117. Субъективные права как объект преступного деяния
117. Далее, норма права в своем жизненном проявлении, на которое непосредственно посягает преступник, представляет, как мы видели, два оттенка: или она охраняет известные интересы, существующие в государстве как бы самостоятельно, или же она охраняет их лишь как проявление прав личности.
В этой второй группе существенным элементом понятия об объекте преступного деяния является наличность субъективного права.Обладателями этого права могут быть или лица физические, или фиктивные личности, причем таковыми почитаются не только юридические лица, но и другие единения, которых бытие, а равно и область интересов, охраняемых государством, иногда только и распознается из норм карательных; в особенности часто встречаются такие примеры в группе посягательств на честь и доброе имя, на торговые интересы и т. п.
При этом при современной конструкции уголовного права личность охраняется от преступных посягательств независимо от возраста, т. е. начиная с момента зачатия (при истреблении плода) и кончая престарелостью, независимо от физического и психического развития (уроды, нежизнеспособные, идиоты), от пола, состояния, общественного и государственного положения и т. д.
Нельзя, однако, не прибавить, что такое равенство охраны всех лиц физических в кодексах появляется сравнительно недавно. До середины XVIII в. законодательство, а равно и доктрина, знали лиц, не пользовавшихся покровительством законов, так что посягательства на их блага не признавались преступными[1].
К этой группе относились, например, уроды (monstra), как существа, не имеющие человеческой личности, а следовательно, и прав, благодаря чему убийство их, например по римскому праву и в средневековой юриспруденции, не признавалось преступным[2].
Далее, бесправными признавались иногда лица, принадлежащие к известному племени; так, нередко в XV и XVI столетиях объявлялись бесправными евреи и цыгане; в более отдаленные периоды бесправными считались рабы, и притом или вообще, или по отношению к их господину[3].
Особенно обширны были изъятия относительно лиц, объявленных по судебному приговору или бесправными вообще, или лишенными какой-либо категории прав.
Так, древнеримское право считало таковыми лиц, приговоренных к sacratio capitis maxima[4], а в период императорский - подлежащих проскрипции: их убийство не только не наказывалось, но награждалось уплатой двух талантов за голову; такой же характер имело в германском праве - первоначально Friedlosigkeit, а в средние века - Oberacht[5]. У нас Уложение 1649 г. признавало безнаказанным убийство изменника (гл. 2, ст. 15), а в Воинском уставе Петра Великого об ошельмованных хотя и говорилось, что "если кто ошельмованного убьет, то яко убийца судиться будет", но другие насилия против его личности почитались ненаказуемыми. Из немецких теоретиков начала XIX века даже Фейербах признавал ненаказуемость убийства изгнанника, самовольно возвратившегося, а равно и приговоренного к смерти. Ныне все эти ограничения правоохраны отошли в область истории[6].Наконец, к лицам бесправным относили также иногда неприятелей или, по крайней мере, неприятельское войско. Но теперь и это положение, даже в самом тесном его объеме, подвергается в теории серьезным возражениям, а на практике- значительным ограничениям. Война, за исключением народной, партизанской, представляется борьбой между вооруженными силами двух государств; поэтому убийство в неприятельской земле мирных граждан, изнасилование, поджоги, даже захваты имущества, не вызываемые военными потребностями, почитаются преступными и влекут по военным законам тяжкие наказания.
Даже неприятельский солдат является неприятелем, пока он составляет часть неприятельской вооруженной силы; поэтому убийство или изувечение пленных должно осуждаться и наказываться по общим правилам.
Еще менее можно говорить ныне о бесправности вообще иностранцев. Иностранец, переступивший наши пределы, пользуется такой же правоохраной, как и русские подданные. Мало того, даже иностранец, находящийся в момент учинения над его правами преступного деяния за границей, пользуется, в известном объеме, охраной наших карательных законов. Так: 1) может быть наказуемо интеллектуальное участие (подстрекательство и пособничество) лиц, находящихся в России, в преступном деянии, учиненном за границей, а равно подготовительные действия к таким преступным деяниям; 2) наказуемо посягательство на материальные блага, например на имущество, находящееся в России и принадлежащее иностранцу, пребывающему за границей; наконец, 3) наказуемо посягательство, учиненное в России, на так называемые идеальные блага личности, пребывающей за границей, для посягательства на которые вовсе не требуется непосредственного соприкосновения нападающего и жертвы; таковы, например, посягательства на честь и доброе имя, на права состояния и т. д.; на этом основании наказуемы клевета и ругательство, учиненные, например, в наших газетах по отношению к лицам, проживающим за границей, подлоги в актах состояния таких лиц и т.
