147. Неосторожность
147. Неосторожность[1]. Умышленная виновность предполагает не только сознание виновным, что он посягает на правоохраненный интерес, но и желание или, по крайней мере, безразличное отношение к наступлению такого последствия; как скоро эти условия отсутствуют, а действие тем не менее не относится к числу не вменяемых в вину, мы говорим о вине неосторожной.
Таким образом, неосторожная вина служит дополнением вины умышленной и может представлять два оттенка: 1) когда у действующего было сознание совершаемого, но не было хотения - преступная самонадеянность, и 2) когда отсутствовало самое сознание - преступная небрежность. В первом случае действующий сознает, что последствием его деятельности может быть посягательство на правоохраненный интерес, что, например, от производимого им химического опыта может произойти взрыв здания, но он не относится безразлично к этому последствию, не допускает его, а, наоборот, предполагает, что благодаря принятым им мерам предосторожности, благодаря обстоятельствам данного деяния преступные последствия не наступят; действующий, если можно так выразиться, сознает возможность учинения преступного деяния in abstracto, но не сознает возможности наступления его in concrete. Во втором случае действующий не сознает, что он учиняет преступное деяние, хотя и мог бы это предвидеть при надлежащей внимательности; только с исчезновением возможности предвидения устраняется, как мы видели, всякая субъективная виновность и начинается господство случая.Уложение о наказаниях 1845 г. не давало точного определения неосторожности, указывая только на элементы этого понятия[2], а Уголовное уложение постановляет: преступное деяние почитается неосторожным, когда виновный: 1) не предвидел оного, хотя мог или должен был предвидеть, или 2) когда он предвидел наступление обусловливающего преступность сего деяния последствия, но полагал предотвратить таковое.
К этому объяснительная записка прибавляет: "Подобно тому, как главным типом умышленной виновности является умысел прямой, так важнейшей формой вины неосторожной является преступная беспечность или небрежность, формулированная в п. 1 ч. 2 ст. 48 как такое преступное деяние, виновник которого не предвидел, хотя мог и должен был предвидеть "[3].При умышленных преступных деяниях субъективная виновность заключается в сознательном и волимом направлении действия или бездействия на учинение преступного деяния, в положительно злой и вредной воле; но в чем заключается субъективная преступность самонадеянных или небрежных действий, преступность этой недостаточно правомерной воли?
Ответы, даваемые на этот во многих отношениях интересный вопрос криминалистами, представляются весьма различными.
Прежде всего, существуют попытки, хотя и стоящие совершенно особняком в доктрине, обосновать ответственность за неосторожные деяния исключительно на объективных условиях действия. Так, Рупп[4] видит основания ответственности за неосторожное учинение преступного деяния не в воле, не в субъективности виновного, так как таковая отсутствует, а в причинной связи преступного деяния и деятельности или бездействия виновного (in deren Kausalitat)[5]. "Dolus и culpa[6],- говорит он,- отличаются друг от друга тем, что в первом причинное соотношение наступившего результата отразилось в сознании действующего (в сознании и в воле, как, например, при коварном убийстве - Meuchelmord[7], или только в сознании, а не в воле, как при d. eventualis[8]), a при неосторожности эта причинность не отражается в сознании (по крайней мере, в окончательно установившемся содержании сознания)". Но эта попытка в существе своем представляет возвращение к теории фактического вменения древнего права: причинность существует и в действиях умалишенного, и в явлениях, вызванных действиями животного или силами природы, и основывать преступность и наказуемость только на существовании причинности - значит ниспровергнуть основы современного учения о преступности и наказуемости.
Обращаясь к субъективному моменту неосторожной вины и в особенности к проявленному действующим недостатку внимательности, вдумчивости, некоторые криминалисты, в особенности прежние, хотели видеть основание наказуемости в порочности и преступности рассудочной деятельности, в недостатке разумения (Verstandesfehler)[9][10].
