113. Аффекты. Сонные состояния
113. Аффекты[1]. Вопрос о влиянии и значении аффектов в уголовном праве представляется весьма спорным как со стороны теоретической, так и практической.
Преступление есть продукт не только одних внешних обстоятельств, но и характера, темперамента человека, результат отсутствия в нем привычек к правомерной жизни; борьба с этими внутренними элементами преступления составляет один из моментов наказания.
Там, где ненормальность психической деятельности была продуктом болезненных страданий организма, наказание заменяется лечением, надзором, роль тюрьмы исполняет больница, убежище. Но допустима ли безнаказанность деяний, учиненных в аффекте, в порыве страсти? Не придется ли тогда открыть свободный путь всякой необузданности, животным инстинктам, возможно ли будет охранять государство, общественный порядок и спокойствие?Но есть и другая сторона вопроса. Эти внезапные, порывистые возбуждения организма сопровождаются целым рядом соматических и психических изменений. Кровь приливает к сердцу: лицо бледнеет, волосы поднимаются дыбом; или, наоборот, кровь отливает от полости сердца и переполняет артериальную систему: щеки горят, глаза сверкают и искрятся. Подобно тому изменяется и психическая жизнь: действующий под влиянием аффекта охватывается всецело одной идеей, желанием, теряет всякую возможность оценки побуждений, возможность борьбы и выбора, иногда даже само восприятие впечатлений благодаря аффекту получает фантастический характер, настроение проявляет все признаки бешенства; или же, наоборот, жизнь психическая притупляется, настроение принимает характер унылый, в умственной сфере наступает бессознательность. Очевидно, что при таких условиях вменяемость и ответственность существовать не могут. Поэтому необходимо принять такое начало, что если обыкновенные, так сказать, физиологические аффекты не устраняют вменяемости, а могут только влиять на меру ответственности, то аффекты, переходящие грань обычного нервного возбуждения и получающие характер патологический[2], устраняют вменяемость, как и преходящее безумие.
Степень влияния аффектов может зависеть от разнообразных причин, помимо их силы и энергии.
Таково различие аффектов по их содержанию: возбуждающие- радость, удовольствие; притупляющие - горе, тоска; смешанные - гнев, месть, злоба, зависть, ревность, страх, ужас; по их направлению - вызванные стремлением доставить себе удовольствие и обусловленные желанием отвратить какое-либо зло; по причине, их вызвавшей,- беспричинные и вызванные, особенно вызванные действиями того, над кем они разразились: аффект страха, вызванный противозаконным нападением на личность, аффект гнева у страстной, легко воспламеняющейся особы, вызванный незаслуженными оскорблениями; по их течению - развивающиеся быстро и быстро достигающие высшего предела и аффекты, медленно охватывающие человека.Уложение 1845 г. ничего не говорило об аффектах патологических, относительно же влияния аффекта физиологического на степень ответственности содержались особые постановления в п. 5 ст. 134 Уложения и в п. 2 ст. 13 Устава о наказаниях. В обоих этих случаях закон указывал как на условие смягчения ответственности только на одну группу аффектов - на сильное раздражение, и притом по Уложению - если этот аффект был вызван обидами, оскорблениями или иными поступками лица, которому виновный сделал или покусился сделать зло, а по Уставу о наказаниях - если аффект произошел не от вины самого подсудимого[3]. Более значения придавала аффектам Особенная часть Уложения в большинстве личных преступлений, например при убийстве, при детоубийстве, при оставлении без помощи.
По действующему Уложению патологические аффекты подходят под общее понятие причин, устраняющих сознательность, а оценка влияния аффектов физиологических предоставлена вполне усмотрению судьи сообразно с обстоятельствами отдельного случая.
Сонные состояния. Наконец, к этой же группе нужно отнести сонные состояния в их различных формах (dormiens furioso aequiparatur[4])[5].
Психическая жизнь не прекращается вполне во время сна, а получает только особую форму, иногда ярко отражающуюся в разных фантастических картинах - сновидениях, возникающих частью под влиянием впечатлений, производимых предметами внешнего мира и во время сна на наши органы чувств, частью под влиянием процессов, совершающихся в организме.
