130. Интересы, охраняемые при обороне
130. Таким образом, первым условием обороны является неправомерное нападение, вызывающее немедленную насильственную защиту. Теперь мы должны перейти к рассмотрению другого элемента обороны - к защите.
В этом отношении прежде всего является вопрос: всякое ли благо может быть охраняемо обороной?
Современная доктрина и большинство новых кодексов весьма широко смотрят на оборону, признавая, что она может быть допущена в защиту всякого правоохраненного интереса, всякого блага - как личного, так и имущественного, как вознаградимого, так и невознаградимого, ценного и малоценного, предполагая, конечно, существование всех прочих условий обороны.
Такое положение вытекает как из понятия о правомерности обороны, так и из невозможности установить в этом отношении какие-либо пределы защиты, о чем свидетельствуют и различные попытки подобного ограничения[1].
Признание права обороны жизни, телесной неприкосновенности, свободы и целомудрия не возбуждает никаких сомнений.
Спор существует только относительно обороны чести и имущества.Отрицание права обороны чести, встречающее и ныне защитников между криминалистами[2], основывается, очевидно, на недоразумении. В этих случаях трудно говорить о малоценности охраняемого блага, так как для значительного большинства публичная обида, пощечина будут, несомненно, более тяжкими посягательствами, чем лишение свободы или даже поранение; вместе с тем грань, отделяющая реальные обиды от посягательств на телесную неприкосновенность, представляется почти неуловимой, а между тем оборона неприкосновенности личности допускается всеми. Остается, таким образом, указание на несвоевременность защиты при оскорблениях; но уже выше было указано, что обида может получить длящийся характер, вполне допускающий своевременную оборону, а о возможности таковой по отношению к реальным обидам не может быть и спора.
Также трудно установить границы и относительно защиты прав имущественных.
Устранить вполне право на их защиту, очевидно, невозможно: кто останется спокойным зрителем расхищения не только значительной части своего имущества, но и отдельных вещей - часов, кошелька? На каком основании обладатель имущества должен беспрепятственно уступать его похитителю? Очевидно, значит, что должны быть известные пределы, за которыми только наступает беззащитность известных материальных благ; но какими же признаками могут быть обозначены эти пределы?[3]На это мы встречаем несколько различных ответов.
Защита допустима, говорят одни, если нападающий угрожает утратой невознаградимых имущественных благ. Но утрата каких благ может считаться невознаградимой? Можно ли вывести это условие из самого свойства известных благ или же оно определяется сообразно с обстоятельствами каждого отдельного случая? Защитники первой попытки, средневековые писатели, по необходимости приходили к самым произвольным положениям, считая, например, невознаградимыми или невосстановляемыми только права на движимое имущество, хотя несомненно, что и при посягательствах на недвижимость могут быть случаи причинения такого ущерба, который несомненно представляется невознаградимым; при решении же вопроса о вознаградимости по обстоятельствам отдельных случаев мы внесем полную неопределенность в учение об обороне. Как определить вознаградимость или невознаградимость грозящего вреда с точки зрения лица защищающегося, в момент защиты? В состоянии ли он заняться в то время решением, например, вопроса о состоятельности к уплате нападающего и т. д.?
Оборона недопустима, говорят другие, при нападении на малоценные блага; но это ограничение представляется еще более неудачным, так как ценность имущества, как предел неважности его утраты, не имеет объективного характера, а зависит от взгляда владельца на значение отнимаемого предмета, от большей или меньшей его скупости, от его состоятельности и т. д.
Наконец, третьи допускают оборону имущества только в тех случаях, когда нападение на имущество соединено с нападением на личность, причем, по мнению защитников этого взгляда, безразлично, входит ли посягательство на личность в самый состав имущественного посягательства, составляя средство похищения, как, например, при разбое, или же это насилие только дополняет совершившееся имущественное посягательство, когда, например, вор, захваченный на месте преступления, оказывает сопротивление хозяину, требующему возвращения украденного.
Но очевидно, что такое ограничение, в особенности при широком понимании насильственного посягательства на имущество, становится совершенно мнимым, так как сам акт обороны непременно предполагает известное непосредственное насильственное отношение похитителя к обладателю вещи: и логически, и практически нельзя представить возможность обороны против вора, незаметно утащившего платок из кармана и успевшего с ним скрыться, или против мошенника, оставшегося неизвестным обманутому в момент учинения обмана.В силу этих соображений многие кодексы отказались от всякой попытки перечисления благ, охраняемых при обороне; так поступает Германский кодекс (ї 53), Итальянский (ї 49), а Кодекс венгерский (ї 79) и проект Норвежского уложения (ї 48) говорят общим образом об обороне личности и имущества; напротив того, Кодекс французский перечисляет те блага, которые могут быть защищаемы, и, по разъяснению комментаторов, это перечисление должно быть понимаемо ограничительно[4]; такой же перечень сохраняет и Бельгийский кодекс, который говорит об охране жизни, чести и имущества[5].
