160. Действия третьих лиц и самого виновного как привходящая сила
160. Но наиболее разнообразными и юридически интересными будут случаи присоединения в качестве привходящей силы человеческой деятельности, и притом или деятельности других лиц, или при известных условиях и особой деятельности самого первоначально действовавшего[1].
При присоединении деятельности других лиц необходимо различать: а) присоединение деятельности, не вменяемой в уголовную вину ее учинившему, и б) присоединение деятельности, за которую уголовно отвечает ее виновник.В первой группе можно также усмотреть два оттенка: или присоединившееся лицо неспособно к вменению вообще, или же оно, хотя и обладает дееспособностью, но проявило свою деятельность при условиях, устраняющих вменение ему совершенного. По отношению к вопросу о причинной связи и та и другая комбинация представляется совершенно сходной с предшествовавшими: для лица, воспользовавшегося действиями невменяемого, таковой субъект является тем же орудием, как и стихийные силы или натравленное животное; поэтому присоединяющееся действие, не вменяемое лицу, его учинившему, не прекращает причинную связь, как скоро оно было вызвано или обусловлено деятельностью первоначально действовавшего, и, наоборот, устраивает таковую, как скоро присоединяющееся действие возникло и проявилось самостоятельно. Точно так же и в этих случаях для уголовной ответственности первоначально действовавшего, независимо от установления причинной связи, необходимо установление его виновности, т. е. вменение учиненного им в умысел или неосторожность.
Подговоривший ребенка поджечь дом; давший умалишенному, находящемуся в припадке бешенства, в руки нож, которым тот ударил сиделку, врача; принудивший кого-либо физической силой или угрозой лишить жизни, подписаться чужим именем на документе отвечает за учиненное этими лицами преступное деяние на том же основании, как и тот, кто подложил сам горящую солому под дом, нанес удар ножом, подделал чью-либо подпись.
Сторож при доме умалишенных, по небрежности забывший запереть окно в комнате больного, из которого тот выпрыгнул и убился до смерти, отвечает за неосторожное лишение больного жизни и т. д.[2]Но из второй группы случаев - присоединение уголовно наказуемой деятельности других лиц - необходимо далее отделить так называемое соучастие, т. е. проявление в учиненном преступном деянии общей виновности нескольких совместно действующих лиц, так как учение о соучастии будет рассмотрено далее отдельно, и нужно иметь в виду только случаи стечения виновности многих в одном деянии, не подходящие под техническое понятие соучастия.
При этой комбинации виновность примыкающего лица может быть, конечно, или умышленная, или неосторожная.
Как скоро привходящее лицо действовало умышленно, т. е. сознательно и волимо направляло свою деятельность на воспроизведение преступного результата, который благодаря этой деятельности и был осуществлен, то такая самопочинная деятельность получает характер самостоятельно привступающей силы и, следовательно, прекращает причинную связь первоначально действовавшего с результатом.
При этом безразлично, действовало ли второе лицо по прямому умыслу или по безразличию, была ли деятельность первоначально действовавшего сама по себе умышленная или неосторожная, находилась ли со стороны объективной вторичная деятельность в известном соотношении с первой, или между ними не существовало никакого отношения. Если кто-либо умышленно отравил другого, ранил его, но прежде чем наступила смерть, другое лицо, не будучи соучастником первого, сознательно и волимо застрелило отравленного или задушило раненного, то первое лицо может быть обвиняемо в покушении, попытке, но не в оконченном убийстве; если кто-либо неосторожно оставил в комнате заряженное ружье, приготовленную для мышей отраву, а другое лицо сознательно и волимо воспользовалось этим средством для убийства или самоотравления, то, конечно, этот результат не может быть поставлен на счет первоначально действовавшего.
Иначе, по моему мнению, разрешаются те случаи, когда лицо привходящее действует неосторожно.
Отсутствие сознательного направления деятельности, сознательного почина не дает права признавать эту деятельность самостоятельной силой, а ее значение по отношению к устранению причинной связи определяется по тем же началам, как и влияние деятельности невменяемой. Следовательно, неосторожная деятельность не устраняет причинной связи, как скоро неосторожность была вызвана или обусловлена первоначальной деятельностью, и, наоборот, связь исчезает, как скоро неосторожное действие имело самостоятельный источник[3].При этом это положение, казалось бы, должно быть применяемо независимо от того, какого рода виновность заключалась в первоначальном действии, т. е. было ли оно умышленное или неосторожное.
По отношению к умышленным деяниям такой вывод вполне очевиден. Отравитель не освобождается от ответственности, хотя бы отрава была подана жертве третьим лицом, только по очевидной небрежности не заметившим особого цвета и запаха поднесенного питья; поджигатель отвечает за поджог, хотя бы зажженное им разгорелось только благодаря неосторожности другого лица, вылившего впопыхах на загоревшееся вместо воды керосин. Но если, например, отравленный, прежде чем подействовал яд, был задавлен неосторожно ехавшим кучером, то отравитель отвечает только за покушение.