Представления, вызываемые подобными впечатлениями, не подлежащими контролю рассудка, проверке действительностью, получают большей частью несообразную окраску, являются фантастическими образами. С другой стороны, состояние сна не уничтожает психических влияний на мышцы движения, а иногда сохраняет его в полном объеме. Под влиянием сильных ощущений, испытанных в течение дня, под влиянием лихорадочного состояния, температуры комнаты, раздражения нервной системы и т. п. начинаются приливы крови к голове, вызывающие тяжелые, давящие сновидения, сопровождающиеся стоном, криком, вскакиванием, бросанием предметов, хождением по комнате и т. д. и приводящие иногда сонного к страшным кровавым злодеяниям, которые, конечно, не могут быть вменяемы учинившему их. То же нужно сказать и о том переходном состоянии от сна к бодрствованию, которое мы называем просонками[6]. "Иногда оно бывает внезапное; у проснувшегося,- говорит Крафт-Эбинг,- как будто повязка спадает с глаз и ему вдруг делается ясно, что он спал или бредил; но чаще сознание наступает медленно, и только мало-помалу просоночные грезы бледнеют перед выступающими на первый план образами ясного сознания, так что просыпающийся только путем трудного и тягостного процесса самоуяснения, путем борьбы между фантастическим и реальным мирами представлений доходит до сознания действительности". Эта пестрая смесь объективного и субъективного, являясь мотивом действия, часто приводит к нарушениям закона. Влияние просонок зависит от темперамента, нервозности, возраста, физиологического состояния, от глубины сна, от времени пробуждения; в особенности часто такое состояние в молодом возрасте и в первые часы сна. Сам же вопрос о существовании просонок и о влиянии их на вменение разрешается по обстоятельствам отдельного случая.К этой же группе относятся деяния, совершенные в состоянии сомнамбулизма (лунатизм, сонноходство, im somno ambulare), нервной болезни, встречающейся в юности, в особенности в эпоху развития половой зрелости. Состояние ночного блуждания, по замечанию Крафт-Эбинга, характеризуется тем, что при полной потере самосознания, вследствие самопочинной деятельности мозга, воспроизводятся как бы во сне представления и чувственные картины, переход которых в движение нисколько не -затруднен, так что вполне возможно соответствующее цели и сообразное с сонными представлениями движение.
О прожитом в таком сне и, конечно, о всех реальных событиях, совершавшихся во время такого сна, по пробуждении не сохраняется никаких воспоминаний, или же действительные события представляются лунатику виденными во сне. Действия, совершенные в припадке лунатизма, очевидно, сами по себе не могут вызвать уголовной ответственности.Наконец, к этой же группе должны быть отнесены случаи учинения преступных деяний в состоянии искусственного гипнотического сна, случаи, получающие ныне все более и более практического значения и с точки зрения уголовного права[7].
Коренясь в науке таинственного (scientia occulta) средних веков, гипнотизм имел своим ближайшим предшественником теорию магнетизма[8], получившую громкую известность еще в XVI веке в лице великого чароведца Теофраста Парацельса (1529), представителя идеи звездного магнетизма, а затем в XVIII веке в месмеризме, или учении о животном магнетизме, приложенном широко к лечению больных Месмером, прогремевшем в начале второй половины XVIII века в Париже. Эта доктрина магнетического усыпления и исцеления больных была построена на предположении об истечении врачующей магнитной неосязаемой и незримой жидкости (fluide magnetique) к больному непосредственно от обладающего таинственной силой магнетизера или от лиц и вещей (boquet magnetique Месмера), которым он предварительно сообщал таковую. Но учение о передаче целительной силы продержалось, особенно в смысле научной теории, недолго. На смену ей еще в начале XIX века явилось учение аббата Фариа (de la cause du someil lucide 1819 г., родом португальца, но жившего в Париже) - учение, признававшее, что причина усыпления и его последствий заключается в мозговых функциях самого усыпляемого, почему это усыпление и может быть названо искусственным сном - гипнозом, что гипнотизер только возбуждает такие функции своим приказанием, воздействием. В 40-х годах это учение было воскрешено в Англии под именем бредизма (по имени манчестерского хирурга Braid, 1841), объяснявшего явления гипнотизма влиянием усыпляющего на нервную систему усыпляемого.
