109. Утрата дееспособности. Душевные болезни

109. Утрата дееспособности. Душевные болезни. Перехожу к группе обстоятельств, устраняющих уже приобретенную вменяемость, первое место между которыми занимают душевные болезни[1], относя сюда как болезни мозга, так и нервные страдания, осложненные психическими заболеваниями.

"Еще в прошлом столетии,- говорит Дюбюиссон,- освобождение преступника от уголовной ответственности по поводу его психической ненормальности было явлением совершенно исключительным.

Но мало-помалу, и прежде всего во Франции, стала расширяться область невменяемости в силу душевного расстройства; за полном помешательством последовало признание частичного помешательства, мономании, болезненных поражений воли, нервных страданий, осложненных поражением психических отправлений, извращения наклонностей, нравственного вырождения, психопатии, так что теперь картина совершенно изменилась и признание невменяемости преступников в силу их психического расстройства становится явлением весьма частым: преступность, как мы видели, в глазах многих является разновидностью сумасшествия[3].

Общая характеристика душевных заболеваний, как в тесном смысле, так и являющихся дополнением или последствием нервных страданий, истерии (Крафт-Эбинг "Психопатология"), состоит в том, что у больных поводами к поступкам делаются обнаружившиеся вследствие заболевания мозга, т. е. обусловленные органически, возникающие самородно (изнутри) душевные волнения, страстные настроения, такие же влечения и стремления, идеи бреда и обманы чувств, и все эти поводы, как всякие органически обоснованные, принудительные влияния, проявляются в действиях помешанного с болезненной силой.

То же говорит и другой авторитетнейший представитель психиатрии, Гризингер. Существенный процесс сумасшествия состоит в том, что известные состояния мозга, известные настроения, чувства, волнения, суждения возникают изнутри, вследствие болезни душевного органа, тогда как в здоровом состоянии наши волнения, решения вызываются только достаточными внешними побуждениями; во-вторых, в том, что сама сила и продолжительность ощущений и представлений, даже возникших нормальным образом, поддерживаются и развиваются только изнутри. Беспричинность душевных состояний, немотивированная смена веселого и мрачного настроения встречаются часто, но у больных она делается исключительно господствующим явлением; безумные мысли появляются у всякого, но и уходят бесследно, и только у больных, встречая подготовленную почву, они повторяются постоянно, приобретают господство[5].

При этом, разумеется, душевное заболевание представляет значительное различие в типах и оттенках, представляющих не только различные симптомы, но иногда и совершенно разные общие картины, но классификация и симптоматология психических болезней в их соотношениях с преступностью не входят в курс уголовного права, а относятся к области судебной психиатрии или психопатологии, где и юрист найдет в нужных случаях указание симптомов, соответствующих той или другой форме предполагаемой или установляемой болезни.

Поэтому, не касаясь классификации и характеристики отдельных видов психических страданий, я остановлюсь только на некоторых относящихся сюда вопросах, возбуждающих особенный интерес с юридической точки зрения, при определении вменяемости и ответственности.

По своему течению болезненное расстройство душевной деятельности может быть не только непрерывное, прогрессирующее или непрогрессирующее, поддающееся излечению или неизлечимое, но оно может быть и периодическое, прерывающееся, так что между отдельными приступами помешательства могут быть более или менее продолжительные перерывы, так называемые светлые промежутки (lucida intervalla)[8]. Поэтому и в теории, и в практике возникает вопрос о юридическом значении преступных действий, учиненных в эти промежутки. С логической точки зрения, конечно, можно сказать, что если болезнь вполне прекратилась, хотя бы и на время, то все действия, совершенные в этом здоровом состоянии, должны быть вменяемы совершившему; но подобное положение вызывает возражения психиатров. Никакой врач, говорят они, а тем более судья не в состоянии, при подобных условиях, констатировать полное выздоровление больного. Видимость полного душевного здоровья, говорит Крафт-Эбинг ("Психопатология"), еще не доказывает его действительности. Даже при периодическом помешательстве, где всего скорее можно говорить о светлых промежутках между пароксизмами, внимательное, со дня на день наблюдение убеждает нас, что уже после нескольких приступов болезни наступают более или менее глубокие изменения мозговой деятельности, усиленная раздражительность чувства (неустойчивость душевного настроения), по временам беспричинная тоска...

По своему содержанию болезненное расстройство душевной деятельности может охватывать или умственную, мыслительную сферу душевной жизни, или сферу ощущений и чувствований, или, наконец, сферу волевых отправлений, причем поражения или изменения этих сфер могут существовать совместно или поражение одной из них получает более или менее исключительный, как бы преобладающий характер, давая главное содержание данной форме психической болезни.

Всего чаще, говоря о душевных болезнях, сумасшествии, имеют в виду поражение интеллектуальной сферы, но и в этом отношении исключительным признаком болезненного расстройства душевной деятельности отнюдь нельзя считать бессмысленный несвязный бред и столь же бессмысленные сумасбродные поступки. Давно уже психиатры стараются доказать, что общераспространенное отождествление сумасшествия с бессмыслием лишено основания; не только большинство душевных болезней начинается с болезненного изменения характера, аномалий в ощущениях и настроениях и зависящих от того душевных волнений, но иногда эти черты преобладают во весь первый период болезни или даже являются наиболее явственными признаками во весь период ее течения. Мало того, при первом посещении больницы душевнобольных мы убедимся, что между содержащимися находится весьма немного таких больных, у коих с очевидностью выражается полная беспорядочность идей и представлений, свойственные маньякам, или полное притупление, бесчувственность ко всему окружающему, характеризующая меланхоликов; напротив, большинство больных окажутся возбужденными или задумчивыми настолько же, как и большинство лиц, нас окружающих. Они занимаются своим делом, как и все; заговорите с ними - они ответят вполне обдуманно, логично; многие из них поразят своими познаниями, чистотою и правильностью их языка, верностью их суждений по огромному большинству вопросов. Но они - помешанные и, мало того, с точки зрения общественной, наиболее опасные; у них существует известная сумма идей, известная группа психических функций, совершенно анормальных, это - однопредметно помешанные или, как назвал их знаменитый Эскироль, мономаны.