Оборона относится прежде всего к охране благ или прав лица защищающегося; но она может быть распространена и на защиту других лиц, находящихся в условиях, юридически оправдывающих насильственную защиту[6]. Такое положение может быть выведено, во-первых, из юридического характера этого института, так как основания безнаказанности насилия, учиненного при обороне, заключаются не в личных качествах деятеля, а в условиях деяния; а потому все лица, вложившиеся в него, являются ненаказуемыми, безразлично, действовали ли они по просьбе оборонявшегося или по собственной инициативе; во-вторых, из самого основания правомерности обороны - воспрепятствования нарушению права; в тех случаях, когда государство не в состоянии воспрепятствовать злу, его место занимает частное лицо, безотносительно к тому, кому в данном случае угрожала опасность.
Такая защита может быть, конечно, оказана правам лиц как физических, так и юридических; мало того, по тем же основаниям можно допустить оборону и правоохраненных интересов вообще, как скоро посягательство на них по своим условиям делает оборону возможной. При этом безразлично, от кого происходило такое посягательство: от лица частного или от органа власти[7].
В нашем праве еще Уложение царя Алексея Михайловича допускало оборону в весьма широком размере, дозволяя насильственную защиту не только личности, но и неприкосновенности жилища и имущества, даже и в том случае, когда "кто за татем погонится с сторонними людьми, и на дороге или на поле, или в лесу тот тать изымати себя не даст и учнет дратися".
Уложение 1845 г. (ст. 101-103) ввело перечневую систему и в этом отношении представляло некоторые пробелы.Закон прямо говорил о защите жизни, здоровья и свободы, далее упоминал об обороне против посягательства на честь и целомудрие женщин, но умалчивал о подобных же посягательствах на мужчин, например при мужеложстве; равным образом Уложение не упоминало об обороне чести. По отношению к имуществу оборона допускалась не только против таких посягательств, в которых насилие над личностью являлось составным элементом, как грабеж и разбой, но вообще против всякого бесправного посягательства, соединенного с насилием над обладателем вещи, когда, например, виновный силой противится возвращению вещи или не прекращает истребления; но оборона имущества без этого условия не была допустима, а потому хозяин или владелец вещи не мог ссылаться на оборону, стреляя вдогонку убегающему вору или разбойнику, как бы безвозвратна ни казалась утрата вещи. Далее, Уложение особо говорило об охранении неприкосновенности жилища, допуская оборону против вторгнувшегося или вторгающегося, безразлично, было ли сделано нападение днем или ночью, грозило ли оно опасностью жизни или другим благам лиц, находящихся в доме, или не грозило.
Кроме того, по ст. 103 Уложения (изд. 1885 г.), во всех случаях, указанных в ст. 101, 102, употребление мер необходимой обороны дозволялось не только для собственной обороны, но и для защиты других, находящихся в том же положении.
Уже смотрит на объем обороны Воинский устав (ст. 71), говоря о "нападении на подчиненного, угрожавшем явной для него опасностью", о "защите, необходимой для личного самоохранения" и т. д.
Действующее Уголовное уложение содержит более обобщенную формулу, упоминая об обороне "против незаконного посягательства на личные или имущественные блага самого защищавшегося или других лиц". По этому поводу в объяснительной записке указано: "Оборона может быть допущена не только при нападении на личность, направленном на нее непосредственно, или по поводу каких-либо имущественных благ, но и при других посягательствах на имущественные права, учиненных в присутствии оборонявшегося, когда защита имущества от истребления или повреждения иным ненасильственным образом не представлялась возможной".
________________________________________
[1] В особенности красноречиво защищает это положение Berner в Архиве, 1848 г.; а также Levita, Binding и др.; из французских писателей - Ortolan.
[2] Feuerbach, Grollmann, Jarcke, Luden, а в особенности многие французские криминалисты: F.
Helie, Trebutien, Garraud, Haus находят, что здесь не существует невознаградимости зла (irreparabilite du mal). См. замечания по поводу требования невознаградимости как условия обороны у Кони. Любопытный вопрос о защите чести против пастора, оскорбившего обвиняемого в проповеди, встретился в практике Reichsgericht'a (24 ноября 1890 г.) Ср. Calker, Von Grenzgebiet zwischen Nothwehr und Nothstand. L. Z. XII.[3] Thiry дает подробный разбор теории, отрицающей право защиты имущества.
[4] Кодексы Французский и Бельгийский особо упоминают об охране так называемого домового права, понимая под ним, между прочим, и право хозяина помещения употребить силу против лица, пытающегося вторгнуться в жилище вопреки воле хозяина или не оставляющего его, несмотря на предъявленное требование; причем по французскому праву такое вторжение почитается охраной только в том случае, если попытка вторжения была сделана ночью, а если было отражаемо дневное нападение, то защита рассматривается только как excuse legale [обстоятельство, устраняющее или смягчающее наказание по закону (фр.)]. Garraud, №244, указывая на огорчительный характер перечня французского права, допускает, однако, оборону и в некоторых случаях охраны имущества.
[5] F. Helie, Theorie, IV, № 1324 и след.; Laine, №246, замечает, что в некоторых случаях, не указанных в ст. 328, обороняющийся может ссылаться в свое оправдание на психическое принуждение.
[6] Оттого и неточно название этого института самообороной, или "необходимой личной обороной", как это делают некоторые писатели и кодексы, например, Вюртембергский, Ганноверский, Баденский, а равно и наше Уложение 1845 г.
[7] Ср. некоторые примеры этого рода у Binding, Handbuch; весьма далеко идет Berner в "Архиве", 1848 г., признавая право обороны народа против правительства в защиту насильственно ниспровергаемой конституции.