Но недостатки разумения, будут ли они зависеть от прирожденных недостатков действующего или от недостаточности его развития, его познаний, от неспособности напрягать свои умственные силы и т. п., сами по себе не имеют значения для уголовного права, так как его веления и запреты относятся к деятельности лица, а не к актам психической жизни: архитектор, построенный по начертаниям которого свод обвалился и раздавил рабочих, привлекается к ответственности не за то, что он не знал теории кривых линий и потому сделал неверный расчет и чертеж, а за то, что, не обладая надлежащими сведениями, он занимался практической деятельностью, требовавшей таковых, и в силу того не только поставил в опасность, но и причинил вред правоохраненному интересу; только неустранение вреда, происходящего от действия лица, который это лицо при известном напряжении своей психической деятельности могло бы устранить, обосновывает ответственность за неосторожность.Нормы права, определяя условия и границы нашей правовой деятельности, разбивают всю эту деятельность на правомерную и неправомерную. Согласие наших действий с требованиями права составляет цель нашей юридической деятельности; но достижение этой цели, по справедливому замечанию Биндинга[11], требует соответствующих средств, а потому оно возможно только при тщательной обдуманности наших поступков, и притом как в момент выработки плана действия, так и в момент выполнения его. Юридический порядок налагает на нас обязанность не только не нарушать его приказов и запретов, но и напрягать нашу умственную деятельность, быть внимательными.
На том положении, что неосторожная вина есть неисполнение обязанности быть внимательным, была построена своеобразная и любопытная конструкция неосторожной вины у Фейербаха, хотевшего характеризовать ее как особый, самостоятельный тип преступных деяний[12]. Теория психического принуждения, оправдывавшая наказуемость только невоздействием угрозы наказанием на преступную решимость, естественно должна была привести к отрицанию возможности неосторожных правонарушений, так как для того чтобы деяние было вменено деятелю, он должен был сознательно пренебречь угрозой закона, т.
е. действовать умышленно. Но как же тогда поступить с существующими во всех кодексах неосторожными деяниями? Это разрешает Фейербах признанием самостоятельной группы преступных деяний, заключающих в себе умышленное нарушение обязанности быть внимательным и не причинять вреда известным, в законе указанным, интересам. Следовательно, рядом с законом, воспрещающим посягать на жизнь другого, должен стоять новый закон, требующий быть внимательным при учинении деяний, могущих причинить кому-либо смерть; неосторожное причинение смерти, как и умышленное, предполагает сознание нарушения закона, т. е. предполагает умышленное нарушение специального закона. Практическая непригодность этой конструкции очевидна сама собой; в особенности при этом трудно объяснить, почему для наказуемости неосторожности закон требует наступления вреда, а размер ее наказуемости зависит от размера вреда.К другой конструкции неосторожности, хотя на тех же основаниях превращения ее в особый вид умышленной виновности, приходит известный современник Фейербаха - Штюбель[13]. Без сознания деяния, включительно с его непосредственными и посредственными результатами, без сознания, что это деяние запрещено уголовным законом и подходит под действие закона, не существует преступного деяния, нет, следовательно, преступления без умысла. Но что же такое будут неосторожные проступки и нарушения? Если кто-либо, говорит Штюбель, предполагает правонарушительные последствия своего деяния как необходимые или хотя только как вероятные, но им одобряемые, то он выполняет умышленное преступное деяние в тесном смысле; если же действующий не желает предусматриваемого им вероятного последствия, а желает только опасного деяния как такового, то мы имеем второй вид умысла, или вину неосторожную. Этот вид умысла может быть определен как решимость на деяние с сознанием, что из него, вероятно, может возникнуть другое запрещенное уголовным законом деяние, но без намерения учинить последнее. Вопрос о том, возникло ли из опасного деяния правонарушительное последствие или нет, не имеет никакого значения, так как это случайное обстоятельство ничего не изменяет в природе опасного деяния.
Таким образом, Фейербах конструирует неосторожность как умышленное бездействие, а Штюбель - как умышленное опасное деяние.