Существование этих неполных форм поражения интеллекта объясняется условиями извращения психической деятельности человека, его мышления, его суждений. Это извращение относится, как указывает психиатрия, или к процессу мышления, или к его содержанию.

Такое расстройство мыслительной сферы является весьма часто высшей ступенью уже развившихся психических страданий и болезненного поражения сферы чувствований, настроений, нервных страданий или же самостоятельной первичной формой. Такова, например, форма чувственного бреда или галлюцинаторного помешательства (Крафт-Эбинг), главными симптомами которого служат мимолетные изменчивые идеи бреда и обманы чувств. Начинается болезнь почти внезапно и быстро достигает высоты своего развития, сознание больного глубоко омрачается под влиянием громадного накопления галлюцинаций или, по крайней мере, иллюзий органов чувств. Больной становится почти неспособным ориентироваться во времени и пространстве, бессвязно бредит, содержание его сознания занято калейдоскопической сменой идей преследования, величия, самоуничижения, ипохондрическим, эротическим и религиозным бредом. Действия подобных больных в высшей степени неожиданны и внезапны; они не узнают окружающих, принимают их за убийц, бесов, зверей, угрожающие или повелительные голоса, слышимые больными, легко ведут к насильственным действиям против других лиц. Сюда же, далее, принадлежит сумасшествие (paranoia), и при этой самой типичной форме сумасшествия, как поражения мыслительной сферы, идеи бреда развиваются первично, а не из предшествующего им и существенно содействующего их образованию изменения в чувствованиях и в настроении духа. Идеи бреда отличаются у параноиков крайней устойчивостью, постоянством и обнаруживают наклонность к систематизации, к логическому сочетанию и прочному усвоению их сознанием, так что влекут за собой изменение отношений больного к внешнему миру, преобразование прежней психической личности в новую болезненную личность. Сами идеи бреда не всегда носят на себе отпечаток очевидной нелепости; напротив того, они иногда могут казаться основанными на действительности. Кроме того, эти больные умеют при случае искусно скрывать свой бред, сохраняют внешнее самообладание и способность к логическим заключениям и суждениям. В первичном сумасшествии, смотря по содержанию идей бреда, различают несколько видов: бред преследования с его разновидностями - бредом ревности, сутяжничества; политическое сумасшествие, или бред преобразований; религиозное и любовное сумасшествие.

В эту же группу психических страданий входит приобретенное слабоумие в отличие от прирожденного, или идиотизма, наступающего после бывших психозов, после местного физического заболевания мозга, повреждения черепа и т. п., старческого слабоумия и в особенности прогрессивного паралича (dementia paralitica).

Далее, душевное расстройство может распространяться на сферу ощущений, чувствований, на перемену настроений, на болезненное изменение способности правильно оценивать сознанное и сообразно сознанному руководить собой и своими действиями, причем такое изменение или является первым проявлением наступающего психического расстройства, или даже составляет характеристический признак всей душевной болезни. Восприятие впечатлений, логическая конструкция идей и представлений, вся умственная работа совершается, по-видимому, по тем же законам, как и у людей здоровых; но изменяется процесс оперирования этими представлениями как мотивами деятельности. Сюда относится прежде всего меланхолия, или мрачное помешательство. Болезненное душевное нерасположение проявляется в виде душевной боли, упадка духа, мрачной раздражительности, подавленности. Внешний мир является больному мрачным и противным, все окружающее представляется совершенно изменившимся, бесцветным, лишенным радостей, любви и надежд. Больной утрачивает всякую привязанность к самым близким ему лицам, не находит никакого удовольствия в своих любимых занятиях, никакой радости и облегчения в религии. Он чувствует себя равнодушным ко всему, отупелым, потерявшим свое прежнее человеческое достоинство, начинает сомневаться, имеет ли он право на Божие милосердие, на само существование свое в мире. В двигательной стороне психических процессов обнаруживается ослабление, задержка; он лишается всякой энергии, становится вялым, запускает свои текущие дела, относится с равнодушием к своим обязанностям. Общий упадок жизненной энергии и самочувствия находит свое выражение в осунувшемся, понуром виде таких больных, в их тихой, едва слышной речи, в крайней ограниченности и медленности всех движений и в вялости и слабости всей мускулатуры у них; эта несвобода двигательной сферы и упадок волевой энергии могут порой доходить до полной приостановки двигательных актов. При этом нередко в начальном своем периоде болезнь не сопровождается бредом (melancholia sine delirio), но даже и в этом периоде это психическое заболевание может быть источником преступлений под влиянием так называемой предсердечной тоски или тоскливых ожиданий, соединенных с тягостными ощущениями давления, нытья и стеснения в подложечной ямке (anxietas praecordialis), или под влиянием болезненных чувствований и навязчивых идей, хотя больной и сознает болезненное их содержание; таковы, например, случаи самоубийства, косвенного самоубийства, т. е. учинения преступления, влекущего смертную казнь, и т. п. Другую форму этой группы душевных заболеваний составляет мания, когда изменения в сфере чувства и в душевном настроении доходят до сознания в виде чувствования удовольствия, повышенного психического благосостояния. Весь мир получает в глазах маньяка особую привлекательность и интерес, почему больной ищет новых впечатлений, охотно отправляется в общество, в путешествия. Вместе с экзальтацией, беспричинным возбуждением проявляется быстрая смена психических процессов - как относительно воспроизведения представлений и их координации, так и относительно преобразования их в двигательные импульсы (exaltatio maniaca). Больной становится смелым и предприимчивым, неугомонным в своей деятельности. Такие больные не могут усидеть на месте, беспрестанно переменяют занятия, много пишут, надоедают посещениями своим знакомым, вечно торопятся, вечно веселы, любят принаряжаться и расположены к излишествам разного рода; при этом у больных этого рода часто не замечается очевидных идей бреда, они доказывают даже своей деятельностью значительную способность к умственным отправлениям и умеют оправдывать свои неуместные и слишком поспешные поступки (folie raisonnante), но в то же время больные крайне раздражительны, придирчивы, надоедливы, иногда на каждом шагу нарушают самые обыкновенные правила здравого смысла, нравственности, обычая и приличий. В высшей степени своего развития маниакальное возбуждение переходит в так называемое неистовство (mania dicta), когда безумная веселость сменяется гневным возбуждением; пение, свист - криками и воем, плачем и бешеным исступлением, действия не мотивируются внешними впечатлениями или какой-либо потребностью организма, а происходят автоматически и мимовольно, стремление к движению переходит в стремление к разрушению.