Теория Бреда и послужила основанием современного учения о гипнотизме, получившего, благодаря работам Mesnet и Liebault (в 1866 г.) и целого ряда последующих, преимущественно французских ученых, большое значение и в медицине, и в правоведении[9]. Еще в 70-х годах на теорию гипнотизма смотрели так же, как и на ее предшественников, как на science осculte, и юристы, в частности криминалисты, ни в учебниках, ни в монографиях о вменяемости о гипнозе даже не упоминали. Но в восьмидесятых годах положение изменилось. Знаменитый Шарко принял гипнотизм под свою защиту, и его Сальпетриер сделался рассадником парижской школы (Жиль де Турет, Рише, Бруардель, Дельбеф, Крок). Она рассматривала гипнотический сон как вид невроза, развивающегося только у истерических больных и проявляющегося в трех различных стадиях: каталепсии, летаргии и сомнамбулизма, из которых каждый может возникать или примитивно, или в последовательном развитии, причем эта школа оспаривала возможность терапевтического лечения гипнозом и допускала возможность вовлечения в преступление путем гипнотического внушения лишь для некоторых, особенно податливых, автоматически усыпляемых субъектов.В отличие от парижской школы, в 1884 г. Бернгейм выступил в защиту воззрений Liebault, основателя школы в Нанси, которая, не признавая в гипнотических явлениях невроза, допускала проявление гипнотического сна и у людей здоровых, считая его исключительным продуктом внушения и широко пользуясь им в интересах лечения. Сами виды гипнотического сна, установленные Шарко, эта школа признавала возникающими не самостоятельно, в силу условий гипнотизируемого, а исключительно по воле внушающего, почему и придавала им небольшое значение. Эти оба воззрения послужили отправной точкой нынешней огромной литературе вопрос, а затем, благодаря трудам Льежуа (Liegeois, 1884) во Франции, Лилиенталя (1887 в L. Z.) в Германии, Фореля (1889 в L. Z.) в Швейцарии, получили и право гражданства в области уголовного права[10].
Прежде всего, представляется несомненной возможность искусственного усыпления: при этом с точки зрения юридической безразлично, существует ли такая возможность только для лиц, болезненно к тому предрасположенных,- неврастеников, истеричных, эпилептичных и т.
п., как учит парижская школа, или же, как доказывает школа Нанси, возможно усыпление и лиц здоровых[11], так как для юристов важна не возможность усыпления, а действительно наступившее усыпление и его последствия. Равным образом, для юристов по той же причине, в сущности, безразлично, достигается ли такое усыпление путем внушения, приказания, прямо обращенного к усыпляемым, или же попутного, подразумеваемого (suggestion inconsciente) внушения, достигаемого жестами, положением рук или даже словами, присутствием (школа Нанси), или же усыпление достигается сосредоточением внимания объекта путем психического усвоения идеи о необходимости уснуть, или физического, фиксацией зрения на предмет, находящийся перед глазами, в особенности блестящий (например ритмически вращающееся зеркало), или тоническими эффектами, однообразными усыпляющими звуками, или же зрительными и слуховыми воздействиями вместе; безразлично, наконец, возникает ли этот сон при содействии другого лица или же только действиями самого усыпленного (самовнушение). Этот искусственно вызванный сон получает в уголовном праве сам по себе троякое значение. Во-первых, по отношению к ответственности лиц, производящих гипнотическое усыпление; при этом такая ответственность может определяться за само употребление гипнотизма и в особенности за публичные опыты этого рода, как вредно действующие на присутствующих[12], или же за последствия его, как скоро они оказались вредны для усыпленного, в особенности при злоупотреблении гипнотизированием отдельного субъекта, могущим вызвать нервное расстройство и даже психическую болезнь. В этих случаях к виновному могут быть, конечно, применимы общие постановления об умышленном или неосторожном причинении телесных повреждений[13]. Во-вторых, по отношению к ответственности за учинение преступного деяния над приведенным в такое бессознательное состояние, когда усыпленный является непосредственным объектом преступления, как, например, учинёния над ним изнасилования, кражи, лишения свободы и т. п.[14] К этой же категории нужно отнести и те случаи, когда нарушение закона заключалось в самом нахождении данного лица в состоянии сна: усыпление караульного, стражи, стрелочника, лица, долженствующего явиться в данное время свидетелем, и т. п. Ответственность в этих случаях определяется по тем же правилам, как и ответственность за всякое иное приведение в бессознательное состояние посредством усыпляющих или наркотических веществ, а в соответствующих случаях и за принуждение. В-третьих, по отношению к самому усыпленному, приведшему себя самоусыплением или через третье лицо в состояние сна и тем учинившему нарушение закона[15]. Эти случаи подходят под изложенное далее учение об actiones liberae in causa[16], и стрелочник, загипнотизировавший себя и не переведший вовремя стрелки, будет отвечать так же, как и принявший достаточную дозу морфия или опиума или напившийся пьяным до бесчувствия.