53. Комиссия 1767 г.; Наказ Комиссии
53. К третьей группе относятся попытки построить наше законодательство на отвлеченных началах, независимо как от русского исторического материала, так и от определенного иностранного кодекса.
Первое место в этом отношении принадлежит Екатерининской Комиссии для составления проекта нового Уложения 1767 г.[1] Манифестом 14 декабря 1766 г.
разные сословия и учреждения империи были призваны прислать выборных в Комиссию, не только для того, чтобы от них выслушать нужды и недостатки каждого места, но, как сказано в Манифесте, "допущены они быть имеют в комиссию, которой дадим наказ для заготовления проекта нового Уложения к поднесению нам для конфирмации... Понеже наше первое желание есть видети наш народ столь счастливым и довольным, сколь далеко человеческое счастие и довольство может на сей земле простираться". Как говорил Наказ (ст. 520): "Боже сохрани, чтобы после окончания сего законодательства был какой народ больше справедлив и больше процветающ на земле; чтобы намерение законов наших было бы не исполнено,- несчастие, до коего я дожить не желаю".Как замечает проф. Сергеевич, Комиссия была созвана для сочинения проекта Уложения по всем частям законодательства, и притом нового во всех своих частях. Россия рассматривалась Екатериной II как бы не имеющей никакого гражданского порядка, а потому все надлежало дать вновь. "Надлежит установить порядок неподвижный для наследования", "полезно сделать учреждение об опекунстве"-таков язык Наказа Комиссии. Можно подумать, что общество, для которого написаны эти правила, не знает ни наследования, ни учреждения опеки и что все правила гражданского общежития приходилось для него творить из ничего. Так взглянули на свою законодательную задачу и многие депутаты: "Нет другого зерцала, как, во-первых, Наказ, а потом здравый рассудок, любовь к отечеству и должная благодарность к строительнице блаженства нашего".
В Комиссию должны были быть присланы депутаты от высших присутственных мест, от сословий, включая сюда и пахатных солдат, разных служилых людей, государственных - черносошных и ясачных крестьян, инородцев пекочующих, казаков; не было только, благодаря влиянию века, депутатов от духовенства, а равно и от несвободных крестьян, как лиц неполноправных.
От городов, от каждого было по одному депутату, несмотря на различие их по населенности и несмотря на разнообразие в больших городах состава городского населения с разнообразными его интересами.Депутаты должны были быть не моложе 25 лет, честного и незазорного поведения, не бывшие ни в каких штрафах, подозрениях или пороках. Они получали жалованье от правительства; на всю жизнь освобождались от смертной казни, от пыток, телесных наказаний и конфискации; депутатам давались особые знаки - гербы. Избрания их производились баллотировкой; каждый депутат получал от избирателей полномочие и наказ о их нуждах. Всех депутатов собралось 564. При открытии Депутатского собрания председательствовал генерал-прокурор князь Вяземский, а потом избранный Комиссией маршал Бибиков; заседания происходили по изданному императрицей особому обряду управления Комиссией; Комиссия разделялась на Общее собрание и частные комиссии, числом 19, из коих 16 занимались составлением проектов.
30 июля 1767 г. было торжественное открытие Комиссии, а на другой день ее первое заседание. Всех общих заседаний было 203. Ныне опубликованные дневные записки Комиссии с наглядностью показывают, что она не могла прийти ни к каким результатам не только по необъятности и неопределенности задачи, ей поставленной, не только по отсутствию каких-либо подготовительных работ для пятисот разнокультурных, разноплеменных и даже разноязычных законодателей, но и по слишком отвлеченному, беспочвенному характеру общего наказа, столь разнствующего во многом от деловых, но зато часто узкосословных и местных стремлений отдельных депутатских наказов, и даже по отсутствию какого-либо обдуманного плана и порядка в занятиях. Общее собрание, так сказать, металось из стороны в сторону. Не окончивши одного вопроса, переходило к другому: то почитает отрывки из разных законов и указов, то займется слушанием отдельных наказов; то ведутся бесконечные прения без всякого голосования, то приступают к голосованию важных проектов без прений, как, например, проекта о правах благородных.
