174. Соучастие и посредственное виновничество. Общность вины и ответственности как признак соучастия
174. Соучастие, как и стечение преступников, предполагает общую деятельность, и притом деятельность, подходящую под понятие преступного деяния, так как если учиненное несколькими лицами представляется юридически безразличным, то не может быть и преступного соучастия между лицами, его выполнившими, но так как деятельность, хотя бы и подходящая по своим объективным признакам под понятие преступного деяния, становится уголовно наказуемой только в том случае, когда в ней проявляется преступная виновность, то и о преступном соучастии может идти речь только тогда, когда совместно учиненное является преступным по отношению к каждому из соучастников.
Поэтому если мы предположим, что преступное деяние было последствием действия (а иногда и бездействия) двух лиц, из коих одно или было невменяемым, или действовало вне условий вменения, то другое лицо, коего деятельность находится в причинном соотношении с учиненным деянием, очевидно, будет единым виновником, все равно, было ли оно последнедействовавшим исполнителем посягательства или, наоборот, к его деятельности примкнула деятельность невменяемая, не разрушившая, однако, причинной связи первоначального деяния с последствием.
Подговоривший ребенка поджечь дом, давший умалишенному нож, которым тот учинил убийство, являются с точки зрения уголовного права единственными виновниками поджога или убийства; поэтому при этих условиях нет соучастия, а существует одновиновничество данного лица, совершившего преступное деяние посредством невменяемого как своего орудия[1]. При этом, как и в случаях присоединения силы природы или животного, для ответственности первоначально действовавшего безразлична та роль, которую играло в воспроизведении результата присоединившееся лицо, а равно и возможность со стороны первоначально действовавшего непосредственно выполнить таковое деяние. Поэтому, например, посредственным виновником убийства, учиненного посредством задушения, может быть лицо, неспособное к физической деятельности, виновником подлога - неграмотный, изнасилования - женщина и т. д.Но, конечно, если учиненное преступное деяние по законным условиям его состава таково, что оно предполагает наличность специального виновного, исключая возможность учинения его какими-либо другими лицами, то лицо, не обладающее этими свойствами, одинаково не может быть как непосредственным, так и посредственным его виновником. Принудивший служащего постановить неправосудное решение или отказать кому-либо в его законных требованиях может отвечать за принуждение, но не может быть признан посредственным виновником. неправосудия или притеснения; воспользовавшийся душевной болезнью нотариуса или судебного следователя для составления ими подложного документа будет отвечать как виновник простого, а не служебного подлога.
Такое признание первоначально действовавшего посредственным виновником зависит только от отсутствия условий вменения в деятельности содействовавшего лица, а не от сознания виновником наличности этих условий; поэтому лицо будет посредственным виновником, хотя бы оно ошибочно предполагало, что возбужденное им и содействующее ему лицо дееспособно.
Таким образом, соучастие может быть сопоставляемо лишь с теми случаями стечения совместно действующих, когда присоединившееся в качестве привходящей силы лицо является также уголовно ответственным.
Но и в этом виде стечения виновных[2] понятие соучастия не распространяется на ту группу этого вида, в которой каждое лицо, вложившееся в событие, действует вполне самостоятельно, деятельность которых сопредельна, но не совместна.
Если кто-либо нанес другому рану, а на другой день раненого задушило иное лицо, действовавшее совершенно независимо от первого, то хотя бы и оказалось, что возможность задушения обусловливалась поранением, обессилившим жертву, каждое из этих лиц отвечает только за то, что оно сделало, и они не подходят под понятие соучастников; то же должны признать мы и относительно лиц, одновременно, но совершенно независимо друг от друга поджегших дом с разных концов: их виновность сопредельна, но не едина.
При этом безразлично, будут ли, по разным соображениям процессуальным, эти лица судиться совместно или нет.С другой стороны, понятие о соучастии предполагает такую совместную деятельность, при которой видоизменяются общие правила о стечении виновных в том отношении, что признается причинная связь[3], а посему и ответственность за деяние в полном объеме и в том случае, когда самостоятельный характер присоединившейся силы, по общим правилам, должен был бы прервать причинную связь, в силу чего расширяется группа лиц, вполне и солидарно ответственных за совместно воспроизведенный результат; такова именно ответственность подстрекателей, пособников и даже значительного числа лиц, относимых к группе сообщников или исполнителей.
