170. Покушение над негодным объектом
170. Другим объективным условием, препятствующим довершению преступного замысла, является непригодность объекта, дающая содержание учению о покушении над негодным объектом[1].
Но представляет ли этот вопрос самостоятельное значение, или же к нему должны быть вполне применимы только что приведенные положения относительно покушения с негодными средствами? Действительно, несомненно существуют такие случаи, в коих мы с трудом можем сказать, что создало непригодность данной деятельности - средства или объект.
Если кто-либо стрелял из монтекристо в человека, одетого в хорошую дубленку, или и из большого пистолета, но в человека, на котором панцирная сетка, то что мы имеем в данном случае: негодность средств или объекта? Такое же затруднение представит, например, разрешение этого вопроса в случае дачи мышьяка в дозе, оказавшейся недейственной только потому, что жертва постоянно употребляла мышьяк, и т. д. Ввиду этого весьма многие криминалисты и даже новейшие, как, например, в Германии - Лист, Г. Мейер[2], безусловно отождествляют оба учения; но такая постановка вопроса, по моему мнению, вызывает некоторые возражения[3].С одной стороны, средства действия за немногими исключительными случаями не имеют значения для состава преступного деяния; напротив того, объект, его юридические и физические свойства обусловливают не только квалификацию деяния, но и самоё его юридическое бытие. С другой стороны, негодность средств исключает возможность довершения задуманного, а негодность объекта может устранять преступность содеянного даже и в том случае, когда виновным воспроизведен весь законный состав преступного деяния. В силу этого обстоятельства данное учение тесно соприкасается с понятием мнимого преступного деяния, т. е. с разобранными выше случаями посягательства на несуществующую норму или на несуществующее субъективное право.
Оба признака представляются настолько существенными, что применение приведенных выше положений относительно наказуемости покушения с негодными средствами к разбираемому вопросу приведет к практически несостоятельным результатам.
Так, признавая все случаи покушения на негодный объект наказуемыми[4], мы должны будем признать, например, наказуемой попытку оскорбить в печати какое-либо несуществующее общество, а признавая все эти посягательства ненаказуемыми, мы должны будем освободить от ответственности вора, залезшего в карман, как скоро в кармане не оказалось ни бумажника, ни какой-либо иной вещи. Поэтому мы должны обратиться к самостоятельному рассмотрению случаев этого рода.Простейшие случаи данного рода - представить посягательство на несуществующий предмет. Если объект посягательства не существует физически, то очевидно, что и всякая попытка посягнуть на него будет мнимой: она заключает в себе голую злую волю, но не имеет свойств преступного деяния, тем более что в большинстве случаев и самое покушение при подобных условиях бывает невозможно, по крайней мере в тех деяниях, которые предполагают непосредственное воздействие субъекта на объект. Поэтому нельзя наказывать покушение на поджог несуществующего дома, на подделку акций несуществующего общества, попытку оклеветания несуществующего лица и т. д.; к этой же группе, по моему мнению, следует отнести выстрел, сделанный с целью лишить жизни, в оказавшегося мертвым, посягательство на вытравление плода у небеременной женщины, так как в первом случае объектом является не тело человека, а жизнь, а во втором - не женщина, а зародыш.
Но, как мы видели, право не всегда охраняет всякое конкретно существующее благо или интерес; очень часто для такой охраны требуется, чтобы этот, предмет имел известные юридические свойства, при наличности коих он только и становится правоохраненным интересом; без этого условия этот интерес будет существовать физически, а не юридически, а потому и посягательство на него должно рассматриваться как покушение на несуществующий объект. Если кто-либо пытался украсть чужую вещь, а в действительности посягнул на собственное имущество, то его попытка не может считаться преступной[5].
Таким образом, покушение на объект, не существующий физически или юридически, будет мнимо преступным, но могут ли быть случаи посягательства на существующий объект, который бы, однако, оказался негодным для выполнения задуманного? Я полагаю, что ответ должен быть отрицательный.
