139. Условия виновности и причины, ее устраняющие
139. Для того чтобы возникло преступное деяние, виновный должен стать в известное отношение к правовой норме, отношение, являющееся в виде посягательства на реальное бытие этой нормы.
Посягательство предполагает наличность известного внешнего события, так как правовые нормы, на которые посягает виновный, суть правила для внешней деятельности людей, а потому современное уголовное право имеет отношение к внутреннему миру человека только с того момента, когда его психическая деятельность нашла какое-либо проявление вовне и положение, что "с мысли пошлины не берут", получило, хотя и с небольшими изъятиями, общее признание.
С другой стороны, одного факта посягательства на норму, одного причинения вреда или опасности для правоохраненного интереса недостаточно для привлечения учинившего к уголовной ответственности; современное право, за малыми изъятиями, требует, чтобы это посягательство, эта правонарушающая деятельность являлись воплощением вины.
Только виновная деятельность образует понятие о деянии, которое, будучи запрещено законом под страхом наказания, становится преступным деянием в смысле ст.
1 нашего действующего Уложения. Таким образом, понятие преступного деяния заключает в себе два момента: внешний - воспрещенное законом посягательство, т. е. содеяние или бездействие, и внутренний - виновность или преступную волю: преступная воля, выразившаяся в правомерном деянии, будет мнимым преступным деянием; правомерная воля, выразившаяся в воспрещенном законом деянии, будет невменяемым в вину деянием. Оба эти момента, столь важные и теоретически и практически, должны подлежать подробному рассмотрению, причем, сообразно с процессом естественного развития каждого преступного деяния в отдельности, я начну с внутренней стороны[1].Но требование виновности как условия наказуемости далеко не всегда признавалось уголовными законодательствами.
В истории права мы встречаем на это различные ответы, стоящие в зависимости от культуры народа, от свойств его юридического мышления[2].
Так, в эпоху более отдаленную, в древнейшем праве, мы повсюду встречаемся с периодом так называемого физического вменения: примитивная мысль не шла далее внешнего явления, не доискивалась бытия виновности, ее оттенков; оттого не только не различалось умышленное и неосторожное причинение вреда, но к ним приравнивались и случайные повреждения; оттого возможным субъектом преступного деяния наравне с человеком признавались животные и даже неодушевленные предметы.
Но мало-помалу на смену этого взгляда является иной: к фактическому вменению присоединяется как его дополнение вменение моральное.
Во внешнем вреде ищут проявления внутренней виновности действующего; в направлении его воли, в его недостаточной заботливости о поддержании господства юридического порядка видят основу ответственности - in malefcliciis voluntas spec-tatur, non rerum exitus[3].В нашем праве первые зачатки вменения внутреннего встречаются еще в Русской Правде, различавшей, например, убийство злоумышленное, в разбое, "без всякий свады" - от убийства "на пиру явлено", в ссоре, а при истреблении имущества особо выделявшей злоумышленность, учинение вреда - "пакощами", "пакости дея"[4]. Еще сильнее выдвигается этот внутренний элемент в эпоху уставных грамот и судебников: так, по Уставной книге Разбойного приказа в случае учинения убийства указывается обвиняемого пытать: каким обычаем учинилось убийство, умышленьем ли или пьяным делом, неумышленьем, и сообразно с этим устанавливается ответственность. Уложение царя Алексея Михайловича подробно останавливается на различии видов виновности, хотя даже и оно не могло отрешиться от укоренившегося принципа объективного вменения, относя, например, нередко к вине неосторожной и случайное причинение вреда; да и в позднейшем праве мы найдем несомненные следы ответственности за факт, а не за выразившуюся в нем преступную волю. Воинский устав различает обе основные формы виновности - умысел и неосторожность, а затем это различие переходит и в Свод законов, но следы объективного вменения остаются и в нем.