п., хотя, конечно, на практике условия преследования и наказуемости деяний этого рода будут несколько иными, чем посягательств на лиц, пребывающих в России[7].Но само собой, однако, разумеется, что во всех тех деяниях, в которых виновный, посягая на норму, посягает и на субъективное право, это последнее должно существовать в действительности. Если виновный предполагал, что он нарушает чье-либо субъективное право, а в действительности такого права и не существовало или не существовало тех специальных условий, при наличности которых это право пользуется охраной норм, или, наконец, существовали особенные условия, хотя и не известные для виновного, уничтожающие охрану субъективного права нормами, то деяние будет мнимо преступным: брань или опозорение в печати какого-либо лица, общества или учреждения будет деянием непреступным, как скоро окажется, что это лицо или общество в действительности не существовали.
________________________________________
[1] Abegg, Revision der Lehre von den angeblichstraflosen Todtungen, в его Untersuhungen aus dem Gebiete der Strafrechtswissenschaft, 1840 г.; Feuerbach, ї34; Wachter, ї57; Кистяковский, ї 155; Binding, Handbuch, ї 147; ср. у Makarevitz, Das Wesen des Verbrechens, примеры безнаказанности убийства престарелых, увечных, больных и слабых новорожденных детей у древних и современных народов.
[2] Еще в конце XVIII века общее прусское земское право рассматривало такое убийство как полицейское нарушение. Из немецких теоретиков нынешнего столетия за такое положение высказывались Фейербах, Грольман, Россгирт, Генке, Гефтер.
[3] Так, относительно рабов Русская Правда постановляла: "А в холопе и в рабе виры нет" (Списки Карамзинской группы, ст. 102), а Уставная двинская грамота 1397 г. говорила: "А кто осподарь огрешится, ударит своего холопа или рабу, и случится смерть, в том наместницы не судят, ни вины не емлят". Ср. Кистяковский А. Права, по которым судится малороссийский народ, глава XXX.
[4] Высшей мере наказания (лат.).
[5] Неспокойное время, а в средние века объявление вне закона (нем.).
[6] Нельзя не указать, однако, что еще в 1815 г.
актом Венского конгресса был признан бесправным Наполеон I: les puissances declarent, que Napoleon Buonaparte de s'est place hors de relations civiles et sociales, et que comme ennemie et perturbateur du repos du monde, il s'est livre a la vindicte publique [подписавшие договор державы объявляют, что Наполеон Бонапарт определяется вне социальных и гражданских сношений, и что как враг и возмутитель спокойствия в мире, он предается преследованию преступления в порядке общественного обвинения (фр.)]. В 1844 г., по договору Франции с Марокко, хотя и в ограниченном объеме, был объявлен вне государственной охраны Абдаль-Кадер.[7] Эти соображения получили признание и Правительствующего Сената в решении 1892 г. №59, по делу Иегера, в котором, между прочим, выражено: понятие об иностранце и его интересах, как о чем-то враждебном или чуждом интересам страны, не находит более выражения в современных законах. Общность интересов промышленных, торговых, умственных по необходимости побудила расширить область государственной охраны и под защиту карательных законов поставить в некоторых случаях наравне с интересами туземцев и интересы иноземцев... Если всякий иностранец, переступивший пределы России, обязан подчиняться нашим законам, то, с другой стороны, с этого же момента он пользуется охраной наших законов и всякое посягательство, направленное против его личных прав, будет караться в той же мере и по тем же постановлениям, как и посягательство на права русских подданных... Но действие этих законов не устраняется и в том случае, когда лицо, на которое посягал виновный, во время учинения преступного деяния не находилось в России, предполагая, разумеется, такое учинение фактически возможным. Никаких ограничений в сем отношении Правительствующий Сенат не усматривал ни в изложении, ни в разуме наших законов и находил подтверждение такого взгляда как в постановлениях Уложения об ответственности за посягательства на государственный строй иностранных держав (ст. 260 Уложения, изд. 1885 г.), так и в охране прав российских подданных, хотя и пребывающих за границей во время учинения преступного деяния.