188. Влияние отказа соучастников на ответственность
188. Чтобы окончить разбор ответственности соучастников, мне остается рассмотреть еще значение отказа одного из соучастников, и притом не только по отношению к самому отказавшемуся, но и по отношению к наказуемости других соучастников.
Вопрос этот, конечно, аналогичен с отказом от задуманного деяния со стороны единичного преступника, но благодаря множеству участников значительно осложняется, а потому некоторые кодексы, в том числе и действующее Уложение, содержат по сему предмету особые правила, а именно, что соучастник, отказавшийся от участия в сообществе и принявший своевременно все зависевшие от него меры для предотвращения преступного деяния, освобождается от наказания, причем, как указано в объяснительной записке, к числу этих мер может быть относимо и донесение; с другой стороны, для безнаказанности достаточно, чтобы такие соучастники приняли все зависящие меры предупреждения, а не требуется, чтобы они действительно предупредили наступление задуманного.
Самая простейшая комбинация в этих случаях будет, конечно, та, когда от дальнейшей деятельности отказываются все соучастники, как физические, так и интеллектуальные.
В этом случае все соучастники не отвечают за то, что они предполагали сделать, а наказываются за то, что уже они сделали, если, конечно, учиненное заключает в себе что-либо преступное. В тех же случаях, когда согласившиеся ограничились только составлением сообщества или шайки, а затем сообщество распалось, ответственность должна прекращаться.Более спорным и сложным представляется вопрос об отказе отдельных соучастников, но и здесь, по моему мнению, необходимо различать таких соучастников, за уклонением которых осталось невыполненным задуманное преступление, и отказ тех из них, который не устранил окончания преступления вполне или в части. Если отказался от предположенного физический исполнитель, так что дальнейшая деятельность прекратилась прежде, чем им было учинено что-либо преступное, то этот отказ освобождает от ответственности и других соучастников: вор пошел на кражу, но одумался и возвратился назад; можем ли мы тем не менее привлечь к ответственности и наказать человека, его подговорившего или доставившего ему отмычку? И если мы их накажем, то за что: за оконченную кражу или за покушение, и притом какое?[1] Другое дело, если по отношению к данному деянию наказывается само составление заговора или шайки.
Тогда, конечно, все соучастники отвечают за участие в таковом. Если же исполнителей было несколько, то отказ может иметь значение только по отношению к каждому из них в отдельности, и притом при наличности вышеприведенных условий, указанных в ст. 51. Но если отказавшийся исполнитель учинил уже покушение, но не подлежащее наказанию именно потому, что исполнитель добровольно прекратил дальнейшую деятельность? Вопрос несомненно представляется спорным: с одной стороны, то, что совершилось, представляется ненаказуемым, а участие в ненаказуемом деянии не может почитаться преступным; но, с другой стороны, причина этой безнаказанности заключается в особенных личных условиях исполнителя, а таковые не могут распространяться на других. Германский рейхсгерихт в решениях 13 января 1881 г. и 8 июня 1882 г. признал, что при этих условиях нет основания освобождать от ответственности соучастников, и я думаю, что такое разрешение вопроса представляется основательным.Второй случай представляет отказ подстрекателя, если подстрекаемый, несмотря на это, исполнил преступление или пытался его исполнить.
Случаи этого рода представляют весьма много оттенков.
Если преступное деяние или наказуемое покушение на него уже совершилось, то, как бы ни было полно и искренно раскаяние подстрекателя, оно не может уничтожить его ответственности, а может только влиять на меру наказания, подобно тому как не уничтожает позднее раскаяние поджигателя или отравителя ответственности за учиненное ими.
Такой же вывод должен быть сделан и в том случае, когда подстрекатель раскаялся своевременно, но не употребил никаких мер, чтобы уничтожить последствия своего подговора, когда он оставался как бы пассивным зрителем совершающихся событий. В этом случае учиненное есть дело рук его; он направил исполнителя, и причинная связь его подговора и результата ничем не разрушена. Искренность его раскаяния есть только основание для снисхождения, но не для безнаказанности.
Мало того, даже и в тех случаях, когда раскаявшийся подстрекатель сделал своевременно заявление полиции или жертве, но не принял никаких мер для устранения последствий подговора, он может рассчитывать на снисхождение, но не на безнаказанность, подобно тому как и поджигатель, который, раскаявшись, тотчас призвал для тушения посторонних, сбегал за пожарной командой и т.
д., если, несмотря на это, подожженное им сгорело, все-таки отвечает за поджог.Но обстоятельства изменяются, если подстрекатель употребил, хотя и бесполезно, все усилия для уничтожения результатов своего подговора.