Живой человек есть всегда годный объект убийства, были бы только выбраны надлежащие средства действия и посягательство было бы учинено; чужая вещь есть безусловно годный объект кражи или истребления и т.
д.Когда господствующая доктрина говорит о различии абсолютно и относительно негодных объектов, признавая покушение над последними наказуемым, то в действительности все примеры абсолютной негодности относятся к несуществующим объектам, а относительной - к недостаточности употребленных средств.
Иначе, конечно, ставится вопрос, когда, говоря о покушении на существующий объект, выделяют случаи посягательства на объект, находившийся не в том месте или положении, как предполагал виновный, если притом это обстоятельство было причиной неудачи задуманного. По моему мнению, и в этих случаях нельзя говорить о годности или негодности объекта, который несомненно годен, а нужно решить другое положение: есть ли в данном случае общие признаки покушения или нет, а это, как было указано ранее, будет зависеть от конкретной обстановки отдельных преступных деяний, от их состава, от способа действия[6]. На этом основании нельзя говорить о покушении на изнасилование лица, находившегося в момент действия в другом городе или доме, потому что покушение в этом случае предполагает начало физического насилия над жертвой, чего в действительности не было; но лицо, стрелявшее в комнату, где находилась жертва, однако, не в том направлении, в каком она стояла, или запустившее ради кражи руку в сундук, в коем предполагаемой вещи не оказалось, должно быть наказано по общим правилам за покушение.
Из новых западноевропейских кодексов ни один не содержит по данному вопросу никаких особых постановлений, предоставляя его разрешение судебной практике, причем последняя, так же как и доктрина, представляет полнейшее разногласие.
Практика французская первоначально защищала начало полной безнаказанности всех случаев покушения над негодным объектом; но за последнее время Французский кассационный суд допустил из этого начала исключения. Так, в решении 4 ноября 1876 г. Кассационный суд признал правильным решение Сенского суда, коим подсудимый, сделавший взлом кружки для бедных, но не похитивший ничего, так как кружка оказалась пустой, признан виновным в покушении на кражу со взломом; в решении 12 апреля 1877 г.
Кассационный суд кассировал решение суда в Монпелье, не признавшего наличности покушения в выстреле, направленном в постель, на коей должна была лежать жертва, случайно находившаяся в этот момент в соседней комнате[7].В германской практике этот вопрос получил принципиальное разрешение в решениях Reichsgericht'a[8], состоявшихся под несомненным влиянием крайнего субъективного воззрения, защищаемого Бури. Так, в решении 10 июня 1880 г. суд признал, что негодность или годность объекта не имеет никакого влияния на наказуемость, а потому действия матери, направленные на лишение жизни ее только что рожденного ребенка, оказавшегося, однако, в тот момент мертвым, подходят под понятие покушения на детоубийство, а в решении 30 марта 1883 г. Высший суд признал наказуемым покушением попытку женщины, ошибочно предполагавшей себя беременной, изгнать плод[9].
В нашем Уложении 1845 г. не содержалось также указаний по этому вопросу; но он был подробно рассмотрен Уголовным кассационным департаментом Правительствующего Сената. Так, в решении по делу Пономарева, 1874 г. № 99, Сенат высказал: если бы преступное намерение подсудимого было направлено против объекта мнимого или такого, который не мог быть вовсе предметом преступления, то несомненно, что деяние подсудимого вовсе бы не подлежало уголовному преследованию. Закон (ст. 10) признает совершившимся преступление, когда в самом деле последовало преднамеренное виновным или иное от его действий зло, а потому, если зло, вследствие несуществования объекта преступления или абсолютной негодности оного, не могло вовсе последовать (убийство уже мертвого человека, изгнание плода у женщины не беременной), то не может быть наказуемости деяния как совершившегося преступления. Точно так же в таком деянии нельзя видеть и покушения на преступление, которое есть приведение злого умысла в исполнение: ибо не может быть начала приведения в исполнение того, что абсолютно невозможно исполнить. Таким образом, если бы виновный, желая изорвать свой вексель, изорвал простой клочок бумаги, то деяние его не заключало бы ничего преступного.