Это последнее воззрение имеет сторонников и в новейшей литературе, между прочим Н. Сергеевского[14], хотя его весьма неопределенное построение теории неосторожности примыкает вместе с тем к указанной выше объективной теории Руппа. "Юридическая конструкция вменения неосторожности,- говорит он,- установляется следующим образом: закон, обращая свои запреты к гражданам, повелевает им воздерживаться не только от поступков, наносящих вред, но и от действий, заключающих в себе опасность вреда... Однако никакой закон не в состоянии был до сих пор перечислить и определить состав всех опасных действий, воздержание от которых желательно в интересах общежития и частной безопасности. Поэтому во всех законодательствах установляется еще наказуемость таких действий, которые, без умысла со стороны деятеля, повлекли за собой какой-либо запрещенный в законе вред и тем доказали свою опасность. Таким образом, в положительном праве возникают две группы преступных деяний, имеющих своим содержанием опасность вреда: опасные деяния, именно указанные в уголовном законе, и опасные деяния, в законе именно не указанные, доказавшие свою опасность своими результатами. Закон, прибегая к такому приему, должен указать судье, какой именно вред считает он достаточным доказательством опасности действия для наказания этого последнего... Однако, определив тот вред, который считается достаточным доказательством опасности действия для его наказания, закон не останавливается на этом: наказание всех действий, вызвавших указанный в законе вред, независимо от условий и обстановки их совершения, привело бы к величайшему стеснению деятельности всех и каждого. Известные ограничения необходимы. Закон вводит их, облагая наказанием не всякое такое действие, а лишь те из них, которые по свойству своему - по обстановке, условиям и способам совершения - заключали в себе известную вероятность наступления вредного последствия, определяемую по данным общежитейского опыта; другими словами, облагает наказанием те действия, которые не только in concrete, в данном специальном случае, доказали свою опасность своими результатами, но и вообще, независимо от специальной обстановки этого отдельного случая, заключали в себе опасность их возникновения; эта последняя группа и есть неосторожность, culpa... Таким образом, по внешности, рядом с вменением деяний умышленных, поставляется как бы вменение деяний неумышленных; но в действительности наказываются здесь не последствия, вызванные без умысла, а действия, их причинившие,- действия умышленные или относящиеся к разряду таких, в которых закон неумышленное совершение приравнивает к умышленному"[15]. Основываясь на этих посылках, автор делает, далее, несколько пожеланий, например, чтобы законодатель увеличивал возможное число прямо определенных в законе опасных деяний, а уменьшал число случаев наказуемой неосторожности; чтобы при наказуемости неосторожности законодатель обращал внимание не только на опасность объективную, но и на опасность субъективную и чтобы само вменение за culpa допускалось только в том случае, когда наступивший вред свидетельствует об опасности деяния вообще, а не только о его вредоносности в отдельном случае[16].Но с такой конструкцией неосторожности, по моему мнению, нельзя согласиться ни с точки зрения действующего права, ни еще более с точки зрения реформы законодательства. Автор противополагает опасные деяния, особо запрещенные законом, опасным деяниям, которые наказуемы не сами по себе, а только как неосторожное причинение вреда, и полагает, что этой последней группой исчерпывается объем неосторожности; но во всех законодательствах существует еще обширная группа наказуемой неосторожности - в виде причинения неосторожного вреда деяниями, прямо запрещенными ввиду их опасности: хозяин дома не чистил целый год печные трубы или мужик оставил во время топки ригу без надзора; от этого сгорел дом и имущество квартиранта или сгорела рига; как мы накажем виновного? Конечно, не за опасное деяние, а за вред, причиненный по неосторожности. Тот же вывод получится, если мы обратимся к тещ случаям, когда деяние само по себе не воспрещено законом, а причиненный им вред наказуем: кто-нибудь, необдуманно придя в чужую квартиру, схватил висевшее на стене ружье, прицелился в находившегося в квартире посетителя, спустил курок, выстрел, однако, не последовал, хотя ружье и было заряжено, произошла осечка - опасное действие не наказуемо; выстрел произошел и причинил смерть - виновный отвечает по Уложению; за что же мы наказываем его: за опасное действие или за причиненное по неосторожности последствие? Далее, положение автора, что при наказуемости неосторожного последствия мы всегда наказываем "действия умышленные и опасные", также неверно, так как опасные действия, особо запрещенные в законе, для их наказуемости вовсе не требуют умышленности: кто-нибудь, разведя костер среди леса, ушел, оставив его непотушенным, и причинил лесной пожар; нужно ли для применения наказания доказывать, что ушедший умышленно оставил костер непотушенным?
