137. Интересы, охраняемые при крайней необходимости
137. Переходя к вопросу о благах, защищаемых в состоянии необходимости, мы также встретим в кодексах, и притом даже в новейших, крайнее разнообразие[1].
Так, Германское уложение допускает ссылку на необходимость при защите тела или жизни (Leib und Leben)[2]; Венгерское в статье о крайней необходимости говорит только о защите жизни, а при психическом принуждении - жизни и телесной неприкосновенности (korperliches Wohl); Итальянское имеет в виду защиту личности; по Французскому, Бельгийскому и Голландскому кодексам, равно и по Проектам норвежскому и швейцарскому, ссылка допускается при защите всякого блага, хотя нельзя не прибавить, как было уже указано выше, что большинство французских комментаторов при психическом принуждении допускают оправдательную ссылку только при защите жизни и здоровья.
Уложение 1845 г.
упоминало только о защите жизни, а действующее Уголовное уложение рядом с защитой жизни ставит охрану здоровья, свободы, целомудрия, а равно и всякого иного личного или имущественного блага.Система Уложения и с теоретической и с практической точки зрения представляется, по моему мнению, более целесообразной. Ограничение права охраны известными категориями благ всегда будет произвольно и поведет к постоянным нарушениям на практике. Отсутствие преступности воли и создаваемая этим бесцельность наказания могут встретиться при охране всяких личных и имущественных прав. Я, бесспорно, могу лишить другого жизни, спасая себя; но буду ли отвечать я за то, что толкнул или уронил кого-либо, защищая себя от увечья? Можно ли признать преступной женщину, которая, защищая себя от изнасилования, выломала дверь в чужую квартиру? Будет ли отвечать хозяин какого-либо дома, который, защищая его от пожара, разрушит примыкающую к нему постройку соседа? Очевидно, что никакой суд не решится подвергнуть уголовной ответственности лицо, находящееся в подобных условиях[3].
При обороне, наравне с охраной собственных благ, стоит охрана других лиц; применяется ли это начало и к крайней необходимости, или же это состояние может оправдывать только самоохрану?
При мне на ребенка напала собака, или гусь, или бык, я бросился его защищать и убил животное; спасая одного из утопающих, я по необходимости оттолкнул другого и тем лишил его возможности спастись; доктор по требованию беременной, ввиду невозможности естественного родоразрешения, сделал перфорацию и, следовательно, умертвил младенца; капитан корабля при кораблекрушении выкинул часть груза, чтобы спасти остальное,- можно ли признать все эти действия преступными? Не существуют ли и здесь те же условия, которые вообще устраняют преступность деяний, учиненных в состоянии крайности?
Указание, делаемое некоторыми авторами[4], на то, что "такое расширение несогласно с юридическим строем человеческого общежития", что "признать такое начало значило бы отдать права и блага граждан в распоряжение первому встречному, который пожелал бы спасать других от беды на чужой счет", было бы справедливо, если бы дело шло не об исключительных случаях необходимости и защита не имела никаких границ и пределов.
При этих же условиях трудно сказать, почему я могу пожертвовать чьими-либо интересами для спасения меня лично, но не могу этого сделать для спасения моего ребенка, жены?[5] Нельзя не обратить внимания на то, что говорит по этому поводу такой строгий моралист, как Гельшнер: "Следует уничтожить то ограничение, в силу которого правонарушение является ненаказуемым только в случае защиты собственных интересов или интересов близких лиц. Самоотверженное спасение совершенно чужого спасающему человека стоит гораздо выше в нравственном отношении, чем спасение себя или дорогих лиц, а следовательно, юридическое основание ненаказуемости действия приобретает здесь большую силу".Французский и Бельгийский кодексы не содержат никаких указаний по этому вопросу. Напротив того, Кодексы германский и венгерский допускают защиту некоторых, прямо в законе указанных близких лиц (angehorige): родственников, свойственников, обрученных, опекунов; наконец, Кодексы голландский и итальянский, Проекты швейцарский и норвежский, а равно и наше Уголовное уложение допускают вообще охрану других лиц, если только они находились действительно в состоянии крайней необходимости.
Эта последняя система заслуживает, по моему мнению[6], предпочтения, так как всякие попытки ограничения круга близких лиц в самом законе представляются совершенно произвольными и формальными, а установление признаков близости по обстоятельствам каждого отдельного случая оказывается практически неосуществимым[7].