Но несравненно важнее вопрос об ответственности за то, что учинено загипнотизированным под влиянием гипноза, гипнотического внушения в тесном смысле. Опыт показывает нам, что гипнотизер - владыка над психической и физической личностью усыпленного, будет ли это усыпление каталепсией, летаргией, а в особенности состоянием сомнамбулизма, так как, по справедливому замечанию Фореля, сомнамбул так же не способен к сопротивлению воле гипнотизера, как и находящийся в летаргии; загипнотизированный усваивает галлюцинации и иллюзии, ему внушаемые, он видит, слышит, обоняет, осязает, смакует то, о чем говорит ему гипнотизер, он по воле гипнотизера переносится из тропических стран в вечные льды севера, подымается на горные вершины и спускается в океан, встречается с дикими зверями, отвращает опасности; он ощущает по его приказанию холод и жар, голод и насыщение, боль и облегчение, страдание и удовольствие; он может отрешиться от своей личности, воплотиться в то, во что ему приказывают, по предложенным или навязанным ему посылкам он делает выводы, заключения, суждения. Мало того, он действует по подсказанному или приказанному, и притом не только во время искусственного сна, но и по пробуждении, даже через известный промежуток, на расстоянии (suggestion а l-echeance) не только дней, месяцев, но даже года (Крок); гипноз проявляет влияние, когда загипнотизированный, по-видимому, пользовался полнотой своих психических сил, он, тем не менее, может действовать роковым образом под влиянием привитых ему во время сна мыслей и идей. При этом, как ни важно, с точки зрения общественной безопасности, различие, существующее во взглядах парижской и нансийской школ на силу и степень подчиненности усыпленного воле гипнотизера[17], но и это различие не существенно для юриста по отношению к вменению содеянного. Признаем ли мы, вместе со школою Нанси, безусловную подчиненность загипнотизированного, его автоматичность, возможность заставить его совершить всякое действие, как бы ни нарушало оно его воззрения на требования нравственности, религии и закона, как бы ни противоречило оно его личным занятиям и вкусам, привычкам, убеждениям и т. п.; или же вместе с последователями Шарко признаем и у большинства усыпленных возможность противодействия, борьбы и даже и неподчинения внушениям, как скоро таковые идут вразрез с их нравственной личностью[18],- повторяю, это различие не изменит условий уголовной вменяемости и ответственности загипнотизированного, так как вопрос идет не о том, согласно или не согласно учиненное с характером или убеждениями данного субъекта, а лишь о том, подлежит ли он ответственности за учиненное. Пока карательная деятельность государства имеет своим объектом не преступность, не преступные идеи, склонности, пожелания, а виновные деяния, указываемое соотношение не может иметь решающего значения. Может ли отвечать в уголовном порядке мясник, который вследствие внушения зарезал соседскую корову, или хирург, под влиянием гипноза ампутировавший кому-нибудь здоровую руку? Отвечает ли учинивший кражу под несомненным влиянием гипноза, если он неоднократно судился за таковые или даже во время загипнотизирования отсиживал в тюрьме наказание за таковую? Может ли гипнотизер по своему усмотрению посадить в тюрьму или сослать на каторгу всякого рецидивиста, заставив его проделать то, за что он был уже судим? Хотя бы вместе с парижской школой мы и признавали, что эти лица потому только подчинились внушению, что оно соответствовало усвоенным ими привычкам, их наклонностям, нравственному складу, я полагаю, что нет, если только действительно доказано, что это лицо действовало под влиянием гипнотического внушения, так как очевидно, что и подобные деяния должны быть рассматриваемы как учиненные во временном потемнении психической деятельности, во временно бессознательном состоянии и, следовательно, должны быть признаваемы невменяемыми[19]. Конечно, в этих случаях отвечает загипнотизировавший за умысел или неосторожность, смотря по условиям его действия, так же как отвечал бы он за преступление, учиненное по его внушению сумасшедшим, ребенком, приведенным в состояние полного опьянения. Конечно, можно представить себе такие случаи, когда преступное внушение сделано по инициативе самого загипнотизированного, для того чтобы создать преступную решимость, создать ссылку на невменяемость, но тогда, если это будет установлено, к такому лицу будут опять-таки применены положения об actiones liberae in causa[20].