Таким образом, по моему мнению, к соучастию относятся лишь те совершенно своеобразные случаи стечения преступников, в коих является солидарная ответственность всех за каждого и каждого за всех; в силу этого условия учение о соучастии и получает значение самостоятельного института[4].
Такая солидарность ответственности предполагает, с одной стороны, что каждый соучастник стоит объективно в известном причинном отношении к событию, является одной из сил, в него вкладывающихся, почему и само соучастие должно быть рассматриваемо в прямом соотношении с учением о причинной связи; а с другой - что каждый соучастник является не только индивидуально виновным, но и общником в виновности других лиц, причем эта общность вины, определяющая ответственность соучастников и придающая соучастию своеобразную внешнюю конструкцию, вовсе не зависит от той роли, которую играет данное лицо в деятельности других; она только предполагает примкнутие к вине других, и внешним признаком такового примкнутия является соглашение в его несколько своеобразном юридическом значении.
Ограничительный взгляд на соучастие проводило и Уложение 1845 г., как это видно из характеристики отдельных типов соучастников в ст. 12 и 13 (изд. 1885 г.), а затем из многих постановлений Особенной части, в коих говорилось об уговоре как признаке соучастия.
Такое же воззрение на существо соучастия усвоено и практикой Уголовного кассационного департамента. Так, в прекрасно мотивированном решении по делу Талтыкова (70/367) высказано[5], что по общим правилам о соучастии, когда преступление учинено совокупными силами нескольких лиц, Hg каждое из них, как бы ни была незначительна степень его содействия своим товарищам, падает целое преступное деяние в полном его объеме: внешняя сторона преступления, всем им общая и для каждого из них одинаковая, не может быть делима на доли, а потому все они подходят под один и тот же уголовный закон, причем эти положения применяются ко всем видам соучастия. На этом основании признание присяжными подсудимых соучастниками и установление в то же время внешней стороны их деятельности столь различной, что в результате они оказываются участниками совершенно различных преступлений, по указанию Сената, составляет существенное противоречие, лишающее приговор законной силы.Еще определеннее выражен этот взгляд в действующем Уголовном уложении, которое относит к соучастникам только лиц, действовавших заведомо сообща или согласившихся на учинение преступного деяния.
Еще определеннее выражен этот взгляд в действующем Уголовном уложении, которое относит к соучастникам только лиц, действовавших заведомо сообща или согласившихся на учинение преступного деяния.
Но такая постановка учения о соучастии вызвала, как было указано, возражения в нашей литературе. Уже проф. Колоколов, определяя соучастие как такое отношение нескольких лиц к единичному результату, при котором каждый из них виновным образом обусловливает результат посредством известного положительного действия, и отрицая вместе с тем начало солидарной ответственности соучастников и общность их вины, а признавая лишь индивидуальную ответственность каждого, этими положениями, собственно говоря, ставил крест на все учение о соучастии как самостоятельном типе виновности, хотя и посвятил ему целую монографию. Но более полное развитие взгляд г-на Колоколова получил у проф.
Фойницкого, упрекающего господствующую ныне не только в доктрине, но и во всех кодексах теорию соучастия в схоластичности построения и в допущении презумпций, не оправдываемых природой вещей и стоящих в противоречии с началами уголовного права, а равно в неполноте и в непригодности для объединения и обобщения готового материала[6].Схоластической в господствующей доктрине является, по мнению проф. Фойницкого, положенная в основу учения об общей вине презумпция единого умысла, в силу коего "вина каждого становится виною всех в отдельности, своя и чужая вина перестают различаться", между тем как в свободной деятельности соучастников может быть не единство воль, поглощающее индивидуальность, а лишь их сходство и совпадение. Но, не говоря уже о том, что понятие общности умысла, о коем говорит доктрина, далеко не тождественно с понятием единства умысла, очевидно, что сходство направления воль имеет место там, где каждая воля направляется на отдельное, хотя и однородное посягательство на правоохраненный интерес, а там, где воли многих направлены на одно посягательство, и притом выполненное их общей деятельностью, там проявляется не сходство, а общность воль. Общее дело придает каждой единичной воле ту своеобразную окраску, при которой она, сохраняя, как мы увидим далее, индивидуальные особенности, становится общим умыслом, является общей волей, отличной от единичных воль отдельных лиц, не в виде схоластического вымысла, а в виде реальной силы, которая, направленная на благое, творит чудеса, а направленная на зло, вносит страшную неурядицу в социальный и государственный организм. Крестьянин, жертвующий трудовой грош на построение церкви угодника Божия, купец, вписывающий на помин сродственников в сборную книжку сотенный вклад, и сам Влас, босиком, с открытым воротом, обходящий Русь православную, несомненно проникнуты тою общей волей, в силу коей "вырастают храмы Божий по лицу земли родной"; но та же общность будет и в преступных деяниях, и тот, кто отуманенный страстью, злобой, а может быть и вином, бьет смертным боем жену постылую, и та лихая разлучница, которая приспела дружку милому в лихой час, безвременный, топор под руку, отуманила да распалила речами да повадкою - довела его до греха кровного, проявляют несомненно не сходный, а общий умысел, и их общая вина создает и общую ответственность.