Закон допускает охрану прав, положим, родителей, брата, сестры, а обвиняемый в данном случае спасал старого друга,- который, по пословице, был для него дороже отца родного, поспешил на помощь своему двоюродному брату, женщине, с которой он жил много лет, хотя и вне брака, наконец, спасал просто человека, не справившись о степени близости существующих между ними отношений.
________________________________________
[1] Ср. указания в моем "Курсе", I, №168.
[2] Немецкие комментаторы придают слову "Leib" чрезвычайно широкое значение, относя к необходимости всякое насильственное посягательство на лицо; ср.
Binding.[3] См. весьма обстоятельные соображения в пользу такой постановки вопроса у Halschner, Strafrecht, ї158: "Круг юридических благ, могущих быть охраняемыми безнаказанно в состоянии крайней необходимости, должен быть расширен, ибо нет достаточного основания изъять какое-либо юридическое благо от такой охраны. Этим путем закон пришел бы к единению с жизненными потребностями и практикой... Если неудовлетворительность закона остается назаметной, то только потому, что, вопреки закону, никому не приходит в голову возбуждать уголовное преследование за правонарушение, учиненное в условиях крайней необходимости". См. также поучительные примеры у Binding'a, Handbuch: "Может ли хозяин, у котрого загорелся дом, перелезть самовольно к соседу через забор, чтобы из колодца достать воду; можно ли в том городе или местечке, где запрещено возить тележки с поклажей или детские колясочки по тротуарам, въехать на тротуар, когда улица загорожена опрокинувшимся возом или когда по улице несутся лошади; можно ли достать безнаказанно из чужого засеянного поля шляпу, занесенную туда ветром?" При этом Биндинг прибавляет, что "ни в каком случае не надо забывать, что понятие об уголовной преступности или неприступности деяния, учиненного по необходимости, не имеет ничего общего с вопросом о вознаграждении за вред и убытки, так как в современном праве уплата убытков может быть последствием даже исполнения обязанности". Н. Meyer, ї 40; Moriaud, Introduction.
[4] Проф. H. Сергеевский в "Пособиях", а также в статье об Общей части проекта в "Журнале гражданского и уголовного права" за 1883 г.
[5] К этому г-н Сергеевский присоединяет такое замечание, что "религия и нравственность могут в известных случаях оправдать даже вторжение с этой целью в сферу прав постороннего лица; но закон государственный признать общим правилом такое положение вещей не может". Следовательно, по этому взгляду могут быть случаи помощи третьим лицам вполне нравственные, но, тем не менее, наказуемые; а по теории, мною защищаемой, ставится обратное положение, что могут быть случаи помощи третьим лицам, признаваемые непреступными, хотя и не одобряемые, даже порицаемые с точки зрения нравственности; в пользу последней постановки вопроса, казалось бы, можно привести и то положение, что нравственная доблесть не образуется и не укрепляется наказанием, а ее развитие зависит от общего строя государственной жизни, от нравственного и общественного воспитания граждан.
В 3-м и 4-м изданиях г. Сергеевский значительно смягчил свое отношение к крайней необходимости, допуская даже безнаказанность истребления имущества для охраны своих или третьему лицу принадлежащих важнейших благ. Замечательная неопределенность и неустойчивость в разрешении этого вопроса у Розина. Он приводит пример из берлинской практики: городовой вытащил из Шпрее бросившуюся в воду и хотел внести ее в дом, чтобы привести в чувство, но швейцар не пустил. По мнению автора, швейцар был прав, а городовой виноват, ибо вытащенная была для него не "angehorige" [родственница, член семьи; нарушение домашнего (семейного) мира (нем.)] и он покушался совершить Hausfriedensbruch. O summum jus [О высшая законность (право)! (лат.)].[6] Того же мнения держатся Wachter, Halschner, Berner, Janka, H. Meyer, Liszt, Haus. Можно представить себе даже такие случаи, когда лица, которым грозит опасность, неопределенны, например, при экспроприации или при конфискации хлебных запасов во время голода.
[7] В состоянии необходимости, замечает Бернер, нет ни времени, ни возможности припомнить и применить реестр близости, установленный законодателем.