Но вопрос становится спорным, когда неосторожная деятельность второго присоединилась к неосторожным же действиям первого, когда, например, как при железнодорожных крушениях, вред является продуктом небрежности и начальника станции, и стрелочника, и машиниста.
Некоторые немецкие криминалисты, как, например Бар[4], Ортман, полагают правильным применение в этих случаях если не общепринятого, то весьма распространенного между цивилистами учения о так называемой компенсации или зачете неосторожности[5], благодаря коему ответственность падает всегда на последнего неосторожно действовавшего. Но доводы защитников этого взгляда не представляются особенно вескими. Во-первых, указание на то, что такая система применяется относительно умышленной привходящей деятельности, неубедительно, так как между привходящей деятельностью - умышленной и неосторожной - существует различие не только количественное, но и качественное, а потому от свойств одной нельзя заключать о свойствах другой.
Во-вторых, указание на то, что излишнее увеличение числа лиц, отвечающих за неосторожность, может быть делаемо только в интересах пострадавшего, но что оно крайне вредно для общества, ограничивая дух предприимчивости, заставляя каждого ежеминутно опасаться быть привлеченным к ответственности, также неосновательно. При какой-либо железнодорожной катастрофе для гарантии общественной безопасности несомненно важно, чтобы к ответственности можно было привлечь не только, например, пьяного машиниста, не убавившего хода поезда там, где это следовало, но и начальника станции, отпустившего поезд с заведомо пьяным машинистом; не только сторожа, недоглядевшего порчу пути, но и начальника дистанции; если кто-нибудь из переезжавших через реку в лодке из шалости закричал "тонем!", другие, сидевшие в лодке, бросились к одному борту и лодка действительно перевернулась, то, разумеется, неосторожность бросившихся не уничтожает ответственности кричавшего; если при встрече двух пароходов оба капитана по небрежности не подали установленных сигналов, произошло столкновение и один из пароходов пошел ко дну, то неосторожность одного капитана не исключает ответственности другого.Далее, присоединяющейся силой могут быть действия самого виновного. Случаи, сюда относящиеся, представляются весьма разнообразными, а некоторые из них и весьма спорными в доктрине, но, по моему мнению, их разрешение должно быть установлено по основаниям, аналогичным с теми, какие были указаны выше относительно присоединяющейся деятельности других лиц.
Эта последующая деятельность лица, сама по себе взятая, может быть или не вменяема действующему, или вменяема ему. В первом случае, конечно, присоединяющаяся деятельность должна уподобляться действию сил природы и не может устранять причинной связи, как скоро она была вызвана или обусловлена первоначальной деятельностью лица; на этом основании покоится, с объективной стороны, вменение результатов, учиненных при так называемых асtiones liberae in causa[6].
Далее, если эта позднейшая деятельность сама вменяется в вину, и притом в вину умышленную, то и тут могут быть два оттенка: она может являться только дальнейшим развитием первоначальной деятельности: человек вошел на двор, влез в окно, взломал замок у сундука, взял находящиеся там вещи - все эти действия составляют одну общую деятельность, образующую состав кражи; или же новая деятельность является совершенно самостоятельной, хотя бы и предпринятой ради той же цели; в этом случае новая умышленная деятельность послужит основанием для прекращения причинной связи; таким образом, лицо, давшее кому-либо отраву, а затем, когда отрава не подействовала, задушившее жертву, будет обвиняться в оконченном простом убийстве, а не в отравлении; лицо, по неосторожности давшее отраву, а потом умышленно зарезавшее отравленного, будет обвиняться в умышленном убийстве и т.
д.Наконец, последующая деятельность самого виновного может быть продуктом его небрежности. Казалось бы, что она может разрушить причинную связь первоначального действия только в том случае, если эта небрежность не вызвана и не обусловлена прежней деятельностью; но в литературе, а в особенности германской, случаи этого рода, встречавшиеся, хотя и не особенно часто, и в судебной практике, вызвали серьезный спор и целую литературу. Примером такой комбинации обыкновенно приводят такой случай: виновный нанес с умыслом кому-либо удар, а потом, думая, что жертва умерла, ради скрытия преступления сбросил предполагаемый труп в воду, или симулировал самоубийство, а между тем оказалось, что смерть произошла от этого второго действия; отвечает ли виновный за оконченное убийство или только за покушение?
Разрешение такой комбинации предлагают троякое. Одни[7] видят здесь прекращение причинной связи и двойственную виновность: умышленное покушение и неосторожное или даже случайное оконченное деяние, так как виновный, предпринимая последнее действие, не предвидел, а иногда даже и не мог предвидеть, что оно повлечет за собой смерть. Но это воззрение, бывшее необходимым выводом из того положения, что всякое неосторожное действие человека, привходящее к какой-либо деятельности, устраняет причинную связь, представляется и практически и теоретически несостоятельным. Если кто-либо нанес другому рану хотя и смертельную, но вызвавшую смерть не мгновенно, а через два или три дня, то он все-таки отвечает за оконченное убийство; но если виновный прежде наступления действительной смерти совершил над мнимо умершим из злобы, зверства какое-либо истязание, надругательство и окажется, что смерть произошла от этого второго действия, то наказание ему смягчается, так как он будет отвечать только за покушение; но такой вывод противоречит здравому смыслу.
