153. Средства и способы преступной деятельности

153. Далее, преступная деятельность предполагает прежде всего телесное действие, возбуждение наших двигательных нервов и вызванное этим сокращение мускулов, а затем известное изменение внешнего окружающего нас мира, т.

Таким средством может быть прежде всего собственное тело действующего и его органы, а затем вне находящиеся предметы материального мира и проявляющиеся в нем силы. Далее, этим средством преступной деятельности (in-strumenta sceleris) могут быть не только неодушевленные предметы, но и одушевленные; не только силы природы, но даже, при известных условиях, другое лицо, в особенности находящееся, например, в состоянии невменяемости. Таким образом, при убийстве средствами могут быть: ружье, топор, яд, огонь, дикий зверь, безумный маньяк и т. д. Иногда действующий довольствуется для выполнения, так сказать, примитивными простыми средствами, а иногда устраивает для этого сложные и крайне разнообразные приспособления; мало того, при деятельности составной, сложной мы иногда причисляем к средствам даже последствия известной деятельности, насколько они служат для дальнейшего осуществления предпринятого. Так, средствами словесного оскорбления мы считаем не только органы речи, их функции, но и само произнесенное ругательное слово.

При этом такое выполнение преступного деяния определенными средствами или орудиями может иметь место как при осуществлении преступного замысла, так и при посягательствах на правоохраненный интерес, учиненных по небрежности и невнимательности.

Далее, осуществление преступного деяния требует нередко известной определенной комбинации, известного порядка применения средств, или, другими словами, определенного способа учинения: так, отравление, как введение в организм разрушающего жизнь вещества, есть способ убийства, тайное взятие чужой вещи - способ действия при краже.

В житейском, а иногда даже и в юридико-техническом языке понятия средств и способов действия нередко смешиваются друг с другом, хотя анализ некоторых преступлений свидетельствует нам, что их точное разграничение составляет необходимое условие правильного определения состава многих отдельных преступных деяний.

В западной литературе вопрос о средствах и способах преступной деятельности едва затрагивается: так, французские криминалисты упоминают о нем только при изложении учения об отдельных преступлениях, например при убийстве, мошенничестве; даже из германских криминалистов весьма немногие говорят о нем в Общей части[1]; но ему более посчастливилось в нашей литературе, причем выдвинулось особое мнение, защищаемое Чебышевым-Дмитриевым и Фойницким, что средства и способы при определении сущности преступной деятельности имеют такое же значение, как и свойства объекта или условия вменения.

Впервые вопрос был затронут проф.

"Нельзя в большинстве случаев,- говорит автор,- видеть преступление в правонарушении, совершенном не тем способом, какой имел в виду закон запретить под страхом наказания... Уголовное правосудие имеет своим объектом волю не безнравственную, а преступную, волю, избирающую такие средства для нарушения права, которые считаются законом за особенно безнравственные или за особенно вредные или опасные и признаются преступными... Преступность избранных средств к достижению правонарушения является таким же существенным условием для того, чтобы признать деятельность преступной, как и для того, чтобы установить преступность цели... Закон не признает преступными множество путей, которыми столь же верно достигается правонарушение, как и действиями преступными".

В подтверждение этих мыслей автор приводит несколько примеров: так, говорит он, не будет убийцей в уголовно-юридическом смысле тот, кто испугает или рассердит больного с намерением причинить ему смерть и достигнет своей цели; молящийся о смерти врага и достигший этим путем желаемого совершит "такое преступление, которое не подходит ни под один вид убийств, запрещенных законом"; беременная, поднимающая какие-либо тяжести, предполагая этим произвести выкидыш, не наказуема, безотносительно к тому, имело ли ее действие желаемый результат или нет, и т. д.

Но, придавая огромное значение способам и средствам действия среди других элементов состава преступного деяния, автор в своих беглых, так сказать, заметках не дает никакого действительного обоснования своему учению, так что все его положения являются совершенно голословными, а решение приводимых им примеров, если бы они, конечно, практически были возможны, с точки зрения, например, постановлений нашего Уложения об убийстве, истреблении плода, представляется совершенно произвольным[2].

Глубже затронут разбираемый вопрос проф. Фойницким в его исследовании о мошенничестве.

"Содержание уголовного правосудия,- говорит автор,- определяется двумя интересами: общественным и личным; первый побуждает государство определить, какие действия, как вредные для общества, должны быть признаны наказуемыми; второй же требует: а) знания в точности наперед, что запрещено законом; б) применения наказания только при наличности условий, устраняющих сомнение в виновности, при помощи средств распознавания, доступных земной юстиции, и в) назначение наказания только за деяния, действительно причиняющие вред обществу.