В существовании таких изъятий мы можем убедиться при обзоре, например, Уложения 1845 г., особенно его разделов полицейских и фискальных нарушений, причем эти изъятия или основываются исключительно на прямом указании закона, или выводятся из разбора юридического состава отдельных деяний. С точки зрения доктрины, конечно, только последние изъятия имеют действительное значение; но для судебной практики столь же обязательны и изъятия чисто положительного характера, хотя бы они являлись в законе простым остатком старины, утратившим всякое рациональное основание.
Такие постановления, как составляющие прямые изъятия из основного принципа уголовной ответственности, во всяком случае должны быть применяемы ограничительно[5].Таковы, например, были случаи ответственности лиц юридических. Если денежная пеня падала на юридическое лицо как таковое, то каждый отдельный его член уплачивал свою часть как наказание, без всякого отношения к его личной виновности. На этом основании участвовали в платеже подобной пени не только те члены юридического лица, которые знали или могли знать о совершении преступного деяния, но и находившиеся в отсутствии, душевнобольные и т. д.
Далее, объективный характер вменения представляет уголовная ответственность за преступные деяния, учиненные другими лицами, действовавшими без соглашения с отвечающим и не подходящими под понятие его соучастников. Старое право знало много случаев такой ответственности, зависевшей или от свойства наказания, например нашей ссылки в XVI и XVII вв., или в особенности от свойства преступных деяний, например политических, религиозных, распространяя таковую на семью обвиняемого, хотя бы и не участвовавшую в его преступлении; но философия XVIII в. и в этом отношении произвела крупный переворот, провозгласив принцип исключительно личной уголовной ответственности и значительно ограничив объем таких случаев, требуя прямого указания на то закона[6]. Ныне подобные изъятия по их существу сводятся к двум группам: одни основываются на предполагаемой вине отвечающего за других, на его небрежности по надзору за действиями непосредственно виновных, на легкомысленном выборе им какого-либо лица для исполнения известных обязанностей; таковы встречающиеся в законодательствах случаи ответственности родителей, воспитателей или опекунов за проступки малолетних, предпринимателей-за их агентов, хозяев - за слуг; другие оправдываются исключительно интересами полицейскими и фискальными[7].
В нашем праве такие постановления встречаются частью в Уложении, частью в законах специальных. Так, в виде примера можно указать на ответственность редактора повременного издания за содержание напечатанных в нем статей; на ответственность книгопродавца, типографщика и издателя, при условиях, указанных в ст.
303 Уложения[8]; или на ответственность по Уставу питейному заводчиков и содержателей питейных заведений за преступные деяния, учиненные без их согласия и ведома: во-первых, в тех случаях, когда нарушение учинено арендатором, коему сдан завод без соблюдения установленных для сего правил, или приказчиком питейного заведения, не имеющим установленного свидетельства[9], и во-вторых, в случае несостоятельности непосредственно виновных к уплате в размере 3/4 следующих с них денежных взысканий; в последнем случае, впрочем, хозяева сохраняют за собой право регресса и в случае неуплаты таковой пени не подлежат личному взысканию, так что ответственность теряет в сущности свойство уголовного наказания, а представляется лишь фискальной мерой, ограждающей исправное поступление в казну денежных взысканий, ввиду чего, по разъяснению Сената, таких лиц, платящих за несостоятельных, суд не имеет права признавать подсудимыми и не может привлекать к суду обвинительными актами[10]. Правила последнего рода содержатся в постановлениях о нарушении Устава табачного, Правил об акцизе с нефтяных масел и т. д.[11]Наконец, такие исключения определяются при некоторых отдельных преступных деяниях законной обрисовкой их состава в виде как бы нарастания на умышленную или неосторожную преступную деятельность; разбор этих отступлений может быть сделан только при изложении Особенной части, а здесь могут быть намечены лишь некоторые черты.