Это противоречие привело к другой попытке разрешения этого вопроса, получившей название теории общего умысла[8] и признававшей объединение всей деятельности одной преступной решимостью, направленной к осуществлению главной цели.
Но и эта попытка не представляется удовлетворительной. Конечно, сложившееся и осуществляющееся намерение обыкновенно не скоро исчезает в душе преступника, так что если вторичная деятельность примыкает по времени к первой, то часто первоначальный умысел остается господствующим, а потому может характеризовать и эту деятельность. Но такое положение не имеет безусловного значения; могут быть и иные случаи, когда первоначальный умысел исчез и заменился новым, направленным не на прежнюю, а на новую цель, а при таких условиях, конечно, теория общего умысла не приложима.Третья попытка[9] объединяет в этих случаях последствие с первоначальным действием не субъективно, а объективно, не признавая здесь перерыва причинной связи, основываясь на том, что ошибка и заблуждение, определившее вторичную деятельность, бывшую непредвиденной причиной смерти, были вызваны первоначальной умышленной деятельностью; для признания же известного деяния умышленным вовсе не требуется, чтобы умысел продолжался непрерывно как во время действия, так и во время наступления результатов, так как мы, например, знаем, что лицо, умышленно нанесшее смертельную рану, а потом старавшееся всеми средствами отвратить смертельный исход, тем не менее отвечает за умышленное убийство[10].
Связь первоначальной деятельности с последствием прекратится только в том случае, если вторичная деятельность лица не находится ни в каком соотношении с предшествующей, а является вполне самостоятельной.
Таким образом, с этой точки зрения привходящие действия самого виновного по отношению к перерыву причинной связи рассматриваются так же, как и привходящие действия третьих лиц.
________________________________________
[1] Ср. М. Mayer.
[2] Любопытный пример этого рода рассмотрен в решении Германского имперского суда 18 декабря 1882 г. (Entsch., VII, №99).
[3] Германский Reichsgericht признал, что неосторожность раненого не исключает причинной связи и ответственности ранившего за последствия раны (решения 12 апреля 1880 г., Entsch. I, № 174 и 2 мая 1882 г., Entsch. VI, №88); что учинивший поджог отвечает за смерть лица, находившегося в доме, хотя бы эта смерть обусловливалась собственной неосторожностью умершего (реш. 3 декабря 1881 г., Entsch. V, №66). Sauvard, Le delit d'imprudence, приводит случай, рассматривавшийся в Итальянском кассационном суде 2 мая 1891 г.: кондуктор плохо затворил дверь вагона, отворявшуюся наружу; во время движения поезда ребенок оперся на дверь, дверь отворилась, и ребенок упал из вагона, а за ним в испуге бросился и его отец; ребенок отделался легкими ранами, а отец получил увечья, от которых и умер. Кассационный суд признал, что кондуктор ответствен и за смерть; при этом суд, между прочим, высказал, что небрежность кондуктора была не только поводом происшествия, но и его непрямой причиной, и что ответственность существует не только за то, что совершено виновным, но и за то, чему он был причиной. В практике нашего Уголовного кассационного департамента был подобный же случай. Переплетчик Мартене обвинялся в том, что по небрежности оставил заряженный пистолет в комнате, где были подмастерья и ученики, один из подмастерьев шутя прицелился в мальчика, неожиданно произошел выстрел и мальчик был убит. Сенат признал Мартенса отвечающим по ст. 1468 Уложения.
[4] Kausalzusammenhang.
[5] Ср. литературные указания в моем "Курсе", II, №405, прим. 180.
[6] Независимыми действиями по причине (лат.).
[7] За это мнение высказались: Berner, Kostlin, Geib, Schutze, Geyer, H. Meyer.
[8] Weber, Ueber verschiedene Arten des dolus, в "Архиве уголовного права", т. VII; этот взгляд защищают Schwarze, Wachter.
[9] Ср. в особенности Krug, Zur Frage vom dolus generalis в Архиве Гольтдаммера, X; то же Rohland, Gefahr, Bar, по-видимому, Н. Сергеевский.
[10] Чебышев-Дмитриев - "О покушении в применении к Уложению 1845 г." замечает, что закон не требует, чтобы совершение произведено было именно тем актом, на который рассчитывал преступник, не требует, чтобы между действием и последствием была именно та связь, которую имел в виду преступник; он требует только, чтобы преднамеренное виновным зло действительно произошло от его действий, т. е. довольствуется общим соотношением между действием и последствием.