148. Признаки и границы неосторожной виновности
148. Неосторожная вина дополняет собой вину умышленную, вместе с ней противополагаясь деяниям невменяемым; поэтому она характеризуется двоякого рода признаками, отличающими ее от умысла и от деяний невменяемых.
Первого рода признаком является отсутствие сознания учиненного посягательства на правоохраненный интерес, и притом или вообще, или по отношению к конкретным условиям деяния при так называемой самонадеянности.
Отсутствие сознания преступности учиненного свидетельствует о наличности у действующего неведения и заблуждения об условиях его действия, которые, устраняя умышленную вину, создают в то же время вину неосторожную, если, конечно, эта ошибка по своему объему и значению не устраняет самого вменения.
На этом основании все изложенное выше учение об ошибке вполне применяется к установлению границ умысла и неосторожности, а потому, не повторяя высказанных уже положений, я позволю себе резюмировать их в применении к неосторожности.
Таким образом, источником неосторожной вины могут быть характер и личные свойства действующего, его легкомыслие, отсутствие привычки сосредоточивать внимание на своих поступках, неловкость и неповоротливость в действиях, леность, мешавшая ему приобрести сведения, необходимые для правомерной деятельности в данном случае, излишняя самоуверенность, самомнение и т.
д.; или источник неосторожности может лежать во временных условиях действия, требовавшего быстрого решения, в аффектированном состоянии, в запальчивости и раздражении, или, наоборот, в притуплении психической деятельности, в апатии, лени думать и т. п., или же, наконец, в действиях третьих лиц, сделавшихся притом источником такой ошибки бессознательно или сознательно[1].Это отсутствие сознания учиненного, определяющее бытие неосторожной вины, может относиться к совершенному в полном его объеме или к его частям; оно может относиться или к фактической обстановке действия, или к причинному соотношению, вызванному сознательными и, может быть, обдуманными действиями лица.
Далее, это отсутствие сознания может относиться к юридической обстановке деяния; так, например, человек, сжегший вещь, почитаемую им своей, но оказавшуюся чужой, не может отвечать за умышленное истребление чужой собственности, но может быть наказан за неосторожность[2].Но, во всяком случае, эта ошибка должна относиться к существенным условиям деяния, так как только тогда уничтожается умышленная вина и, следовательно, может возникнуть вопрос о неосторожности.
В силу этого соотношения между умыслом и неосторожностью вопрос об объеме и даже об определении неосторожности стоит в прямой зависимости от значения, придаваемого теорией и практикой неведению и заблуждению относительно запрещенности данного деяния.
Таким образом, сторонники учения, признающего, что неведение и заблуждение относительно запрещенности учиненного или, наоборот, относительно его правомерности устраняют умышленность преступного деяния, должны несравненно шире определять объем неосторожной вины, чем сторонники положения ignorantia juris semper nocet[3], так как, например, лицо, нарушившее требование закона, которое оно не знало, но которое оно могло узнать, если бы о том позаботилось, по первой теории отвечает за неосторожность, а по второй - за умысел[4].
Другим признаком неосторожности, отличающим ее от невменяемых, а в особенности от случайных деяний, является возможность сознания учиненного и возможность предвидения последствия.
Для уразумения этого еще более важного условия неосторожности необходимо прежде всего иметь в виду неоднократно уже указанное положение, что основой ответственности при неосторожной вине является не сам факт незнания и непредвидения, а то поведение лица, та его деятельность, которой обусловливается вредное последствие этого незнания и непредвидения, его неблагоразумие; поэтому человек, обращающийся неосторожно с заряженным ружьем, думая, что оно не заряжено, и причиняющий вред, отвечает не за то, что он не знал, что ружье заряжено, а за то, что он действовал без надлежащей внимательности, благодаря чему у него не оказалось необходимых в данном случае сведений.
В силу этого большая степень знаний, даже их специальность, не всегда уменьшает шансы ответственности за неосторожность, а иногда даже увеличивает их, расширяя круг предъявляемых действующему требований.Но как же определить размер благоразумия, который мог бы служить основанием уголовной ответственности за неосторожность и вместе с тем быть признаком, отграничивающим ее от случая? Доктрина гражданского права, как старая, так и новая, держится в этом отношении объективной мерки, установленной еще римским правом: это - мера благоразумия расточительного отца семейства (diligens pater familias, Mustermann), понимая под этим, разумеется, не одну общую и неизменную мерку благоразумия, во всех условиях и положениях действующего, но при данной юридической обстановке; степень благоразумия рачительного отца семейства будет, конечно, иная, когда он только защищает свои права или же когда он совершает действие хотя и правомерное, но в то же время прямо или косвенно соприкасающееся с интересами других[5].
Возможно ли перенесение этого принципа и в уголовное право? Действительно, мы встречаем такую попытку даже у новых криминалистов[6], но с таким положением трудно согласиться не только потому, что эта мерка имеет только кажущуюся определенность, но и потому, что она не соответствует общим основаниям уголовной ответственности. Становясь в гражданские правоотношения к другим, я необходимо рассчитываю на известные условия их деятельности, на их осторожность, знание, и горе тому, кто стоит ниже этого уровня рачительного отца семейства - diligentibus jura sunt scripta[7]; его имущественная ответственность наступает, хотя, может быть, сколько бы раз он ни был в таком положении, он всегда поступает так, а не иначе, так как таков предел его разумения. Но другое дело - ответственность уголовная: падая на личность, имея в виду данного индивидуума, она должна сообразоваться с его индивидуальными условиями, его трусливостью, ограниченностью, находчивостью и т. д.[8] Только в одном случае суд при определении неосторожной вины может отправляться от объективной мерки, когда основой небрежности является отсутствие знаний, и в особенности специальных, требуемых той деятельностью или профессией, которой занимался виновный, так как тогда объем обязательных знаний, конечно, может быть определен по объективному масштабу.