Эти чисто объективные элементы состава всего чаще являются условиями, выделяющими известные случаи из родового типа: такое значение имеет, например, стоимость вещи при воровстве и мошенничестве, нахождение оружия, отмычек при нищенстве или бродяжничестве и т. д. Сами обстоятельства могут относиться или к обстановке преступления, условиям места, времени и т. п., или же к последствиям преступного деяния: так, например, тяжкие телесные повреждения, умышленно нанесенные, наказываются усиленно, как скоро они сопровождались весьма тяжкими повреждениями или когда последствием их была смерть, и т.
п.; иногда же они обусловливают и саму преступность деяния, например при нахождении в чужом лесу или угодьях вне дороги с орудиями рубки или охоты[12].Таким образом, ныне для уголовной ответственности необходимо, чтобы посягательство на правоохраненный интерес было результатом виновности посягающего[13].
Но может ли лицо, находящееся в состоянии вменяемости, учинить посягательство, не заключающее в себе внутренней виновности? И жизненный опыт, и закон дают на это утвердительный ответ, указывая на такие условия деятельности, при наличности коих учиненное дееспособным субъектом не может быть ему вменено в вину, так как субъект является простым физическим производителем события, слепым орудием посторонней для него силы.
Бытие таких своеобразных условий объясняется тем, что элементы, которые служат характеристикой дееспособности, хотя и существуют относительно данного лица априорно, но они не только не проявляются, но и не могут проявиться конкретно в данное время, по отношению к данному действию. А так как эти элементы вменяемости двояки - способность сознавать совершаемое и способность руководствоваться сознанным, то также двояки и условия, устраняющие вменение в вину.
Во-первых, случайность деяния, когда лицо, по своему возрасту, интеллектуальному и моральному развитию вполне дееспособное, действовало при таких условиях, что оно не только не сознавало, но и не могло сознать, что учиняет деяние преступное или что из его поступка произойдут преступные последствия; и, во-вторых, деяние, вынужденное физической силой, когда лицо дееспособное сознавало, что учиняемое им преступно, но находилось в таких объективных условиях, благодаря которым оно не могло избегнуть нарушения требований закона, было орудием непреодолимой силы.
________________________________________
[1] В этом смысле обыкновенно употребляется в немецкой литературе выражение Verbrecherische Handlung [преступное действие, дело, поступок, вина (нем.)], в противоположность That, с одной стороны, и Schuld - с другой; для первого требуется наличность как объективной причинной связи - Kausalzusammenhang [причинная связь (нем.)], так и субъективного условия - Schuldmoment [вина, момент виновности (нем.)].
Ср. Kostlin; Berner, ї65; Liszt, ї 28; Janka, ї 27, и др. Хотя нельзя не прибавить, что это понятие о виновности, как о воспрещенной законом причинности посягательств на правоохраненные интересы, не вполне соответствует житейскому употреблению слов "вина", "виновный", так как мы говорим одинаково и о "виновнике" нашего счастья, нашей радости, а с другой стороны, переносим понятие виновности нашего объединения, нашей несостоятельности, например и на град, побивший наши посевы, на молнию, спалившую наш дом; в этом отношении язык сохранил еще понятие о вине как об объективной причинной связи. Finger, Das Strafrecht, ї 33, Begriff der Schuld, доказывает, что в немецком языке выражение "schuld sein" указывает не только на бытие причинной связи явлений, но и участие в этой связи воли виновного, и притом участии в смысле вредоносного, заслуживающего порицания. Но едва ли это толкование верно и для Германии. Ср., например, Binding, Normen, ї 38, прим. 56.[2] Ср. указания у Кистяковского, ї 166 и след.; Geib; H. Meyer, ї24; Liszt, ї38. Ср. литературные указания, а также и исторические данные в моем Курсе, II, № 187 и 188. Ср. Liep-mann, Ueber die ethischen Grundlagen des Schuldbegriffs, L. Z. XIV.
[3] В преступлениях важнее намерение, чем результат (лат.).