Распорядительство было хаотическое: маршал Комиссии блистательно доказал, что он не понимал важности той роли, которая на него выпала, и был совершенно непригоден для выполнения своих обязанностей.14 декабря 1767 г. Комиссия была переведена в Петербург, и 18 декабря 1768 г., через полтора года после открытия, маршал Бибиков объявил Указ, что по поводу войны турецкой Общее собрание распускается (но не прекращается) и остаются одни частные комиссии, которые просуществовали до 1774 г.; между прочим, продолжала существовать и Комиссия юстиции, которая выработала несколько глав Уголовного уложения, еще и ныне не опубликованных[2].
Величавая попытка императрицы Екатерины Великой не дала непосредственных результатов; но было бы неправильно утверждать, что она не имела никакого влияния на общий дальнейший ход нашего законодательства. Во-первых, работы отдельных комиссий и их проекты непосредственно повлияли на некоторые сепаратные законы екатерининского времени, как, например, на Жалованную грамоту дворянству. Во-вторых, Комиссия дала возможность самой императрице ближе ознакомиться с русской жизнью, ее интересами и мировоззрением; как говорила она, "Комиссия Уложения, быв в Собрании, подала мне свет и сведения о всей Империи, с кем дело имеем и о ком пещись должно... стали многие о цветах судить по цветам, а не яко слепые о цветах". Наконец, в-третьих, специально в области уголовного законодательства несомненное влияние на дальнейшее его развитие оказал Наказ, данный Комиссии, так как многие из его положений послужили основой дальнейших преобразований эпохи Екатерины II и Александра I, а некоторые даже буквально повторены в Своде законов, именно в Законах основных.
Поэтому понятно, что при обзоре истории нашего уголовного законодательства нельзя миновать Наказа, несмотря на то, что сам по себе Наказ есть памятник теоретический, а не практический[3].
Императрица Екатерина II говорит в своих "Записках": "Найдя, что много-различие указов и противоречие их составляет главную причину гражданских несовершенств, в первые годы начала читать, а потом писать и писала его полтора года, никому не показывая, но следуя единственно уму и сердцу своему и ревностнейшему желанию пользы, чести и счастия Империи...
а затем стала казать людям разным, всякому по сопособностям". Наказ был написан большей частью по-французски, и только незначительная часть по-русски; он был переведен на все европейские языки, на некоторых (французском, немецком, итальянском) имел несколько изданий[4].Книгами, которые по преимуществу читала императрица и из которых выдержки переводил ее секретарь Григорий Казицкий, были труды энциклопедистов и творения Монтескье и Беккариа[5]. Конечно, двухлетнее чтение лица, не подготовленного специально к таким работам, во многих отношениях должно было быть поверхностным; сама идея объединить в одно целое начала Монтескье и энциклопедистов показывает недостаточную продуманность основного плана, но все это не уничтожает ни значения Наказа в истории нашего права, ни заслуг его автора[6]. Усвоение и переработка начал и принципов, бывших в то время еще достоянием немногих, требовали глубокого вдумчивого ума, а Екатерина внесла в Наказ много и своих мыслей. С другой стороны, если Наказ и не получил непосредственного практического осуществления, то он все-таки не мог не произвести сильного нравственного и реформирующего влияния на тех, для кого он предназначался. Депутаты, взросшие под властью артикулов и приказной практики, разумеется, не могли создать законоположений, соответствующих предначертаниям Екатерины; но они не могли не быть поражены многими из этих идей, простых по своему содержанию, изложенных ясно и вразумительно, и притом исходящих от представителя власти верховной, беспрекословное подчинение коей было уже принципом их деятельности: Наказ подготовлял умы к реформам.
Наказ проводит новый взгляд на самую сущность преступлений, отказываясь от прежнего воззрения на него как на простое ослушание воли царевой. Находя, что Россия, как пространное государство, предполагает самодержавную власть в той особе, которая оным правит, что всякое другое правление не только было бы России вредно, но и вконец разорительно, Наказ прибавляет далее (ст. 13): "Какой предлог самодержавного правительства? Не тот, чтобы у людей отнять естественную их вольность, но чтобы действия их направить к получению самого большого от всех добра"; "надлежит,- продолжает далее Наказ,- чтобы законы, поелику возможно, предохраняли безопасность каждого особо гражданина; равенство всех граждан состоит в том, чтобы все подвержены были тем же законам; общественная или государственная вольность не в том состоит, чтобы делать все, что кому угодно, а вольность есть право все то делать, что законы дозволяют; и ежели бы где какой гражданин мог делать законами запрещаемое, там бы уже больше вольности не было: ибо и другие имели бы равным образом сию власть".