В этом смысле определяет неосторожность и наше Уголовное уложение: виновный не предвидел преступного деяния (в смысле первой статьи), хотя мог или должен был оное предвидеть.
В пояснение употребленного в определении двойственного признака "мог" и "должен" объяснительная записка указывает, что наказание за небрежность может быть назначаемо или исключительно ввиду отдельного факта, или по соображению отношения этого факта к специальной деятельности: лицо, неосторожно обращавшееся с заряженным ружьем, думая, что оно не заряжено, наказывается потому, что оно могло узнать об этом обстоятельстве; архитектор, у которого рухнул неправильно выстроенный свод, наказывается за то, что он, принимая руководство постройкой, должен был знать, как строят своды[9].Если данное действие произвело несколько результатов, одинаково не предвиденных действовавшим, то для вменения учиненного в неосторожную вину необходимо доказать возможность предвидения по отношению к каждому из этих результатов.
Положительно злая воля, выражающаяся в умысле, сама по себе представляет опасность для правового порядка, а потому проявивший таковую может иногда подлежать ответственности, хотя задуманное им и не было довершено; но иначе ставится вопрос о недостатке благоразумия, определяющем бытие неосторожной вины; сама по себе неосторожность не имеет никакого юридического значения; только сделавшись вредоносным или опасным деянием, она получает таковое; иногда только благодаря этим последствиям мы можем даже определить и само бытие такого неблагоразумия. Поэтому неосторожная вина получает наказуемый характер только в том случае, когда она проявилась в действительном нарушении требований или запретов закона, причем безразлично, будет ли таким проявлением само преступное содеяние или бездействие или неосторожными будут наступившие преступные результаты: кучер, пустивший лошадь в карьер и смявший прохожего, отвечает не за неосторожную езду, а за неосторожное причинение увечья или смерти, но только в том случае, если эти последствия действительно произошли. При этом, конечно, в тех случаях, когда виновному вменяются вызванные его неосторожностью последствия, каждый раз должна быть доказана причинная связь неблагоразумных действий и преступного последствия[10].
________________________________________
[1] Особенно подробно останавливаются на исследовании причин неосторожной виновности французские криминалисты, которые различают: faute par ignorance, maladresse, imperitie, imprevoyance, imprudence, inattention, insouciance, paresse, petulance, temerite [проступок по неведению, неумелости, неспособности, непредусмотрительности, неосторожности, невнимательности, беззаботности, лени, необузданности, безрассудства (фр.)] и пр.
Ср. Haus, Principes, №308. Но весь этот перечень не имеет практического значения; в особенности не надо забывать, что не эти причины сами по себе составляют неосторожную вину, а она есть продукт этих причин.[2] Поэтому определение Liszt'a, ї41, что неосторожным деянием должна быть признаваема деятельность, не сопровождаемая сознанием ее причинности, когда, однако, такого представления можно и должно было достигнуть, представляется так же неполным, как и его определение умысла как сознания причинности действия и последствия.
[3] Незнание закона не исключает ответственности (лат.).
[4] Только к этим случаям может быть применяемо определение неосторожной вины у Binding'a, что неосторожность есть хотение деяния без сознания его противозаконности; распространение же этого определения на все случаи неосторожности возможно только на почве защищаемого Биндингом гартмановского учения о бессознательном хотении. Liepmann, Einleitung, указывает, что Биндинг развивает теорию не Гартмана, a Horing'a, изложенную в его System der kritischen Philosophie, 1884 г.
[5] ср. Windscheid, Pandekten, I, ї 101, пр. 8; Goudsmit, Cours; обстоятельное определение понятия о diligens pater familias [благонравный отец семейства (лат.)] дает Mommsen, Beitrage. Baron, Pandekten, принимает три объективных масштаба: благоразумие обыкновенного человека при culpa lata, совершающего недозволенное деяние при culpa in concreto, и рачительного отца семейства - при culpa in abstracto. Германское гражданское уложение ставит признаком die im Verkehr erforderliche Sorgfalt [необходимая в отношениях добросовестность (нем.)]', этот в достаточной степени неопределенный критерий рекомендует Liepmann, и для уголовного права.
[6] Bar, zur Lehre von der culpa; Berner, ї71, а также отчасти Liszt, Wahlberg, даже Prins, Science, № 309. Ср. возражения против объективного масштаба благоразумия у Binding, Normen; H. Meyer; Halschner, Geyer. Ср. также Haus, Principes, № 307; Спасович. Учебник.
[7] Законы писаны для благоразумных (лат.).
[8] Kuhner, Die Kunstfehler der Aerzte vor dem Forum der Juristen, 1886 г.; Ortloff, Die strafbare Fahrlassigkeit bei Ausubung der Heilkunst, 1889 r.
[9] Таково господствующее мнение. Ср. Янка, Меркель, Бернер, Лист.
[10] Но, конечно, было бы неправильно ограничивать наказуемость неосторожности только причинением вредных последствий, так как неосторожная вина возможна и при преступном содеянии, воспрещенном независимо от вызванных им последствий. Ср. Lucas; Bruck.