Конечно, если один из таких общников, как приводит в виде примера проф. Фойницкий, действовал с умыслом убить, а другой лишь с умыслом причинить боль, то у них не будет общего умысла, но их нельзя и считать соучастниками убийства. Отрицая идею общей вины и ответственности каждого из соучастников за таковую, мы окажемся юридически бессильными для разрешения вопроса о виновности и ответственности участников толпы, совершившей преступления,- примеры каковых столь часто встречаются за последнее время. Чем более растет численность сообщества, хотя бы и случайно составившегося, скопа, тем сильнее выдвигается различие и количественное и качественное между общей виной и индивидуальной преступностью отдельных лиц. Этот факт с несомненностью устанавливается бесчисленными примерами, и прошлыми и настоящими, проявлений преступности толпы[7]. В толпе, совершившей самое невероятное злодейство, проявившей самые низменные инстинкты, стремления, не найдется, может быть, в отдельности ни одного, способного выполнить личными силами что-либо подобное. Начало подражательности- что люди, то и мы, взаимовозбуждение - на людях и смерть красна, сознание силы, не доступной для отдельного лица,- с мира по нитке, голому рубашка, всецело изменяют лицо как часть целого, преображают его психическое и нравственное я. Как стихийная сила, толпа, совершающая подвиг, пред которым преклонится потомство, проявляющая великий, недосягаемый для отдельного лица нравственный подъем, через какой-нибудь час является разнузданным зверем, лишенным проблеска нравственного чувства, и к сожалению, как свидетельствует опыт, толпа чаще проявляет преступную, а не возвышенную сторону человеческой природы[8]. Можно ли разложить эту общую заслугу, эту общую вину, как сумму слагаемых, на составные части и заменить понятие об общей вине толпы идеей о виновности отдельных ее членов?Другой схоластический вымысел теории соучастия, по замечанию проф. Фойницкого, состоит в том, что вместо твердого начала причинности как основы ответственности она ставит соглашение как презумпцию причинности и тем чрезмерно расширяет пределы наказуемого участия. Но в основе этого возражения лежит прямое недоразумение, так как ни новейшая, ни более старая теория соучастия не устраняли из него условия причинности, а всегда требовали, чтобы соучастник был или причиной, или условием содеянного; на соглашение же в смысле выражения общности вины доктрина смотрит лишь как на условие, видоизменяющее самостоятельный характер примыкающей силы, а в особенности устраняющее этим привхождением прекращение причинной связи, что, конечно, не одно и то же. Сам пример, приводимый проф. Фойницким, чрезмерного расширения наказуемого соучастия включением в пособничество заранее обещанного попустительства или укрывательства, т. е. действия, как он замечает, последующего за преступлением, а потому и не могущего стать в причинное к нему отношение, представляется также неточным, так как и доктрина, и кодексы видят в подобных случаях признаки пособничества в заранее данном обещании, а не в самом укрывательстве или попустительстве.
Дальнейший упрек состоит в указании на неполноту понятия о соучастии, так как оно не объемлет содействия неосторожного или даже и умышленного, но вполне самостоятельного и независимого от других, а равно и проявления деятельности известных профессий (служащих, адвокатов, врачей) или известного промысла, которые хотя и соприкасаются с преступлением, но наказываются как самостоятельные проступки. Но этот упрек, казалось бы, падает под собственной тяжестью; доктрина говорит: мы выделяем из стечения преступников ту своеобразную форму, в которой существует солидарная ответственность всех за каждого и каждого за всех, и образуем из этого понятие соучастия в техническом смысле, а ее упрекают в том, что созданное таким образом понятие соучастия не объемлет тех случаев, в которых эта солидарная ответственность не имеет места; на это можно только сказать - да, не объемлет, но и не должно обнимать.