Этой областью ненормальных психических состояний не исчерпываются все типы душевных страданий; новейшая психиатрия пытается еще более расширить круг невменяемых деяний, причисляя сюда и такие состояния, где остается нормальным сформирование идей и представлений, сфера мыслительная, где также нормальной является и сфера ощущений, чувствований и, следовательно, оценка сознанного, как возможного мотива деятельности, но где парализована или болезненно изменена способность действовать по закону достаточной причины, вместо коей является неодолимое, неотвратимое стремление или наклонность к преступлению в различных формах так называемого психического вырождения[14]. Это именно та почва, на которой и поныне ведется жаркий бой не только между юристами и врачами, но даже и между психиатрами, причем, как и всегда, стороны доходят до крайностей, зачисляя, с одной стороны, в группу психических болезней всякое проявление преступности, указание на неприспособленность лица к условиям общественной жизни, на психическую неуравновешенность, считая само преступление симптомом болезни; а с другой- отрицая существование каких бы то ни было болезненных случаев проявления самых извращенных наклонностей, извращенного настроения воли.

Трудность определения практического значения этого типа психической ненормальности значительно усиливается еще оттого, что между психиатрами, его защищающими, не существует единства воззрений как относительно объема, так и относительно характеристических его признаков. Между ними в этом отношении можно подметить два течения: одни видят в таком состоянии особую патологическую форму психической жизни, психическую болезнь, другие же рассматривают такое состояние как проявление предрасположенной к тому организации, как продукт вырождения.

Представителем первого оттенка является еще недавно весьма распространенное учение о неотразимых влечениях к учинению определенной категории преступлений, как пиромания, или наклонность к поджогам, клептомания - наклонность к воровству, фономания - наклонность к убийству и т. д. Но все эти типы ныне в психиатрии или подведены под формы действительного психического расстройства, или отброшены, как фантомы, имевшие, по замечанию Иделера, одну цель - облегчить малосведущим экспертам разрешение трудных вопросов психиатрии[15].

Более устойчивым оказалось учение о так называемых импульсивном и нравственном помешательствах[16].

Под импульсивным помешательством, говорит Маудсли, нужно понимать такую ненормальность психической жизни, когда мыслительные функции совершаются правильно, когда не поколеблена, по крайней мере заметным образом, сфера ощущений и чувств, но у человека появляются неожиданные, противоречивые его пониманию, его склонностям и чувствам стремления, порывы, направляющие его к преступной деятельности, в особенности к насильственным действиям против себя или других лиц; больной сознает всю нелепость этих побуждений; они направляются против лиц, к которым он не только не имеет никаких враждебных чувств, а напротив, с которыми связан чувствами глубокой дружбы, истинной любви, например, против жены, детей; больной усиленно борется с этими стремлениями, принимает предупредительные меры, например, в момент такого гнетущего побуждения удаляясь в дома для умалишенных; иногда ему удается побороть эти порывы, предупредить их последствия, а иногда они воплощаются в самоубийство или в кровавые, тяжкие, необъяснимые злодеяния. Подобно тому как расстроенное состояние нервных центров ведет к нарушению координации движений и производит спазматическую или конвульсивную мышечную деятельность, так и расстроенное состояние психических центров ведет к нарушению здоровой координации идей и производит спазматическую или конвульсивную психическую деятельность. В одном случае человек не имеет возможности производить правильных движений; в другом- он не в силах правильно думать; в обоих случаях движение и мысль зло играют им, хотя и при полном сознании с его стороны, а учиненное им иногда тяжкое злодеяние является мимовольным, импульсивным[17].

