правами состояния. Всякое наказание, непосредственно удручающее или умаляющее бытие или состояние лица, есть наказание уголовное".
[19] На проект и его значение для нашего действующего законодательства было впервые указано мною в исследовании о повторении преступлений, 1867 г., с. 254. Там же сделано указание на содержание общих положений проекта о преступлении и о мере ответственности. Разбор проекта 1813 г. сделан Якобом в примечаниях к его проекту и неизвестным автором в N. A. des Criminalrechts III (1820), Ueber die neuesten Entwurfe eines russischen Criminalge-setzbuchs, c. 43-72.
[20] Дело об Уголовном уложении - в архиве II отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, часть 1, тетр. 19, № VIII.