Наше действующее Уложение не содержит никаких особых постановлений ни о сонных состояниях, ни о гипнотическом сне, но очевидно, что все случаи этого рода могут быть подводимы под понятие "состояния бессознательности"[21].
________________________________________
[1] См. литературное указания в моем "Курсе", I, прим. 276; Лион. Аффекты и страсти, в Архиве судебной медицины, 1868 г., № 1-3; Слонимский. Умоисступление как причина невменяемости. Судебный вестник, 1873 г., № 1-3; Сикорский. О душевных состояниях при аффектах. Сборник сочинений по судебной медицине, 1875 г.
[2] Как указывает Крафт-Эбинг, такие аффекты благодаря внезапно возникающему спазму или параличу сосудов создают патологические условия кровообращения в мозгу. Такое состояние легко может быть основой скоропреходящего помешательства.
[3] Особое постановление о смягчении ответственности в случае учинения преступного деяния под влиянием незаслуженно вызванного гнева или раздражения содержит Итальянское уложение, ст. 51.
[4] Безумие в сонном состоянии приравнивается к безумию (лат.).
[5] См. литературные указания в моем "Курсе", I, прим. 283; Spitta, Schlaf und Traumzustande der menschlichen Seele. 2-е изд., 1882 г.; Molinier, Traite.
[6] Употребляемое иногда в нашей литературе выражение "сонное опьянение", перевод с немецкого - Schlaftrunkenheit, представляется мне неудачным.
[7] Ср. Lilienthal, Der Hypnotismus und das Strafrecht, в L. Z, 1887 r. №3; Bernheim, De la Suggestion dans l'etat hypnotique et dans l'etat de veille, 1884 г.; Liegeois, De la suggestion hypnotique dans ses rapports avec le droit civil et droit criminel, 1884 г.; Mall, Der Hypnotismus, 1889 г.; A. Forel, Der Hypnotismus und seine strafrechtliche Bedeutung, L. Z. 1889 г., №1-2; Neville, Der Hupnotismus und die menschliche Willennsfreiheit G. XXXIX; Prall, Das hypnotische Verbrechen und seine Entdeckung, 1889 г.; Heberle, Hypnose und Suggestion im deutschen Straf recht, 1893 г.; Gilles de la Tourette, L'hypnotisme et les etats analogues au point de vue medicolegale, 1887 г.; 2-е изд. 1891 г.; E. Berillon, Hypnotisme et suggestion, 1891 г.; Crocq, L'hypnotisme et le crime, 1894 г. (полное и популярное изложение учения); на русском языке -Случевский В., Гипнотизм на уголовном суде. Русский вестник 1892 г.; Фигнер. Гипнотизм в праве, 1896 г.; Чиж. Внушение и преступление, 1896 г.; Крок. Гипнотизм и преступление, 1895 г.; ср. у Сербского. Указанное ранее произведение.
[8] Ср. исторический очерк у Crocq: J. Liegeois; Heberle.
[9] Heberle, приводит указание Dessoir, что с 1853 по 1890 г. литература гипнотизма насчитывает до 800 сочинений, из них в 1887 г. явилось 205; литература главным образом французская- 473 сочинения.
[10] В русской литературе на значение гипнотизма по отношению к вменению было указано мной в Лекциях, II, 1888 г.
[11] Поэтому, тогда как нансийская школа утверждает, что гипнозоспособны до 95% лиц (ср. в особенности указания Фореля), школа парижская считает лишь от 10 до 30%, причем нельзя, однако, не прибавить, что разница в счете зависит еще и от того, что признавать началом гипнотического сна; ср. Crocq, сам он считает не более 5% пригодных для усыпления до степени сомнамбулизма.