Также несостоятельна эта теория отнесения неосторожного вреда к группе опасных деяний и с точки зрения законодательных изменений. Увеличение числа прямо запрещенных опасных деяний нисколько не уменьшит объема наказуемой неосторожности, так как одни постановления вовсе не покрывают других: причинение по неосторожности пожара, увечья, неосторожное лишение жизни, вероятно, и в ближайших будущих кодексах будут облагаться личными наказаниями - арестом и даже тюрьмой; но, конечно, такие наказания немыслимы за нарушение правил осторожности при обращении с огнем, даже при нарушении большинства правил, ограждающих личную безопасность.
Все предшествующие замечания одинаково относятся как к теории Н. Д. Сергеевского, так и к ее прототипу - теории Штюбеля; но первая вызывает и иные самостоятельные возражения. По теории Сергеевского, неосторожными должны быть признаны те особо не указанные в законе опасные деяния, опасность которых свидетельствуется их результатом; этим положением его учение примыкает к вышеуказанной теории Руппа: причинение вреда - вот основание наказуемости; но чем же мы отличим при такой постановке неосторожное убийство от случайного, так как и в последнем есть вред, свидетельствующий об опасности вызвавшего его деяния?
Сущность неосторожной вины и основы ее наказуемости, по моему мнению, могут быть выведены из понятия об охране нормами интересов жизни и из общих вышеуказанных условий вменения и виновности[17].
Беря под свою охрану какой-либо интерес, государство налагает на каждого гражданина обязанность воздерживаться от сознательного и волимого причинения вреда этому интересу или от поставления его в опасность; но весьма нередко ввиду важности правоохраненного интереса государство идет далее и налагает на каждого обязанность в его деятельности или бездействии, которые соприкасаются с этим интересом, которые могут быть причиной его повреждения, быть возможно осторожным и внимательным, угрожая за повреждение этого интереса по невнимательности наказанием; таким образом, основа наказуемости случаев этого рода лежит в неисполнении обязанности действовать осторожно, в недостатке правомерной воли: виновный мог предвидеть, что из его действия произойдет вред правоохраненному интересу, но не оказал надлежащей заботливости, вред произошел, а потому он и отвечает за него в уголовном порядке.
Жизненный опыт свидетельствует нам, что условия общественной жизни с ее взаимно переплетающимися интересами вызывают значительное число таких посягательств на правоохраненные интересы, не желаемых и даже не допускаемых лицом, учинившим такое посягательство; но, как я заметил выше, по Общему правилу, в современном праве такой вред не почитается еще достаточным основанием уголовной ответственности, пока в этом причинении мы не откроем субъективной виновности действующего. Поэтому мы и разделяем все неумышленные посягательства на правоохраненный интерес на вменяемые и невменяемые. Подобно тому как признаком умышленных деяний является действительное проявление элементов дееспособности в деянии, так характеристическим признаком неумышленных, но вменяемых деяний ставится возможность проявления этих элементов, т. е. возможность сознания и возможность правомерного хотения, при известном напряжении или изменении психической деятельности; напротив того, характеристическим признаком невменяемых деяний должна быть признана невозможность такового проявления.
Учинивший неумышленное, но вменяемое деяние нарушает обязанность, имеющую не только религиозно-нравственный, но и юридический характер, не совершать ничего, вредящего правоохраненным интересам, обязанность, совмещающую в себе, как момент, обязанность сознательно не посягать на этот интерес.
При таком воззрении проявления виновности умышленной и неосторожной представляются в основных чертах аналогичными.
Стоя на почве теории подчиненности человеческих действий закону достаточной причины, мы говорим, что лицо, сознательно и волимо осуществившее мотив, в данный момент преобладающий в его психическом настроении, по соображениям, которые будут изложены далее в учении о наказании, подлежит уголовной каре; по тем же соображениям должно подлежать наказанию и лицо, не воспользовавшееся своими психическими средствами, влияющими на определение деятельности, хотя и находившееся в условиях, допускавших возможность такового пользования.