В решении же по делу Юханова, 1868 г. №568, обвинявшегося во взломе замков на риге с намерением украсть находящийся там хлеб, причем намерение виновного не осуществилось только потому, что в риге не оказалось хлеба, Уголовный кассационный департамент нашел, что деяние виновного вполне подходит под законное понятие покушения, а случайное отсутствие той именно вещи, на которую было направлено преступление, не лишает действия его преступного характера.Равным образом в решении по делу Городилова, 1883 г. №29, Уголовный кассационный департамент высказал, что негодность объекта преступления тогда только может служить поводом для освобождения виновного в покушении от наказания, когда посягательство было направлено на предмет мнимый, т. е. не существовавший в действительности, или же безусловно негодный, т. е. не имеющий тех свойств или качеств, лишение которых было целью предпринятых действий, и к таким случаям не может быть отнесено случайное отсутствие человека в том месте, в которое был направлен выстрел. Поэтому признание подсудимого виновным в том, что, возымев намерение лишить жизни, он с этой целью произвел выстрел из ружья, заряженного пулей или дробью, в окно дома по направлению к кровати, но не произвел убийства только потому, что лицо, против коего направлен был выстрел, в ту ночь легло спать не на кровати, как предполагал виновный, а в сенях своего дома, свидетельствует, что подсудимый сделал все, что он считал нужным для приведения в исполнение своего намерения, и преднамеренное им зло не совершилось только по случайному обстоятельству, им не предвиденному, а потому деяние это составляет покушение оконченное.
Принципы, высказанные в этих решениях, усвоены и действующим Уголовным уложением, которое содержит общее постановление, что не почитается преступным деяние, направленное на объект несуществующий или безусловно негодный для учинения того рода преступного деяния, которое виновным задумано, причем само постановление не включено в статью о покушении, так как деятельность виновного в подобных случаях может представляться сама по себе не попыткой, а вполне законченным актом, а отнесено к отделу о причинах, исключающих преступность деяния.
________________________________________
[1] Литература та же, что и по предшествующему вопросу.
Ср. мой "Курс", II, №351 и след.; Kroschel, Das Versuch am untauglichen Object, G. XLIII, c. 216.[2] См. обзор различных мнений у Geib, Lehrbuch, II, с. 307.
[3] Различие этих учений защищает Bar, Versuch, Klee.
[4] Такую теорию защищает Колоколов, основываясь на таком аргументе: "Очевидно само собой, что негодность предмета, над которым выполнена преступная деятельность, отнюдь не лишает нас права признавать виновного несомненно способным на нарушение правового порядка и констатировать, таким образом, серьезную опасность, угрожающую от него обществу".
[5] Конечно, если условие, отсутствовавшее в объекте, влияло не на преступность, а на наказуемость, на подсудность, на порядок преследования, то покушение остается наказуемым, но только сообразно изменяются мера ответственности, порядок преследования и т. д.
[6] Н. Сергеевский находит, что случаи именно этого рода должны быть рассматриваемы как покушение с негодными средствами.
[7] Ср. Blanche, Etudes, I, № 12. Новые французские криминалисты ввиду этой практики кассационного суда пытаются провести различие между покушениями над абсолютно и относительно негодными объектами, допуская безнаказанность только при покушении первого рода. Ср. Laine, Garraud.
[8] Практика прежних высших германских судов по этому вопросу представлялась крайне разнообразной. Ср. Pezold, Praxis.
[9] Нельзя, однако, не прибавить, что эти решения вызвали протест многих выдающихся немецких криминалистов - Berner, H. Meyer, Liszt, Geyer.