Иначе характеризуется нравственное помешательство, поражающее сущность психической личности - характер и высшие этические чувствования[18]. Существует, говорит Маудсли, форма душевного расстройства, при которой, без мнимых и ложных ощущений или нелепых идей, симптомы психического страдания - болезни, по мнению одних, вырождения, по мнению других,- проявляются главным образом в извращении нравственных понятий, в извращении привязанностей, наклонностей, настроения, привычек и поступков. Нравственно помешанный утрачивает способность к истинному нравственному чувству, все его побуждения, которым он отдается без борьбы, чисто эгоистического свойства. В основе всех его поступков лежат безнравственные мотивы, которым он следует без всякого видимого желания сопротивляться. Нравственная нечувствительность его поразительна. "Чуждые всему,- говорит Крафт-Эбинг,--благородному и прекрасному, не восприимчивые ни к каким добрым движениям чувства, эти несчастные выродки уже с самого раннего возраста удивляют окружающих лиц недостатком детской любви и родственных привязанностей, отсутствием всякого влечения к товариществу и дружбе, холодностью сердца, равнодушием к счастью и горю самых близких им лиц, полным безучастием ко всяким вопросам общественной жизни. Сознания наказуемости деяний у таких людей нельзя отрицать, но оно ограничивается простым знанием известных предписаний закона, без всякого понимания нравственной сущности этих предписаний, способность же суждения сводится у них на оценку эгоистических мотивов полезности или вредности задуманного деяния; право и закон представляются для них простыми полицейскими предписаниями. Для них невозможны исправление и ограничение чувственных эгоистических побуждений нравственными воззрениями, и притом именно вследствие ненормальной организации мозга (или заболевания его), между тем как, с другой стороны, благодаря именно такому состоянию мозга, чувственные побуждения болезненно нарастают, усиливаются и извращаются (вырождаются)". При этом, по указанию Маудсли, ум остается совершенно нормальным, за исключением того оттенка болезненных, чувств, под влиянием которого человек думает и действует[19]. Нельзя не удивляться изобретательности этих людей, когда они начинают объяснять, извинять и оправдывать свои поступки. Преувеличивая одно, отрицая другое, они придают всему такую форму, что сами уже являются жертвами непонимания или недоброжелательности. Иногда случается даже, что их умственные способности становятся как-то острее прежнего. Логика их доводов поразительна, может быть, впрочем, потому, что все умственные способности направлены исключительно к удовлетворению и оправданию их эгоистических желаний. К этому нельзя не прибавить, что у таких лиц симптомы нравственного помешательства иногда несколько предшествуют симптомам действительного умственного расстройства, как, например, в случаях острой мании, общего паралича или старческого слабоумия.

На этот тип психического расстройства указывал еще Причард; его существование защищали Despine, Brierre de Boismont, Falret, Solbrig, Thomson и др.; за последнее время, впрочем, среди психиатров слышатся голоса, возражающие против самостоятельного значения этой формы психических заболеваний или дефектов[20].

Наконец, наряду с нравственным помешательством ставят еще более широкое понятие нравственного вырождения, передаваемого от поколения к поколению, упадка нравственных сил, создающего выродков, неуравновешенные организмы, психически оскудевших (Дриль). Учение это, впервые высказанное психиатрами с Морелем во главе, в настоящее время особенно поддерживается представителями уголовной антропологии[21]. Что же такое эти выродки человечества? Вот описание, данное Falret[22], этого типа: "Это личности странные, самодурные, с невозможным характером, не подчиняющиеся никаким обыкновенным правилам. Это эксцентрики, оригиналы, люди внеобщественные, не могущие подчиняться никаким общественным законам. Их разум не помрачен, как при душевной болезни, но их характер, их нравственность полны аномалий, хотя часто нужны целые годы, чтобы этот вид психического расстройства обнаружился и сделался очевидным для всех; с детства они бич семьи, они стараются быть выгнанными, хотя бы путем учинения разного рода проступков, из пансионов, семинарий, институтов, исправительных заведений, куда их отдают, они обнаруживают рановременно порочные инстинкты, благодаря чему на них начинают смотреть как на существа цинические, жестокие, опасные; они последовательно пробуют разные занятия, не привязываясь ни к одному; они не могут ни на чем сосредоточиться; они беспрестанно переменяют место жительства, среду, отношения, занятия, средства существования, ничто не может удержать их на правильной дороге: ни наказания родителей, ни советы друзей, ни несчастья разного рода, которые создаются их поведением. Личный опыт, тяжкие житейские испытания, которые обыкновенно содействуют исправлению натур наиболее испорченных, если они только способны к исправлению, не имеют никакого значения для этих исключительных натур, злополучно рожденных, предназначенных для зла самим рождением, которых ничто не может изменить- ни другие люди, ни само лицо. Особенно резко выраженную форму психического вырождения представляют те состояния, при которых индивидуум, несмотря на доставшиеся ему в удел блага цивилизации и воспитания, остается все-таки лишенным самой высокой человеческой способности, а именно- способности приобрести этические представления о добре, о прекрасном, о религии и т. п., образовывать из них нравственные суждения и понятия и употреблять их в дело как побуждающие или поддерживающие мотивы поступков; мозг, которому чужда эта способность, оказывается уже от рождения низшим по своему развитию, дефектным, функционально дегенеративным. Такое вырождение является или как состояние врожденности - как нравственный идиотизм - или может быть приобретенным в течение жизни и является тогда органическим последствием воздействия на мозг. Так как, однако же, течение представлений с внешней (формальной) их стороны и образование интеллектуальных (чисто отвлеченных) суждений о пользе и вреде совершаются у подобных субъектов почти вполне правильно, то и процессы логического суждения и умозаключения остаются для них возможными. Это обстоятельство маскирует полную органическую невозможность образования здесь нравственных убеждений и этических чувствований и иногда ведет к тому, что такие выродки, при обсуждении их поступков, ставятся на одну доску с людьми безнравственными в обыкновенном смысле слова, а иногда даже с преступниками"[23].