Конечно, и здесь можно говорить, что сохраняется связь подговора и преступной деятельности, что раз посеянное семя должно было принести и принесло свой плод. Но я думаю, что такой ответ едва ли будет правилен и теоретически, и практически. Если бы возбуждена была стихийная сила, то бесплодные старания предотвратить ее результат не уничтожили бы причинной связи; но здесь возбуждено лицо, действующее сознательно и вкладывающее в преступление и свою волю. Ввиду этого настойчивые и энергические убеждения подстрекателя о необходимости, по каким бы то ни было основаниям, отказаться от преступления, старания его предупредить посягательство парализуют всякое влияние его прежнего подговора, делают единственным виновником учиненного самого исполнителя.
Остается категория пособников. Очевидно, о влиянии их отказа на наказуемость может быть речь только тогда, когда отказ является своевременным по отношению к совершению преступления, хотя бы их личная деятельность уже и была окончена; поэтому лицо, давшее, например, указание об удобном времени для выполнения преступного деяния или доставившее нож для убийства и затем одумавшееся, может еще, при известных условиях, ссылаться в свое оправдание на это изменение воли. Если его раскаяние было вполне искренно, но ни в чем активно не выразилось, то и он, подобно подстрекателю, может только рассчитывать на снисхождение, а если он сделал своевременное заявление полиции или старался предупредить выполнение всеми зависящими от него средствами, то может быть признан и совершенно ненаказуемым.
Наше Уложение о наказаниях 1845 г. содержало ряд постановлений о влиянии отказа от выполнения задуманного соучастников как всех сообща (ст. 122), так и отдельных лиц (ст. 118-121). В первом случае, если все согласившиеся отступили от своего намерения по собственной воле и прежде всякого на задуманное покушения, то они освобождались от наказания, за исключением тех преступлений, при которых по закону наказывается один умысел, но они могли быть отданы под надзор полиции.
Во втором - зачинщики, если они отказались от задуманного, но не приняли мер для предупреждения оного и не донесли о том начальству, наказывались одной степенью ниже; такое же уменьшение допускалось и для подговорщиков, если они и старались остановить приведение умысла в исполнение, но не донесли начальству; сообщники же, отказавшиеся от участия, но не донесшие, наказывались двумя и даже тремя степенями ниже, и, наконец, пособники (ст. 123) в этих случаях наказывались только за недонесение. Таким образом, несмотря на эти подробные правила, оставалось неизвестным, как же поступать с теми (кроме подговорщиков), которые приняли меры к предотвращению задуманного, но не донесли, или с теми, которые донесли начальству, но не приняли мер. По смыслу закона, казалось бы, последние освобождались от ответственности, хотя такое толкование было несогласно с правилами о наказуемости пособников. Кроме того, самый основной принцип Уложения, по коему основанием безответственности является не стремление соучастников загладить последствия своей деятельности, а своевременное донесение, представляется едва ли правильным. Еще Екатерина в Наказе (ст. 203) говорила: "Некоторые правительства освобождают от наказания сообщника великого преступления, донесшего на своих товарищей. Такой способ имеет свои выгоды, а также свои неудобства, когда оный употребляется в случаях особенных"; а источник, из которого Екатерина взяла эту мысль (ср. сочинение Беккариа в переводе С. Зарудного), давал ей такое пояснение, не утратившее значения и для настоящего времени, но которое Екатерина, очевидно, не нашла удобным перенести в Наказ: "Неудобства состоят в том, что государство покровительствует измене, ненавистной даже в среде разбойников, ибо для государства менее гибельны преступления, порождаемые мужеством, чем вызванные подлостью, потому что первые не очень часто встречаются, так как мужество ожидает только благодетельной направляющей силы, которая заставила бы ее стремиться к общественному благу, между тем как подлость встречается чаще, и притом очень заразительна и сосредоточивается всегда сама в себе. Кроме того, суд высказывает этим свою собственную неуверенность и слабость законов, обращающихся за защитой к тем, кто их нарушает".Действующее Уложение содержит по этому поводу категорическое положение: соучастник, отказавшийся от такого участия и принявший своевременно все зависящие от него меры для предотвращения сего деяния, освобождается от наказания.
________________________________________
[1] Многие из немецких криминалистов, как, например, Mittermayer, Zachariae, Bauer, Kostlin, Halschner, Schwarze, Geyer, Liszt, Binding, держатся того же мнения, находя, что добровольный отказ исполнителя, как чисто личное основание безнаказанности, не распространяется на других соучастников, которые отвечают за обыкновенное покушение. За полную безнаказанность в этих случаях всех соучастников высказываются: Berner, Bar, Langenbeck, Baumgarten, Versuch.