Предполагая далее, что неосторожность, как и умысел, суть только оттенки субъективной виновности, выразившейся в посягательстве на правоохраненный интерес, я не могу, конечно, видеть в неосторожности преступного бездействия, так как она может быть элементом как посягательства на запреты, так и посягательства на требования закона; еще менее можно, по моему мнению, конструировать неосторожность как правоопасное деяние, так как она всего чаще является элементом деяний, причиняющих правоохраненным интересам вред, а не только ставящих их в опасность.
Посягательство на всякий правоохраненный интерес может быть учинено умышленно и неосторожно: норма "не убей" заключает в себе и воспрещение сознательно посягать на жизнь другого, и воспрещение быть причиной чьей-либо смерти в силу легкомыслия и небрежности. Но это общее положение получает в законодательствах существенные ограничения, частью - в силу условий состава преступных деяний, частью - в силу прямого указания закона, так что область вины неосторожной, сравнительно с умышленной, представляется несравненно меньшей.
Такое неосторожное причинение вреда заключает в себе все те элементы общественной и государственной опасности и вредоносности, которые служат основанием применения уголовной кары. Наказывая неосторожность, государство осуществляет общие задачи наказания: с одной стороны, побуждая наказываемого быть более внимательным к своим действиям и их возможным результатам, а с другой - укрепляя в общественном сознании идею о необходимости быть внимательным и об опасности непредусмотрительности, и, наконец, успокаивают общественное сознание, взволнованное проявлением легкомыслия, самомнения, неряшливости, повлекших десятки, а иногда и сотни жертв.
________________________________________
[1] См. литературные указания в моем "Курсе", II, №232, пр. 1, а также вышеприведенную литературу об умышленной вине; в особенности можно указать на статью Bar, Zur Lehre von der Culpa und dem Causalzusammenhange im Straf und Civilrecht в Zeitschr. fur privat und offentl. Recht, 1877 г., №21-90; F. Bruck, Zur Lehre von der Fahrlassigkeit im heutigen deutschen Straf recht, 1885 г.; Eccard, Die Fahrlassigkeit, 1889 г.; Rotering, Fahrlassigkeit und Unfallsgefahr, 1892 г.; H. Sauvard, Le delit d'imprudence, 1899 г. Подробнее разработан вопрос o culpa в литературе гражданского права; в особенности можно указать - Mommsen, Beitrage zur Lehre von der Culpa в его Beitrage zum Obligationenrecht, 1885 г., Ill, с. 345 и след.; Pernice, Labeo, II (uber die Culpa des romischen Rechts), 1878 r.
[2] Формулировка неосторожной вины была сделана у нас впервые в проекте Уложения 1813 г., ї 10; но Свод законов не принял этого определения, а говорил, что неосторожностью почитаются те нарушения законов, которые учинены без усмысла. Любопытно, что и наши криминалисты эпохи Свода не различали неосторожности и случая, как, например, Цветаев, Гуляев. Ср. мой "Курс", II, №248, пр. 246. А. Кистяковский говорит, что неясность действующего Уложения произошла оттого, что Государственным Советом опущена 1-я статья проекта, "в которой определительно и точно были очерчены как определение, так и разделение вины неосторожной на два вида"; но это замечание заключает очевидное недоразумение: в ст. 7 проекта, которая приведена целиком и у автора, не содержится никакого определения неосторожности, а говорится о мере ответственности; сама статья до того неопределительна и неточна, что ее удержание в законе только бы увеличило существующую путаницу понятий.
[3] Норвежский проект, ї41, признает преступную неосторожность, как скоро кто-либо при учинении деяния видел или легко мог бы увидеть, что он действует неосторожно или что он, обратив внимание на причиненную его неосторожностью опасность,, не отвратил по силе возможности таковую; преступная неосторожность признается также в том случае, когда кто-нибудь, кроме случаев необходимости, исполняет какую-либо работу или какие-либо профессиональные обязанности, требующие особой опытности и искусства, которыми он не обладает; Швейцарский проект, ї 14, говорит: неосторожно действует тот, кто учиняет преступное деяние по недостатку предусмотрительности, которую он должен был иметь по обстоятельствам дела или по его личному положению.