Такую же характеристику дают другому типу таких выродившихся натур - психопатам. Психопаты, говорит проф. Балинский[24], это такие индивидуумы, которых все умственные способности представляются в нормальном равновесии; у них сохраняется память и логика, но теряется интерес ко всем высшим задачам жизни, притупляется то чувство, которое у нас тесно связано с понятием об общественном приличии и благе, о долге человечеству, и является грубое эгоистическое направление: для них нет ни семьи, ни друзей, они избегают труда, лгут, фантазируют, действуют нередко смело, импульсивно и становятся опасными. Люди, у которых под влиянием мозгового процесса и различных злоупотреблений целый ряд живых некогда понятий становится мертвой буквой, удерживается в сознании лишь памятью; люди, которые относятся к этим понятиям безразлично, так что последние не могут составить противовес их сильным эгоистическим стремлениям,- больны. Больные эти крайне опасны для общества и не могут быть терпимы в его среде, они втягивают в преступление людей малоразвитых и слабых характером и становятся опасным орудием в руках опытных преступников. В обыкновенных домах умалишенных содержать их трудно; они вредны для других больных и переносят с трудом продолжительное заключение. Им нужна известная доля свободы, всего лучше помещать их под наблюдением опытного врача в более свободных заведениях, устроить правильные гигиенические условия их жизни, подобрать соответствующие для них занятия; тогда больные эти до известной степени поправляются и долгое время могут казаться людьми вполне здоровыми; но раз они выйдут из единственно возможной для них колеи, то жизненная несостоятельность их проявится с полной очевидностью.

Но, не касаясь вопроса о том, какие меры должны быть принимаемы против нравственно помешанных психопатов или нравственных выродков, нельзя не сознаться, что приведенная выше обрисовка этих типов по неопределенности признаков захватывает целую серию наиболее опасных преступников, людей с порочными антисоциальными наклонностями и нравами, преступников-рецидивистов; поэтому понятно, что в интересах общественного порядка и спокойствия к учению о причислении преступников этого типа к невменяемым и, следовательно, уголовно безответственным нужно относиться с возможной осторожностью и осмотрительностью. В этом отношении нельзя не обратить внимания на то, что говорит один из главных защитников учения о нравственном помешательстве, Маудсли: "Порочное действие или преступление само по себе еще не доказывает помешательства; для того чтобы признать нравственное помешательство, необходимо проследить его через целый ряд болезненных симптомов, совершенно так же, как мы определяем поступки здорового человека на основании его побуждений... Если бы меня спросили,- продолжает он,- должны ли люди, страдающие нравственным помешательством, быть во всех случаях изъяты от всякой ответственности за свои поступки, я бы не решился отвечать утвердительно без оговорок. Они, конечно, не способны к нравственной ответственности в полном смысле этого слова; все сознание ответственности проистекает у них только из чувства страха. Но опыт показывает, что этот страх действует на многих благотворно и что даже само наказание оказывает иногда полезное влияние и представляет в некоторых случаях самое полезное лекарство. Подобно тому как человек с болезнью сердца может спокойно работать, хотя не может бегать наперегонки, точно так же человек, не совершенно здоровый умственно, способен сознавать некоторые простые обязанности жизни, хотя не в состоянии выносить серьезных нравственных усилий. Во многих случаях, конечно, не может быть и речи о каком бы то ни было наказании, а во всех случаях вообще было бы, кажется, справедливо признать видоизмененную ответственность, степень которой там, где она существует, должна определяться обстоятельствами каждого случая".

Справедливо замечает А. Меркель, что от душевных болезней должны быть отличаемы проявления злого характера, ненормальности характера, как, например, одностороннее развитие порочных склонностей и свойств; отсутствие сострадания, притупленность чувств не устраняют связи совершенного с духовной личностью учинившего и не устраняют вменения. При этом безразлично, были ли эти свойства характера унаследованы, прирожденны или нет, соединялись или не соединялись они с какими-либо физическими аномалиями или уродствами, так как и эти признаки не устраняют различия между людьми, обладающими минимальными нравственными средствами и ничтожными силами противостояния побуждениям к преступлению, и теми, которые утратили способность распоряжаться средствами противодействия такому влечению благодаря душевным болезням. В силу этого, прибавляет Меркель, и прирожденные преступники или, вернее, преступные натуры не должны быть смешиваемы с умалишенными преступниками[25].

В нашем праве первые постановления о безответственности душевнобольных встречаются в Новоуказных статьях 1669 г.: "аще бесный убиет, не повинен есть смерти"[26]; затем, Воинский артикул упоминает только об учинении воровства в лишении ума (арт. 195), об учинении самоубийства в беспамятстве, болезни и меланхолии (арт. 164) и об оставлении караула по болезни (ст. 41). Но все эти постановления были недостаточны. В 1776 г. Сенат по делу капитана Ефимовича, зарезавшего в безумии свою жену (Полное собрание законов, № 14539), полагал, что так как на сии случаи точных законов нет, то за действия таковые отдать его в монастырь, а затем, если в прежнее состояние придет, и тогда какому за такое преступление подлежать будет церковному покаянию и на сколько времени, предоставить разрешению Святейшего Синода; но императрица не утвердила приговор и передала дело в совестный суд, согласно ст. 399 Учреждения для управлений губерний 1775 г.[27] Затем, в 1801 г. (Полное собрание законов, № 19846) губернатору Лопухину по поводу отдачи им под суд умоповрежденного крестьянина за убийство дяди было объяснено, что таковых следует отсылать во врачебную управу для освидетельствования, а оттуда в дом умалишенных, а суду предавать нет основания, ибо на таковых нет ни суда, ни расправы, и чтобы сообразно с этим и впредь так поступать. Эти узаконения вместе с Проектом 1813 г. легли в основание Свода законов 1842 г. и перешли в Уложение 1845 г., которое постановляло, что преступление или проступок, учиненные сумасшедшим, не вменяются в вину, когда нет сомнения, что сумасшедший по состоянию его в то время не мог иметь понятия о противозаконности и о самом свойстве своего деяния, причем слово "сумасшествие" не имело технического значения и могло быть прилагаемо ко всем видам душевных страданий[28].