Наконец, последнее возражение, которое особенно оттеняет проф. Фойницкий, говоря, что он ввиду его восстает всеми своими силами против непорядка вещей, создаваемого теорией соучастия, состоит в том, что этим путем вводится ответственность не только за себя, но и за других, ответственность не за свою, но и за чужую вину, чем нарушается коренной принцип современного уголовного права, принцип личной ответственности, и вводится институт, напоминающий quasi деликты эпохи Карпцова и Muyart de Vouglans[9],- но дело в том, что общая вина не чужая вина и лицо, отвечающее за таковую, отвечает за себя, а не за других. Если оркестр художественным исполнением классического творения музыкального гения вызвал в очарованной дивной гармонией звуков толпе бешеный восторг и неумолкаемый гром рукоплесканий, то может ли кто-нибудь из исполнителей в отдельности гордо воскликнуть - то мне лишь дань, и хотя, конечно, степень вложенного труда и искусства будет у всех его членов далеко не одинакова, это не нарушит принципа воздаяния каждому по делам его: тромбонист или барабанщик принимает аплодисменты и отвечает поклоном на привет публики наравне с первой скрипкой или солистом флейтистом. Так и вложившийся в общее преступное дело подговором или пособничеством не может фарисейски омывать руки, восклицая: не я обагрил кровью жертвы нож убийцы!
Конечно, если бы основой наказуемости была личная преступность, а не преступление, трудно было бы говорить об общей преступности нескольких лиц; наказывая кого-либо за "выражение чужой преступности", мы бы уничтожили всякие границы судебного произвола, но современное право считает пока объектом карательной деятельности не преступность, а преступление, и на этой основе построена доктрина о соучастии[10].
Да и к каким практически непригодным результатам приведет набросанная Фойницким теория индивидуальной виновности и ответственности при ее детальной разработке. Если подстрекателя еще и можно признавать самостоятельным виновным по началу dominus causa - то же, что и causa causae[11], то при такой постановке вопроса и относительно него будет трудно разобраться, например, в учении об эксцессах исполнителя, о влиянии недовершения исполнителем задуманного, при определении места и времени учинения им преступного деяний, но затруднения еще более возрастут при установлении ответственности исполнителей и соучастников. Проф. Фойницкий говорит только, что в этих случаях применяются общие положения о причинной связи, причем причиной должно быть признаваемо всякое действие, рассчитывающее на помощь других сил; но он не дает обоснований этой широкой субъективной теории причинности и не делает выводов из нее, равно как и не указывает, почему он ограничивает ее применение только исполнителями того деяния, хотя очевидно, что эта же формула может быть с полным успехом распространена и на ответственность всех пособников, хотя бы и самых отдаленных, обращающихся также в отдельных виновных. А затем мы по необходимости возвратимся к хаосу старой доктрины о взаимных отношениях переплетающихся в их деятельности многообразных виновников одного и того же посягательства.
Со своей стороны, проф. Фойницкий относительно пособников, не участвующих в исполнении деяния, полагает, сколько можно понять из его изложения, что постановления о них должны быть перенесены в Особенную часть и должны быть обсуждаемы по свойству их деятельности и проявленного в ней умысла, хотя, однако, при этом степень ответственности таких пособников будет определяться и по важности наступивших от того последствий. Сам автор не попытался, впрочем, представить примеров столь своеобразно конструируемых преступных деяний; на мой же взгляд, практическая неосуществимость таких правомечтаний едва ли может возбудить сомнения.
________________________________________
[1] Немецкая доктрина характеризует эти случаи как посредственное виновничество, mittelbare Thaterschaft; Liszt (весьма широко ставящий область посредственного виновниче-ства), называет его fingirte Thaterschaft, но против этого термина справедливо возражают, указывая, что виновничество в данном случае не вымышленное, а действительное. Ср. подробный разбор этого вида виновничества у Mossmer, Die mittelbare Thaterschaft in gleichzeitiger Berucksichtigung des Hypnotismus im Straf recht, 1892 г.; Borchert, в. с., Ill отд.; Herbst, Zur Lehre von der sogenannten Anstiftung, G. за 1877, с. 379, 429. Кодекс голландский в самом понятии виновника (ст. 47, п. 1) различает тех, которые совершили деяние, тех, которые заставили совершить (font commetre во французском переводе - в противоположность подстрекателей) или совместно совершили (commetent ensemble), причем под второй группой голландские юристы (van Swinderen) понимают именно тех, которые воспользовались другими как простым орудием, так что эти последние лица сами по себе безответственны. Французские криминалисты, ср. Garraud, II, №275, не признают посредственного виновничества, а относят эти случаи к соучастию.