[4] Хотя отсюда вовсе не вытекает, чтобы уже Русская Правда различала все виды виновности, как утверждал Н. Неклюдов - "Приложения". Ср. противоположные указания у Калачова - "Исследование о Русской Правде", 1846 г., с. 107.
[5] К сожалению, практика кассационная, в особенности немецкая, под влиянием старых преданий о физическом вменении, а в особенности под влиянием старого процесса, с его системой формальных доказательств и сетью презумпций всякого рода, допускает много таких изъятий. По поводу этих изъятий и распространяющей их практики Binding (Normen) говорит: "Признание, что материальный уголовный закон с полным сознанием угрожает уголовным наказанием за деяния, совершенно безвинные, заключает в себе самый тяжелый упрек, который можно сделать современным законодателям,- упрек сознательного нарушения основных начал справедливости и ничем не оправдываемое посягательство (des schnodesten Verrathes) на чувство справедливости граждан". Более подробное изложение этого интересного и малоразработанного вопроса см. в моем "Курсе", II, №272 и след.; J. Zeitler, Strafe ohne Schuld im deutschen Reichsstrafgesetzbuch, дает весьма подробный обзор случаев этого рода по Германскому уложению - он находит элементы объективного вменения даже в обиде и клевете.
[6] Так, и наш Сенат неоднократно в своих решениях (по делам Поповой, 72/1248; Буре-ева, 72/1553; Губонина, 77/17) высказывал, что так как на основании ст. 15 Устава уголовного судопроизводства по делам уголовным всякий несет ответственность сам за себя, то всякое исключение из этого правила должно быть ясно и точно оговорено в законе и не может быть, например, основано на контракте, так как из договоров может возникать только ответственность гражданская.
[7] При этом необходимо иметь в виду: во-первых, что к указанным изъятиям не относятся те случаи, когда закон наказывает предпринимателей или хозяев именно за поручение исправления каких-либо обязанностей людям, заведомо для того неспособным, как, например, при ответственности по Уложению за лиц, принятых на службу по эксплуатации железных дорог, хозяев за поручение управления лошадью неумелому или пьяному кучеру, так как в этих случаях всегда должна быть доказана "заведомость" и, следовательно, виновность; во-вторых, что здесь имеется в виду ответственность уголовная, а не вознаграждение за вред и убытки, где, конечно, ответственность за действия уполномоченных представляется в гораздо более широком объеме. Binding, ї 105, хотя и говорит, что в этих случаях хозяин отвечает за свою вину - culpa in eligendo, но затем сознается, что практическое осуществление этой ответственности определяется, главным образом, фискальными целями, а не интересами справедливости. Ср. Ваг, Zur Lehre von der Culpa, ї 14; разнообразная практика Французского кассационного суда подробно рассмотрена у A. Morin, Examen critique de la jurisprudence sur la responsabilite penal в Journal du droit criminel за 1859 г.; F. Helie, Pratique, II, №137, насчитывает 6 случаев, в которых amende падает на лиц, граждански ответственных. Ср. Blanche, Etudes, II, № 280. Ср. также J. Heimann, Die rechilich Natur der subsidiarischen Vertretungsverbindichkeit dritter Personen nach den Zoll und Steuergesetzen, 1892 r.
[8] R. Loening, Die strafrechtliche Haftung des verantwortlichen Redacteurs, 1889 г.; Oet-ker, Die strafrechtliche Haftung des verantwortlichen Redacteurs, 1893 г.; R. Schmidt, Die strafrechtliche Verantwortlichkeit fur Pressvergehen, 1895 г.; Oesterlein, Die Ausdehnung des Pressprocesses auf diet echnischen Arbeiter, 1894 г.
[9] но и в сих случаях они подвергаются лишь денежному взысканию, а аресту, тюремному заключению и лишению прав на выделку питей и торговлю подвергаются непосредственно виновные в нарушении.