Действующее Уложение в ст. 39 говорит о болезненном расстройстве душевной деятельности как о причине невменяемости, предполагая, однако, что под это широкое понятие подойдут только такие формы душевных страданий, при которых уничтожается общий критерий вменяемости.

Душевная болезнь, конечно, исключает ответственность только в том случае, когда она существовала в момент учинения деяния; поэтому наличность такого ненормального состояния в каждом отдельном случае должна быть доказана, и притом в порядке, особо установленном законами процессуальными. Сенат по этому поводу высказал (реш. по делу Чернядева, 73/430), что одно предположение или сомнение относительно существования такой болезни не может служить поводом к признанию невменяемости, а в решении по делу Кичеева (реш. 72/574) - что согласно с законом при каждом новом преступлении, совершенном лицом хотя и признанным однажды сумасшедшим, вопрос о невменяемости должен быть возбуждаем вновь, независимо от прежнего освидетельствования сумасшедшего, которое сохраняет полную силу только по отношению к его гражданской правоспособности; поэтому судебное преследование, по мнению Сената, может быть возбуждено и относительно лица, не только признанного официально сумасшедшим, но и находившегося в момент совершения деяния в доме для умалишенных, хотя нельзя не прибавить, что мнение это, опиравшееся на букву ст. 95 и 96 Уложения 1845 г., не находит более опоры в действующем законе.

Конечно, и душевная болезнь, появившаяся после учинения преступления, не остается без влияния на участь преступника, но это влияние относится к процессуальному, а не к материальному праву. Так, душевная болезнь обвиняемого или подсудимого останавливает безусловно производство, в какой бы момент процесса она ни обнаружилась: поэтому наступление таковой после объявления приговора, но до вступления его в силу прерывает течение апелляционных и кассационных сроков обжалования. Исполнение приговора о лишении свободы по п. 1 ст. 959 отлагается для лица, находящегося на свободе, до выздоровления подсудимого, но денежная пеня подлежит, конечно, исполнению.

________________________________________

[1] См. литературные указания в моем "Курсе", I, пр. 312. Esquirol, Des maladies mentales, 1838 г.; Morel, Traite de la medecine legale des alienes, 1866 г.; Briere de Boismont, De la responsabilite legale des alienes, 1863 г.; Tardieu, Etude medico-legale sur la folie, 2-е изд. 1880 г.; Legrand du Saulle, La folie devant les tribunaux, 1864 г., его же, Trait! de medecine, legale, 2-е изд. 1886 г.; De Barck, Les frontieres de la folie, 1897 г.; популярное изложение психических расстройств у D'allemagne, La volonte, 1898 г.; Ideler, Lehrbuch der gerichtlichen Psychologie, 1859 г.; Ellinger, Zurechnungfsahigkeit, 1861 г.; I. Schilling, Psychiatrische Briefe, 1863 г.; E. Ricker, Die Seelenstorungen in ihrem Wesen und ihrer Behandlung, 1864 г.; Delbruck, Gerichtliche Psychopathologie, 1897 г.; Сенкей. Лекции о душевных болезнях, пер. Исаина, 1870-1871 гг.; Каспер. Практическое руководство к судебной медицине, отд. 2; Душевные болезни и способность & вменению, обраб. С. Штейнбергом; Гризингер. Душевные болезни, пер. Овсянникова, 1867 г.; Маудсли Г., Ответственность при душевных болезнях, пер. Чечотта, 1875 г.; Крафт-Эбинг. Учебник психиатрии, пер. Черемшанского, 1882 г., 2-е изд. 1891 г.; его же, Судебная психопатология, перев. Черемшанского, 1895 г.; Казачек. Психиатрия и право, в Юридическом вестнике за 1880 г.; Константиновский И., Русское законодательство об умалишенных, 1887 г.; Сербский В., Судебная психопатология, 2 т., 1896-1900 гг.

[2] Dubuisson, De revolution des opinions en mattere de responsabilite; несмотря на то, что автор психиатр и статья напечатана в Archives de l'antropologie criminelle (1887 г., №8, с. 101 и след.), он весьма предостерегает от новейших увлечений психиатрии. Много интересных данных по вопросу о влиянии душевных болезней на вменяемость можно найти в исследовании Д. Дриля, Малолетние преступники, 1884 г., в исследовании, по направлению, впрочем, совершенно противоположном статье Дюбюиссона; Vargha, Irrsinn und Verbrechen в его Abschaffung der Straf knetschaft, I, № 3.

[3] По поводу стремления видеть в каждом преступнике психически больного я позволю повторить сказанное мной в 1874 г., в "Курсе", I, прим. 315: теперь психиатрия сделала большие шаги вперед, хотя ее истинно научная основа, физиологическая психология, еще зарождается: масса наблюдений придает действительную вескость мнению знающего и опытного психиатра; но зато нередко встречается ныне другое обстоятельство, грозящее сделаться новым источником судебных ошибок,- это стремление многих психиатров выйти за пределы своей компетентности, заменить истинно'медицинскую точку зрения отвлеченной, тенденциозной; стремление, по естественным причинам вызывающее нередко недоверие и ко всем выводам эксперта-психиатра. Психиатры забывают, что их задача не состоит в решении вопроса о том, заслуживает ли данное лицо общественной кары, а они констатируют только, находился ли обвиняемый в момент совершения деяния в болезненном состоянии или нет. Обсуждение же этого вопроса должно быть сделано врачом, по возможности независимо от юридической или моральной оценки деяния...; идея о том, что карательная деятельность государства, безотносительно к ее содержанию, есть зло, и притом не только при будущем идеальном, но даже и при настоящем строе общественном, нередко проглядывающая в психиатрических трудах, приводит даже к защите такого парадокса, что всякое преступление есть сумасшествие. Ср. Molinier, Tratte, II.