Это построение, в отличие от попытки г-на Чебышева-Дмитриева, отделяет средства действия от способов и придает главное значение последним; вместе с тем и сам вопрос рассматривается исключительно с точки зрения законодателя, между тем как г-н Чебышев-Дмитриев смотрит на него с точки зрения судьи. По теории Фойницкого, интерес личности требует, чтобы законодатель признавал не всякий способ посягательства на правоохраненный интерес преступным, а по теории Чебышева-Дмитриева, судья должен освободить учинившего посягательство от наказания, потому что он действовал непреступным способом и средствами, хотя бы закон и не содержал в этом отношении никаких ограничений, как, например, при убийстве. Теория Чебышева-Дмитриева практически несостоятельна, теория Фойницкого теоретически одностороння. Очевидно, что целесообразность карательной государственной деятельности, интересы каждого подсудимого, а вместе с тем и всего общества, требуют, чтобы наказание применялось только в том случае, когда виновность обвиняемого несомненна; мало того, можно вполне согласиться с автором, что государство должно отказаться от проявления своей карательной деятельности, если, по естественному порядку вещей, такая деятельность грозит возможностью судебных ошибок, возможностью привлечения к суду невинных, безрезультатностью производства и т. д. Этими соображения целесообразности намечаются границы уголовно наказуемой и уголовно безразличной неправды, установляется институт частного преследования, давность и т.

Действительное значение средств и способов действия в общем учении о преступном деянии представляется мне в следующем виде[4].

По общему правилу, как скоро виновный учинил умышленно или неосторожно преступное деяние, он отвечает за совершенное безотносительно к средствам, коими он пользовался. По отношению к огромному числу преступных деяний законодатель, запрещая известное деяние, не дает, да и не может дать перечня средств совершения; но иногда он отступает от этого положения и или прямо определяет преступность известного деяния свойством употребленных средств, или же придает известной категории средств значение обстоятельства, изменяющего ответственность, или же на этом основании классифицирует преступные деяния. Основания таких отступлений заключаются или в том, что выбор известных средств указывает на особенную испорченность, жестокость виновного, или в том, что употребление известных средств придает большую опасность действию, распространяет вред на большее число лиц и т. д. На этом основании, например, из понятия убийства выделяется убийство взрывом пороха и т. д.; из истребления имущества - так называемые общеопасные деяния и т. д. Во всех этих случаях основанием квалификации является характер употребленных средств - огонь, вода, взрывчатые вещества, яд и т. д.

Аналогичное значение имеет и способ действия, причем нельзя не прибавить, что роль его при некоторых особо указанных преступлениях представляется еще более важной. Так, во-первых, способ действия может служить основанием для усиления уголовной ответственности, как, например, проникновение в обитаемое помещение при краже; засада, истязания и мучения при убийстве и т.

Обыкновенно средства действия, будут ли это органы нашего тела или предметы внешнего мира, которыми мы пользуемся при осуществлении преступного деяния, имеют физический характер - слово, движение; но при некоторых преступных деяниях, как, например,-при убийстве, телесных повреждениях, возникает, сверх того вопрос, о так называемом психическом воздействии и психических средствах[5].

Положим, что кто-либо, зная, что другое лицо находится в таком болезненно-расстроенном нервном состоянии, при котором всякий испуг или сильное нравственное потрясение может причинить смерть, пользуется таким состоянием для осуществления своего намерения лишить жизни и достигает задуманного: можем ли мы признать его уголовно наказуемым за убийство?

По моему мнению, ответ должен быть утвердительный. Со стороны субъективной, существует преступный умысел и, следовательно, виновность лица; этот умысел воплощается в действии: появление в виде мертвеца, сообщение ужасного известия; это действие ведет к желаемой цели, и умысел осуществляется. Спрашивается, на каком юридическом основании мы не признаем здесь наличности условий, требующихся для состава убийства[6].

На это обыкновенно возражают, что при подобных условиях трудно установить причинную связь между действиями виновного и наступившей смертью; но это возражение, очевидно, не принципиального характера, так как оно переносит вопрос на процессуальную почву. Конечно, можно признать убийцей данное лицо только в том случае, когда будет доказано, что смерть причинена им; но это положение имеет одинаковое значение и в случаях причинения смерти так называемыми физическими средствами, а с другой стороны, во всяком учебнике судебной медицины мы найдем несомненные указания на факты причинения смерти или телесного повреждения психическими воздействиями, т.

Далее, указание на то, что при этих условиях желаемый результат мог наступить только благодаря особенным, чисто индивидуальным условиям данного факта, также не имеет значения, так как и при вменении результата, вызванного механическим путем, мы вменяем и так называемые индивидуальные, особенные последствия, как скоро эти особенности данного случая были сознаваемы виновным и он воспользовался своим знанием; таким образом, мы признаем убийством отравление такой дозой яда, которая была заведомо для виновного смертельна только благодаря особенному патологическому состоянию убитого.