[2] Доктрина немецкая до половины нынешнего столетия включала все учение об этом виде стечения в учение о соучастии; следы этого воззрения сохранились еще и ныне в толковании, даваемом большинством немецких криминалистов понятию Германского уложения о Mitthaterschaft; из наших криминалистов такое широкое понятие о соучастии у Жиряева и Колоколова.
[3] Стремление применить к учению о соучастии общие начала о причинной связи составляет существенную заслугу Фейербаха и в особенности Штюбеля, являющихся первыми реформаторами учения о соучастии; из кодексов формулировка соучастия по этим началам впервые была сделана в Баварском уложении 1813 г., ї45.
[4] Kohler говорит: каждый соучастник отвечает за целое, хотя бы он фактически выполнил только часть деятельности или создал одно из условий. Ср. Janka, ї 5; Merkel, ї 50; Finger, ї 56.
[5] Tо же повторено в решениях: 85/28, Таганрогской таможни; 94/15, Кладо.
[6] Воззрения проф. Фойницкого пока не нашли отклика ни в немецкой литературе (ср. последние издания Г. Мейера, Янка, а в особенности Фингера; указания же Фойницкого, что те же воззрения защищают Luienthal в L. Z. XV, с. 287, Lammasch, в L. Z. XIV, с. 511-562, представляются очевидным недоразумением), ни в французско-бельгийской (ср. даже Prins, Science, Livre VI). Правда, Лист (7-е изд., ї 50), допуская, что ответственность за чужую вину существует только при Theilnahme, находит, что при совиновничестве (Mitthaterschaft) каждый совиновник, т. е. тот, кто принял участие в исполнительном действии, входящем в состав преступного деяния, отвечает только за свою вину, независимо от ответственности других, так что один из совиновников может быть наказан как Morder, другой - как Todtchlager, один - как Rauber, другой - как Dieb; но даже и в этом объеме это ограничение понятия общей виновности несостоятельно; так как, по учению Листа, при изнасиловании, например, надо признать совиновниками и насилующего, и того, кто держал жертву, то последний будет отвечать только за насилие (Nothigung), а тот, кто заманил жертву в место изнасилования, будучи пособником, должен отвечать за изнасилование. А что делать с подстрекателем, которого Лист, правда, только вскользь, считает самостоятельным посредственным виновником? На Линцском конгрессе Союза криминалистов 1895 г. за подобную теорию высказались докладчики- д-р Гетц из Христиании и адвокат Николадони. (Ср. И. Фойницкий, Линцский съезд криминалистов в "Журнале Министерства юстиции" за 1896 г., №1, с. 118; сами доклады напечатаны в Bulletin, V, с. 336). Гетц находил особые постановления о соучастии в кодексах излишними, так как для ответственности всех соучастников вполне достаточно применения общих начал причинной связи и ответственность их не должна зависеть от ответственности непосредственно учинивших, а необходимо только, чтобы определения отдельных преступлений в кодексах были так редактированы, чтобы давали возможность подвести под них все виды и способы причинения, а Николадони, напротив, находил, что так как каждый из соучастников отвечает только за то, что он сделал, то поэтому для их ответственности необходима целая система отдельных постановлений в Особенной части. Но оба реферата, и в особенности доклад Николадони, не встретили сочувствия в съезде, и съезд никакого заключения не постановил. Доклад Николадони, даже и по отзыву проф. Фойницкого, представляется и неожиданным, и недостаточно обоснованным. Теория Фойницкого изложена и разобрана у Thibierge, La notion de la complicity, причем он рассматривает ее почему-то как подвид теории Международного союза криминалистов; к этой группе он относит теорию Листа, теорию Фойницкого и теорию докладчиков Линцского конгресса. Находя все это новое учение несостоятельным, он указывает, что новаторы в своих возражениях против старого учения о соучастии неверно излагают его, так как старая доктрина, признавая общность преступления, вовсе не предполагала тождества деятельности каждого, а общность намерения не исключала различия цели и других субъективных условий виновности у отдельных участников. С другой стороны, признание деятельности каждого участника самостоятельным преступлением практически невозможно, так как тогда придется признать деятельность пособника, которая, взятая отдельно, не представляется ни злой, ни преступной, например покупка пистолета, заключающая в себе состав убийства, если виновный покупал с намерением передать его убийце для выполнения задуманного и действительно передал таковой. Из наших криминалистов