[4] Tarde, La Philosophie penale, гл. IV, Theorie de l'irresponsabilite, в этом признаке самоотчуждения видит характеристический признак всех душевных болезней.

[5] A. Merkel, ї 24: характеристическим признаком этих болезней со стороны физиологической является соприсущее им заболевание мозга как носителя душевных функций, а со стороны психической - неправильности душевного состояния, выступающие преимущественно или в сфере умственной, или в сфере ощущений, или в сфере воли, или совместно во всех этих сферах. Исключительное заболевание - мыслительной, чувствующей или волевой сферы вследствие тесной связи между ними представляется невозможным.

[6] Не могу также не прибавить, что и в самой психиатрии научная классификация и группировка психических заболеваний представляется совершенно неустановившейся, как это можно видеть из сопоставления учебников разных авторов - не только отдельных национальностей, французских и немецких, но и одной, например Гризингера и Крафта-Эбинга, и даже одного последнего в различных периодах его литературных работ.

[7] Крафт-Эбинг в Психопатологии различает от душевных болезней психическое недоразвитие, нервные болезни, осложненные помешательства и психические вырождения.

[8] Крафт-Эбинг, Психопатология, периодическое помешательство в его разнообразных формах - меланхолии, мании, смешанной формы (folie circulaire, folie a double forme) и т. п.

[9] Безумие или скрытое безумие (лат.).

[10] Временное помешательство (лат.).

[11] Ср. Janka, Strafrecht; Крафт-Эбинг. Учение об остром или скоропреходящем помешательстве, пер. Гольденбаха, 1867 г.; Психопатология; Маудсли, говорит: "Допуская с полным убеждением существование временного помешательства после какого-нибудь сильного внешнего возбуждения, там, где можно доказать эпилептический или душевно-болезненный невроз или повреждение головы, от которого в то самое время или позднее пострадали умственные способности, или, наконец, там, где от прежнего приступа помешательства осталась наклонность к повторению болезни, я, конечно, отношусь с крайним недоверием к тем случаям, когда временное помешательство приводится в извинение преступления помимо наличности одного из перечисленных условий. Возможно, что внезапный приступ помешательства действительно овладел преступником и прошел так же внезапно, но пока единственным доказательством этого факта остается одно только преступление, благоразумие заставляет отвергать такие заявления".

[12] С таким же скоропреходящим характером являются острые состояния предсердечной тоски (raptus melancholicus). Такие случаи сильной предсердечной тоски встречаются, хотя и редко, у душевно здоровых людей. Тоскливое чувствование овладевает человеком внезапно, сопровождается полной утратой самосознания и вызывает бурные рефлексы в двигательной сфере (Крафт-Эбинг); наконец, такие же скоропреходящие приступы психического расстройства нередко наблюдаются у эпилептиков; они, замечает Крафт-Эбинг, имеют для суда громадное значение, так как трудно поддаются доказательству, а по способу своего проявления ставят жизнь окружающих больного лиц в величайшую опасность. Проявления этой формы так же разнообразны, как и соматические симптомы падучих припадков, но общим их признаком является помрачение или исчезновение самосознания, так называемое эпилептическое отупение (stupor epilepticus), соединенное иногда с устрашающими галлюцинациями, мимолетными идеями преследования. Крафт-Эбинг полагает, что большинство случаев скоро-проходящего помешательства составляют проявления эпилепсии; и в приведенном у него мнении Труссо высказывается мысль, что можно безошибочно утверждать, что необъяснимые, безмотивные случаи убийства составляют выражение полного или неполного эпилептического приступа. Точно так же и у истерических больных, как у эпилептиков, случаются кратковременные состояния душевного расстройства, продолжающиеся всего лишь несколько дней или даже часов. Они проявляются в виде галлюцинаций и бреда с эротическим или религиозным содержанием; такие помешательства наблюдаются большей частью в связи с судорожными истерическими припадками (Крафт-Эбинг).

[13] Так, из французских криминалистов защищают ответственность однопредметно-по-мешанных за все деяния, выходящие за пределы их idee fixe, Bertauld; Trebutien; в Германии- Geib. Kostlin, System, предлагает в этих случаях назначать дисциплинарную ответственность.

[14] У Крафт-Эбинга, Психопатология, литература вопроса. Ср. подробное описание различных видов вырождения у J. Dallemagne, Les degeneres et desequilibres, 1895 r.

[15] У нас вопрос о пиромании был специально возбужден Министерством юстиции в 1864 г., и медицинский совет отверг существование этой формы душевного расстройства; Журнал Министерства юстиции, 1865 г., № 11. Ср. литературные указания в моем "Курсе", I.

[16] При этом некоторые из новейших психиатров эти виды относят к группе психических вырождений. Так смотрит Крафт-Эбинг - "Психопатология",- который прибавляет, что ни то ни другое из этих названий не выражает понятия о строго определенной форме помешательства.

[17] Крафт-Эбинг говорит, что характеристическим признаком импульсивного помешательства является ненормальная возбудимость психомоторного аппарата, вследствие чего представление в его зачаточном состоянии оказывается уже достаточным для непосредственного, помимо воли и сознания, превращения в действие. К этой форме Крафт-Эбинг относит случаи так называемых мономаний.