[12] Так, постановлением медицинского совета, утвержденным Министерством внутренних дел 4 июля 1890 г., воспрещено производство публичных сеансов магнетизма и гипнотизма, применение же гипноза с лечебной целью разрешается, так же, как и производство операций, т. е. в присутствии других врачей. Такие же воспрещения вошли в специальные узаконения многих западноевропейских законодательств (Thiry, №119). Геберле, полагает возможным к случаям загипнотизирования применять постановления уголовного кодекса о лишении свободы в смысле задержания и заключения, но такое толкование не соответствует точным признакам состава этого преступного деяния.
[13] Возможность причинения телесного повреждения техническим путем, а следовательно, и гипнотическим воздействием, признает и судебная медицина, и судебная практика. Ср. Геберле.
[14] Ряд таких случаев изнасилования загипнотизированных приведен у Crocq; Liegeois - в особенности дело Кастеляна 1865 г.; дело Леви в Руане 1879 г., экспертиза Бруарделя; дело Марии Т. в Нефшателе, экспертиза Ладама и др. Случаи эти вполне подойдут под понятие плотской связи с находящейся в состоянии бессознательности или даже приведенной виновным в такое состояние. Возражения, сделанные против такого толкования Лилиенталем, подробно разобраны у Фореля и у Геберле. Сомнамбула с открытыми глазами, говорит Форель, находящаяся в безусловном подчинении воле гипнотизера, de facto так же беззащитна, как и находящаяся в видимо бессознательном состоянии каталепсии.
[15] Ввиду возможности вызвать у загипнотизированного патологические явления не только в нервной, но и в мускульной системе - онемение, параличное состояние и т. п., и притом продолжающиеся известное, иногда довольно продолжительное время, Крок считает возможными случаи употребления гипнотизма как средства содействия даже уклонению от воинской повинности.
[16] Приведение себя в состояние недееспособности (лат.).
[17] Так, один из новейших представителей парижской школы, Gilles de la Tourette, утверждает, что и загипнотизированный не теряет однако свою личность, не делается автоматом, его волеспособность ограничена, но не устранена безусловно; он может оценивать сделанные предложения и сопротивляться внушениям. Напротив того, представители нансий-ской школы говорят, что находящийся под внушением так же идет к предуказанной цели, как брошенный камень падает на землю, но некоторые сторонники и этой школы, как Берн-гейм, Лилиенталь, не признают безусловности этого положения и допускают в виде исключения возможность сопротивления. С другой стороны, представитель парижской школы Crocq, разделяет с этой точки зрения всех гипнотизируемых относительно внушений на расстоянии на 4 группы: 1) такие, которые слепо повинуются приказу; 2) такие, которые повинуются только приказам, соответствующим их нравственному чувству и их инстинктам; 3) такие, которые повинуются только внушениям, им приятным, и 4) такие, которые не повинуются никаким внушениям.
[18] Также спорным, по учению парижской школы, представляется крайне важный с процессуальной точки зрения вопрос о том, может ли вспомнить загипнотизированный то, что происходило во время усыпления, и в особенности, может ли он вспомнить о том, несмотря на приказание гипнотизера не помнить того, кто и при каких условиях ему приказывал? Crocq, указывает, что безусловно отрицать такой возможности нельзя, что в жизни приходилось наблюдать таких субъектов, которые указывали на источник внушения, несмотря на воспрещение, сделанное во время сна; особенно часты случаи такого непослушания, когда вопросы предлагают субъекту вновь усыпленному.
[19] Хотя в судебной практике и не встречалось пока примеров учинения преступления путем внушения, но в литературе гипнотизма приводится ряд несомненных опытов Льежуа, Берггейма, Крока и др., когда больные не только давали внушенные им ложные показания перед якобы судебными властями, но даже и являлись с ложными самообвинениями в тяжких преступлениях, до убийства включительно; равным образом многочисленны опыты посягательств под влиянием внушения на телесную неприкосновенность, на жизнь, тайное взятие вещей и т. п. Отсутствие в действительной жизни преступлений этого рода объясняется, по мнению Крока, не только трудностью создания подходящих условий, но и тем, что внушивший подвергается значительному риску: исполнитель находится в таком состоянии, которое почти исключает для него возможность скрыть следы преступления, а через это дается возможность добраться до истинного виновника преступления.
[20] В пользу независимых действий (лат.).
[21] Уложение 1845 г. содержало особое постановление только о лунатиках, или сонноходах, признавая таковых действующими без всякого разумения, в припадках своего нервного расстройства.