[4] Modernes Recht und Verschuldung, 1880 г., в особенности ї 13; см. замечания о его попытке у Bruck'a.
[5] По этой причине (нем.).
[6] Умысел или вина (лат.).
[7] Предательском убийстве (нем.).
[8] В случайном проступке (лат.).
[9] В недостатке понимания (нем.).
[10] Такое положение выставил еще Almendingen, Untersuchungen uber culpose Verbrechen, 1804 г.; из новых писателей к этому мнению присоединяется Hertz, Das Unrecht, 1880 г. Естественным выводом из этого положения было бы отрицание уголовной наказуемости culpa; к такому выводу, как указывает Н. Meyer, приходит Lasson (Rechtsphilosophie), допускающий при неосторожности только дисциплинарные взыскания.
[11] Normen, II, ї36; у него в ї42 - die vorsatzliche und das fahrlassige Delict, geffast als Uebertretungen verschiedenen Normen,- содержится обзор различных теорий неосторожной вины.
[12] В его статье в Bibliothek fur peinl. Rechtswiss. См. разбор его учения у Binding, Normen; и Gessler.
[13] Ueber gefahrliche Handlungen, als fur sich bestehende Verbrechen, в archiv за 1826 г.; изложение его теории у Binding, Normen, П.
[14] Общая часть Уголовного уложения по проекту в "Журнале гражданского и уголовного права" за 1883 г., №10, с. 121; "Пособия".
[15] к этим положительным соображениям г-н Сергеевский присоединяет отрицательные, говоря: "Господствующая конструкция неосторожности основывается на неправильном представлении, что человек имеет возможность познать результаты своей деятельности, но, тем не менее, не может познать их; имеет возможность сознать, но, тем не менее, не делает этого. Можем ли мы допустить такое состояние? Не должны ли мы, наоборот, признать, что если человек в известном данном случае, in concrete, не предусматривает последствия, то он в этом случае и не мог его предусмотреть? Мы, с своей стороны, убеждены в последнем". Но такое положение может защищать разве самый крайний детерминист, а автор - защитник |
теории закономерности. С точки же зрения этой теории, возражения автора становятся бес- Ц
содержательными: что если бы в жизни из факта неисполнения по небрежности какой-либо обязанности делали заключение о невозможности исполнения таковой? Сторож, проходя по рельсам наскоро, невнимательно, не увидел, что на рельсы положен камень или что рельсы сняты; машинист не остановил поезда, потому что не обратил внимания на предостерегательный знак, фонарь: он не предвидел опасности и, следовательно, не мог предвидеть, а между тем крушение произошло, произошла масса смертей, увечий; можно ли вменить это крушение, эти последствия ему в неосторожную вину, или же он должен только отвечать за допущенные им нарушения обязанностей, если еще притом таковые окажутся? Сколько бы оправданий различной деятельности, оказавшейся или безнравственной, или юридически вредной, повлекло за собой такое положение, какой бы вред причинило оно общественному порядку!
[16] Эти последние пожелания, впрочем, ни в каком соотношении с теорией Сергеевского не состоят.
[17] Ср Sauvard, III partie - du fondement rationnel de la repression dans le delit d'imprudence [третья часть - о рациональном обосновании репрессии в неосторожном проступке (фр.)], а в особености главу 3: la repression de l'imprudence a-t-elle un fondement rationnel [не является ли репрессия неосторожности рациональной основой (фр.)]"! Он справедливо указывает, что в наше время, когда пар и электричество проникли в самые разные проявления нашей общественной и индивидуальной жизни - среди конок, автомобилей, велосипедов, машин всякого рода,- безопасность общественная требует от каждого все более и более внимательности и благоразумия; и теперь более чем когда-либо неосторожность представляет действительную опасность для общества.