[18] Ср. Зольбриг. Преступление и сумасшествие, перев. Шульца, 1868 г.; Wahlberg, Moral Insanity, в его Gesam. Schriften, II, №9; Розенбах. Учение о нравственном помешательстве, 1893 г.; Боткин А. Нравственное помешательство в судебно-медицинском отношении, 1893 г.

[19] Крафт-Эбинг, видит в этой нравственной слабости не душевную болезнь, а особую форму нравственного вырождения, обусловленного низшей мозговой организацией, анатомо-физиологическими дефектами, наследственностью. Соответственно ему он находил у больных этой группы не только нравственный, но и умственный изъян, иногда даже ясно выраженное слабоумие, хотя и он не отрицает в них хитрость и находчивость.

[20] Может ли, спрашивает Бер, Der Verbrecher, недостаток нравственных ощущений, нравственного чувства, рассматриваться как особый тип .душевного расстройства? Существует ли нравственный идиотизм, т. е. психическая болезнь, проявляющаяся только в извращенности этической сферы, в совершении дурных поступков, без совместного заболевания других сфер душевней жизни? Более близкое наблюдение лиц этой группы, надлежащая оценка данных, которыми располагает наука, опытное изучение преступников и душевнобольных- все это самым решительным образом противоречит установлению этого типа душевных заболеваний. Число наиболее влиятельных специалистов, восстающих против этого учения, в новейшее время возрастает в громадной прогрессии, и высказывается пожелание, чтобы самое название "moral insanity", способное порождать недоумения и приводить к ложным выводам, было изгнано из области психиатрии. Ср. также H. Meyer, Lehrbuch; Merkel, Lehrbuch.

[21] Morel, Traite degenerescences de l'espece humaine, 1857 г., Sergi, Les degenerescences humaines, 1888 г.; Дриль Д., Психофизические типы в их соотношении с преступностью и ее разновидностями, 1890 г.

[22] Это описание приведено в статье Дюбюиссона.

[23] Крафт-Эбинг сближает психическое вырождение с душевным недоразвитием, но разницу он видит в том, что при состояниях вырождения болезнетворная причина не полагает окончательного предела дальнейшему развитию в раннем возрасте человека, а напротив, позволяет ему развиваться дальше, но только в болезненном, извращенном направлении. Формы такого вырождения, по его мнению, так разнообразны, что едва ли и мыслимо установить определенные клинические типы этого помешательства; ключом к пониманию их служит только подробный анализ каждого отдельного случая.

[24] Экспертиза по делу Семеновой в "Вестнике клинической и судебной психиатрии", 1885 г., №1.

[25] Крафт-Эбинг, относящий нравственное помешательство к причинам, устраняющим вменяемость, требует осторожного отношения к этому типу, так как их необходимо отличать от преступника привычного, который решается на противозаконные действия вследствие неправильного и недостаточного воспитания, произвольного стремления к пороку, так что если экспертиза не откроет у таких обвиняемых никаких клинических признаков психического вырождения, то преступники должны быть отсылаемы в тюремные учреждения, устроенные на прогрессивной системе, для лечения и исправления их, где они и должны оставаться до исчезновения их общеопасности, а если будут установлены признаки вырождения, то они должны быть заключаемы на всю жизнь в заведения для помешанных. Далее, по поводу этой последней группы он прибавляет, что вопрос об ответственности таких выродков должен считаться открытым. Подобные вырожденные вовсе не способны к мирному и разумному существованию в гражданском обществе, на что они не имеют никакого права, будучи в высшей степени общеопасными людьми, каковыми они остаются всю свою жизнь, так как врачебное искусство бессильно устранить их глубокое душевное расстройство. Но, удаляя их из общества, лишая их свободы, не следует клеймить их именем преступников, потому что они только несчастные, заслуживающие глубокого сострадания, а не кары. Относительно же психических выродков вообще Крафт-Эбинг говорит, что там, где замечаются только элементарные аномалии душевных отправлений и общая неустойчивость психических процессов без настоящего помешательства, всего справедливее будет признавать смягчающие вину обстоятельства. Даже Prins, Science, №402, говорит: мы полагаем, что при современном состоянии наших знаний нравственно-помешанный должен быть признан виновным и должен подлежать наказанию. При извращении нравственного чувства осуждение и наказание представляются нравственной необходимостью как по отношению к преступнику, так как нравственной распущенности было бы справедливо противопоставить нравственное принуждение, так и по отношению к третьим лицам, так как при борьбе за право нужно иметь в виду не только злодеев, но и других; эти другие - существа слабые, нерешительные, колеблющиеся, которых ничего не стоит возбудить или поддержать их намерения; которые в случае искушения, побуждающего подражать преступнику в расчете на удовольствие или выгоды преступления, могут быть удержаны угрозой наказания.

[26] Уже в выписях из Соборного деяния 1667 г. 17 июня (Полное собрание законов, № 412) было сказано: "А кто юродивый от рождения есть, за малоумие его ниже хвалити, ниже хулити достоит, только помиловать подобает, человеколюбия ради, зане есмы все едина тварь Божия и плоть всяцей нужде подлежащая".

[27] На практике наказания заведомо умалишенных встречались весьма нередко. Муллов приводит даже дело 1790 года, в коем был пытан и наказан виновник драки, который был нем, глух и дураковат. Самозванец Ивашко Клеопин, заведомо умоповрежденный, был казнен. Однако Горегляд, Начертание, 1815 г., прямо выводит из отдельных узаконений, что по нашему праву лишенный ума не подлежит наказанию.

[28] Совершенно несостоятельно определение сумасшествия в законах гражданских, т. X, ст. 366: сумасшедшими почитаются те, коих безумие происходит от случайных причин и, составляя болезнь, доводящую иногда до бешенства, может наносить обоюдный вред обществу и им самим, и потому требует особого надзора.