к теории Фойницкого примкнул В. Есипов - "Очерк русского уголовного права", 1898 г., заявивший малопонятное мнение, что "в настоящее время понятие соучастников является определением основного понятия преступных деятелей; соучастники представляют совершенно независимый тип преступных деятелей", и что положение современной теории личного состояния преступности может быть выражено формулой: quod deliquentes tot delicita (при пяти соучастниках пяти убийств одного лица!). С точки зрения этой теории может быть речь не о соучастии нескольких лиц в одном и том же преступлении, а только о совместной деятельности или о совместных преступлениях многих лиц. В одно деяние не могут вложиться несколько личных состояний, и каждое деяние есть проявление личного состояния только одного лица. Преступное деяние не предмет наказания, а только внешнее, хотя и крайне важное, условие применения наказания. Не может быть и речи об уголовно-ответственном участии в чужой вине, вина каждого самостоятельна и отдельна как при единичной, так и при совместной деятельности. Хорошо еще, что автор далее советует, при всей несостоятельности современного учения о соучастии, относиться к нему с крайней осторожностью: "Нельзя требовать безусловной и безотлагательной ломки таких понятий, которые вырабатывались веками и с которыми, так сказать, сжилось создавшее их общество". Дальнейшее же изложение теории соучастия у автора никакого касательства к разделяемому им учению новой школы не имеет. Sighele, La theorica positive della complicita, 1894 г., указывает, наоборот, что учение новой школы именно ведет к установлению понятия коллективной вины и что только этим путем она дает объяснение преступности толпы. Сам Зигеле не только не отрицает понятия соучастия, но видит в его наличности условие, усиливающее ответственность. Ср. Sauvard, .Imprudence. Важное значение соучастию в современном мире преступников придает и Prins, Science, ї95 и след.
[7] Tarde, Les crimes des foules в его Essai, 1895 г., с. 95, высказывает такую даже мысль, что индивидуальная виновность в случаях этого рода обратно пропорциональна виновности коллективной, т. е. чем сильнее проявляется в данном деянии общая массовая вина, тем слабее виновность каждого члена толпы в отдельности; исключение Тард допускает только для руководителей толпы, которых вина и ответственность первенствуют. G. Le Bon, Psychologie des foules, 1895 г. различает толпу в тесном смысле - от большого стечения народа, именно психологическим объединением индивидуумов. "Каковы бы ни были лица, составившие толпу,- говорит он,- сколько бы сходства или различия ни было в их образе жизни, их занятиях, характере, умственном развитии, одним только фактом превращения их в толпу они воспринимают как бы коллективную душу, которая заставляет их чувствовать, мыслить и действовать совершенно иначе, чем бы чувствовал, думал и действовал каждый из них в отдельности. Существуют идеи, чувства, которые проявляются и переходят в деятельность только в толпе. Sighele, Psychologie des Auflaufs und der Massenverbrechen, 1897 г., пер. Kurella со 2-го изд.; пер. 1-го изд. на франц. языке La foule criminelle, par Vigny, 1893 г.; 2-го изд. 1901 г., самого автора, значительно дополненное. Sighele ссылается на более раннее исследование Pugliere, Jl delitto collective, 1887 г.; ср. также Sighele Psychologie de sectes, 1898 г.
[8] Эти свойства толпы прекрасно рассмотрены у Зигеле. "Толпа,- говорит он,- представляет почву, на которой микроб зла развивается очень легко, между тем как микроб добра почти всегда замирает немедленно, не находя жизнепригодных условий". Он объясняет это самым составом толпы, в которой если не по численности, то по энергии всегда преобладают дурные элементы, праздные, слоняющиеся и всегда готовые образовать скопище или присоединиться к таковому, а из людей порядка в ней преобладают натуры пассивные, неволевые. Дальнейший же, иногда поразительно быстрый рост преступности толпы находит свое объяснение в представлении, иногда вполне ошибочном, о несокрушимости сил массы, опьянении успехом силы, в преступлениях кровавых - пробуждении звериной натуры человека. Поучительные примеры из Великой французской революции и из истории Коммуны у Taine, у Ducamp и др. Выдержки у Зигеле, глава 2 - les foules criminelles.
[9] Мюярта де Вуглянса (фр.).
[10] Разбор основного воззрения проф. Фойницкого о преступности как объекте наказуемости изложен далее в учении о наказании.
[11] Главная причина - то же, что и причина причин (лат.).