Далее, определяя, какие деяния должны быть почитаемы противозаконными, Наказ говорит (ст. 41): "Ничего не должно запрещать законами кроме того, что может быть вредно или каждому особенному или всему обществу.
Все действия, ничего такого в себе не заключающие, нимало не подлежат законам, которые не с иным намерением установлены, как только чтобы сделать самое большое спокойствие и пользу людям, под сими законами живущими". Таким образом, преступление, по Наказу, есть деяние, направленное против общего блага; охрана общественного спокойствия и забота о народном благосостоянии - вот цель законодательства.Существенные изменения внесены Наказом и в характеристику отдельных преступлений.
Так, в области религиозных преступлений Наказ стремится выделить в особую группу все посягательства, которые заключают в себе только помешательство отправлению богослужения. Затем, Екатерина пытается ввести в законы принцип веротерпимости. "Гонение,- говорит Наказ (ст. 496),- человеческие умы раздражает, а дозволение веровать по сему закону умягчает и самыя жестоковыйныя сердца и отводит их от заматерелого упорства, утушая споры их, противные тишине государства и соединению граждан".
В понятии о государственных преступлениях Наказ стирается устранить введенное Уложением и артикулами отождествление посягательств и замыслов, а равно стремится ограничить само понятие государственных преступлений, отделив от них все то, что только отдаленным образом связано с бытием государственным. "Называть преступлением, до оскорбления Величества касающимся, такое действие, которое в самой вещи оного в себе не заключает, есть самое насильственное злоупотребление. Ничто не делает преступления в оскорблении Величества больше зависящим от толка и воли другого, как когда нескромные слова бывают оного содержанием; разговоры столько подвержены истолкованиям: толь великое различие между нескромностью и злобою, и толь малая разнота между выражениями, от нескромности и злобы употребляемыми, что закон никоим образом не может слов подвергнуть смертной казни, по крайней мере, не означивши точно тех слов, которые он сей казни подвергает".
В учении о наказании на первый план выдвигается идея о предупреждении преступлений.
"Предупреждение преступлений есть намерение и конец всякаго хорошаго законоположничества, которое ничто иное есть, как искусство приводить людей к самому совершенному благу, или оставлять между ними, если всего искоренить невозможно, самое малейшее зло. Хотите ли предупредить преступления? Сделайте, чтобы законы меньше благодетельствовали разным между гражданами чинам, нежели всякому особо гражданину, сделайте, чтобы люди боялись законов и никого кроме законов не боялись, сделайте, чтобы просвещение распространилось между людьми".Наказание по своей цели - это препятствование возгнездиться преступлению, а по своему содержанию - это труд и болезнь.
Законы не происходят единственно от власти, и всякое наказание, налагаемое не по необходимости, есть тиранское.
Наказание должно быть кротко (ст. 87 и след.). "Не надобно вести людей путями самыми крайними; надлежит с бережливостью употребляти средства, естеством нам подаваемые для препровождения оных к намереваемому концу. Испытайте со вниманием вину всех послаблений, увидите, что она происходит от ненаказания преступлений, а не от умеренности наказаний. Известие и о малом неизбежном наказании сильнее впечатлевается в сердце, нежели строгия жестокия казни, совокупныя с надеждою избежать оныя. И ежели найдется страна, где люди инако не воздерживаются от пороков, как только суровыми казнями, опять ведайте, что сие происходит от насильства правления, которое установило сии казни за малыя погрешности".
"Поэтому необходимо, чтобы наказания впечатлевали бы в сердцах людских начертание самое живое и долго пребывающее и в то же время были менее люты над преступниковым телом. Гражданская вольность тогда торжествует, когда законы на преступников выводят всякое наказание из особливаго каждому преступлению свойства: все произвольное в наложении наказания исчезает. Наказание не должно происходить от прихоти законоположника, но от самой вещи; и не человек должен делать насилие человеку, но собственное человека действие. Смертная казнь есть некоторое лекарство больного общества. Частое употребление казней никогда не имело последствием исправление или улучшение людей. В обыкновенном состоянии общества смерть гражданина потребна только в одном случае, когда он, будучи лишен свободы, имеет тем не менее средство и власть, могущие возмутить народное спокойствие; случай же сей может иметь место только тогда, когда народ теряет или возвращает свою свободу, или во время безначалия, когда самый беспорядок заступает место закона".