[10] См. вообще разъяснение Сената в первых моих изданиях (до 4-го включительно) Уложения о наказаниях под ныне отмененной ст. 704 Уложения; в особенности решение 1873 г. № 789, по делу о злоупотреблениях на Сабуровском винокуренном заводе. По разъяснениям Сената, в тех случаях, когда хозяева подлежат личной ответственности за действия других лиц, они привлекаются уже при возбуждении дела в качестве обвиняемых, а в тех случаях, когда они уплачивают пеню по несостоятельности непосредственно виновных, они могут принимать участие в деле на основании ст. 760 Устава уголовного судопроизводства, по аналогии с гражданскими истцами. Примеры такой ответственности по германскому праву у Binding, Handbuch, ї 105, пр. 5.
[11] Tот же характер имеет ответственность хозяина торгового заведения за нарушение правил о торговле, как скоро недозволенная торговля производится за его счет и прибыль; ответственность хозяина дома за беспатентную торговлю.
[12] Ср. критический разбор постановлений этого рода в Германском уложении у Loffler и в монографии Zeitler'a.
[13] ср. подробные литературные указания в моем "Курсе", II, №189; и Binding, Grun-driss, 5-е изд., и Normen, ї56, прим. 614; из монографий можно указать: Berner, Die Grundlinien der criminalischen Imputationslehre, 1843 г., с. 174-294; E. Osenbruggen, Abhandlungen aus dem Straf rechte, 1857 г.; Gessler, Ueber Begriff und Arten des Dolus, 1860 г.; Geyer, Erorterungen aus dem Strafrechte, 1862 г., с. l-32; Wahlberg, Gesammelte kleine Schriften, 1875 г., ч. l, с. 35-67; Binding, Die Normen und ihre Uebertretung^, II, 1871 г.; Ortloff, Die Schuldarten im Strafrecht, G. 1882 г., с. 401-463; H. Lucas, Die subjective Verschuldung im heutigen deutschen Strafrechte, 1883 г.; E. Heitz, Das Wesen des Vorsatzes im heutigen gemeinen deutschen Strafrechte, 1885 r.; Bunger, Ueber Vorstellung und Wille, als Elemente der sub-jectiven Verschuldung; Kuhlenbeck, Der Schuldbegriff, als Einheit von Wille und Vorstellung in ursachlicher Beziehung zum Verantwortlichkeitserfolg, 1892 г.; Buri, Ueber die Begriffe des Vorsatzes und der Handlung, G. XLI; его же, Vorstellung und Wille. G. XLIII; R. Franck, Vorstellung und Wille in der modernen Doluslehre, L. Z. X; Wesnitsch, Die Schuldlehre im Lichte der modernen Wissenschaft L. Z. XII; Ortloff, Zur Lehre von den strafrechtlichen Vorsatze und dem Determinismus, L. Z. XIV; Liebmann, Die ethischen Grundlagen des Schuldbegriffs, L. Z. XIV; A. Loffler, Die Schuldformen des Strafrechts, in vergleichend-historischen und dogmatischen Darstellung 1895 r. (вышел только один выпуск о развитии учения в Германии и Австрии); Horn, Wille und Willensmacht, die Bedeutung des Willens fur die Strafrechtstheorie, die empirische Natur des Willens, G. LI; K. Hauser, Zur Lehre vom strafrechtlichen Vorsatz, G. LIV; Huther, Die Causalitat des Willens, G. LIV (разбор теории Horn'a); его же, Der Vorsatz. G. LVIII. K. Klee, Zur Lehre vom strafrechtlichen Vorsatz, 1897 г.; Hagen, Der Vorsatz und seine Feststellung, L. Z. XIX; H. Basedow, Die strafrechtliche Verschuldung, 1898 г.; в особенности интересный труд M. Mayer, Die schuldhafte Handlung und ihre Arten, 1901 r.