Остается, следовательно, сам характер употребленных средств или способа деятельности виновного. Это возражение представлялось бы существенным, если бы дело шло о таких преступных деяниях, коих состав прямо обусловлен наличностью известных средств; но возражение теряет силу, как скоро запрет закона не содержит такого указания, как у нас при убийстве, или даже прямо указывает на возможность учинения вреда всякими средствами. Да и само наименование средств или способа действия "психическими" представляется неточным. Средством действия будут сказанное слово, переодевание, какие-либо символические действия, т. е. обыкновенные средства действия, столь часто употребляемые, например, при обидах, мошенничестве[7]; остается только своеобразное воздействие этими средствами на организм другого, скорее, способ действия; это воздействие с трудом поддается физическому измерению и оценке, имеет как бы нематериальный характер; но и это особенное свойство средств только кажущееся; смерть в подобных случаях происходит от внезапного прекращения деятельности центральной нервной системы, от разрыва кровеносных сосудов, от остановки деятельности сердца, одним словом, от процессов, имеющих чисто соматический характер.

________________________________________

[1] Berner, ї61, придает вопросу о средствах троякое значение: во-первых, как доказательству бытия преступной воли; во-вторых, как элементу, влияющему на меру наказания; в-третьих, как условию, влияющему на разрешение вопроса о покушении с негодными средствами. Ср. также, Janka ї 38.

[2] Ср. более подробный разбор этого учения в моем "Курсе", №373.

[3] Ср. Курс, №374.

[4] Ср. мое "Исследование о преступлениях против жизни", I, №82; Курс, II, №375; Сергеевский Н. Причинная связь, I; Пособия.

[5] Ср. в особенности Geyer, Zur Lehre vom dolus generalis в Архиве Гольтдаммера, XIII (1861 г.); Krebel, Versuch uber den Tod durch psychische Vorgange und die Gesundheitsstorung und Todtung auf psychischem Wege in forensischer Beziehung, 1866 г.; Легонин. Причинение смерти и расстройства здоровья психическими средствами в "Юридическом вестнике", 1879 г., II, №4; у него подробные и весьма убедительные доказательства взгляда, излагаемого в тексте.

[6] Мое "Исследование о преступлениях против жизни", I, №87, Курс, II, №376; из наших криминалистов в защиту того же мнения высказались: А. Лохвицкий, А. Чебышев-Дмитриев и в особенности Н. Сергеевский - "Причинная связь", I; Пособия. Весьма резкие возражения против этого учения у Н. Неклюдова - "Руководство к Особенной части", I. Из новых немецких криминалистов за мнение, изложенное в тексте, высказались: Holtzendorf, в Handbuch, III; H. Meyer; Wahlberg, в замечаниях на проект нашего действующего Уголовного уложения. Любопытные соображения в пользу наказуемости убийства психическими средствами были высказаны известным английским криминалистом Джемсом Стифеном в его законодательных работах. Ср. Bertrand, Etude sur le projet de loi relatif a I'homicide en An-gleterre, 1877 r.

[7] "Речь, письмо, рисунок, телодвижения и т. п.,- вот средства для психического воздействия,- говорит Легонин,- но они ни в каком случае не проникают в наше сознание непосредственно, а необходимо должны предварительно произвести впечатление на периферические органы того или другого ощущения". Поэтому он и не находит резкого различия между ними и так называемыми механическими или наружными средствами действий. Механизм смерти, продолжает он, от психических повреждений тот же, который наблюдается нередко при повешении, утоплении и т. д. В случаях внезапной смерти вслед за психическим потрясением отражение с определенных частей головного мозга на продолговатый мозг происходит с такой быстротой и так энергично, что результатом воздействия на продолговатый мозг бывает прекращение дыхания и в особенности остановка сердцебиения. Таким образом, механизм смерти здесь не имеет ничего специфического и, во всяком случае, ничего сверхъестественного. Он характеризуется как так называемый choc, который встречается и при разнообразных механических повреждениях, с тем только различием, что в случаях психического воздействия choc вызывается сильным раздражением не периферических нервов, а частей головного мозга, принимающих участие в сознательной деятельности. Возможность же причинения психическим путем нервных болезней и психического расстройства не подлежит более ни малейшему сомнению. Психический способ насилия ничем существенным не отличается от механических способов насилия; другими словами, все способы насилия, если только они в состоянии вызвать материальные изменения в организме, сводятся к одному и тому же началу, т. е. механическому, а в таком случае строгое разграничение способов в законе становится невозможным. Ср. также Гофман. Учебник судебной медицины, 1881 г., с. 518.