"Употребление пыток противно здравому естественному рассуждению; само человечество вопиет против оных и требует, чтобы они были вовсе уничтожены".
"Все наказания, которые тело человеческое изуродовать могут, должны быть отменены".
В юридической конструкции преступления по-прежнему разрабатывается субъективная сторона, виновность, но в то же время Наказ становится врагом всякого судебного произвола, требуя, чтобы судьи были только точными и слепыми исполнителями закона.
________________________________________
[1] Любопытнейшие материалы этой комиссии, заключающие в себе наказы депутатам, порядок их выбора и журналы комиссии, печатаются в сборнике Исторического общества, сначала под редакцией Д. В. Поленова, а потом под редакцией В. И. Сергеевича. Обзор деятельности комиссии -у В. Сергеевича В "Лекциях"; С. В. ГГахман "История кодификации", I; В. Латкин "Комиссия".
[2] В моей библиотеке есть небольшая брошюра неизвестного автора Zur Minderung des menschlichen Elends, напечатанная в Данциге в 1775 г., в которую вошел, между прочим, Entwurf einer Beantwortung der vom russisch-Kaiserlichen Rechtscollegium zu Moscau aufgegebenen Fragen, без всякого пояснения, где и когда были сделаны эти вопросы. Ответы даны не на все вопросы, а только на 1, 2, 4-8-й, и некоторые из них весьма интересны: так, 1-й - откуда происходят телесные наказания и на чем основывается право наказывать вообще; шестой - нужна ли смертная казнь для безопасности и доброго порядка в гражданском обществе? Не была ли эта работа ответом на вопросы, предложенные юстицкомиссией?
[3] Городисский (А. Кистяковский) - "Влияние Беккариа на русское уголовное право", в "Журнале Министерства юстиции", 1864 г.; А. Кистяковский - "О наказе" в "Киевских университетских известиях" за 1864 г.; Соловьев - "Рассказы из русской истории" в "Русском вестнике" за 1861 г., № 1; Г. Елисеев - "О наказе" в "Отечественных записках" за 1868 г., № 1; Н. Неклюдов - "Приложения к учебнику Бернера".
[4] Так, она показывала Наказ Г. Г. Орлову, Н. И. Панину и многим духовным лицам. Затем, как говорит Екатерина, в 1767 г., в феврале, марте и апреле, в Коломенском дворце она собрала лиц разного образа мыслей, заставила их читать Наказ по статьям и дала волю изменять и вычеркивать все, что найдут нужным. Таким образом, по ее словам, было исключено более половины написанного. Между прочим, значительно были сокращены статьи о крепостных крестьянах.
[5] По расчету Кистяковского, около 100 статей взято у Беккариа и около 250 из Монтескье. Впрочем, сама Екатерина не скрывала своих заимствований. В одном из писем к Да-ламберу она говорит: "Вы увидели из Наказа, как там, на пользу моей Империи, я обобрала президента Монтескье, не называя его. Надеюсь, что если бы он с того света увидел меня работающею, то простил бы эту литературную кражу во благо двадцати миллионов людей, которое из того должно последовать. Он слишком любил человечество, чтобы поставить мне это в вину". Так же скромно относится Екатерина к своей деятельности по составлению Наказа в письме к Фридриху Великому: "В этом сочинении мне принадлежит только расположение материала и, то здесь, то там, одна строчка, одно слово; если собрать все, что я прибавила, я не думаю, чтобы вышло более двух, трех листов". С. Зарудный в переводе книги Беккариа делает сопоставление мест Наказа с соответствующими местами из сочинения Беккариа, но несравненно интереснее был бы критический анализ не только того, что заимствовано Наказом, а того, что при этом заимствовании не взято составительницей Наказа. Некоторые указания в этом смысле по отношению к заимствованиям из книги Монтескье "Дух законов" сделаны проф. Сергеевичем в его лекциях, а по отношению к постановлениям Наказа о крестьянах - и В. Семевским-"Крестьянский вопрос в России", 1888, I, глава IV.
[6] Такой криминалист, как Hommel, в его Philosophische Gedanken uber Kriminalrecht [Мысли по уголовному праву (нем.)], 1784 г. (издание Rossig), ї 31, ставит Екатерину наравне с Беккариа и Томазием.