103. Значение метафизической и позитивной формулы вменяемости. Уменьшенная вменяемость
103. Подводя итог всему вышеизложенному, я прихожу к следующим выводам.
Введение в законную формулу вменяемости метафизического критерия, т. е. признака свободы воли, вносит в область уголовного права понятие, вызывающее нескончаемый спор и борьбу во всех отраслях человеческого знания.
При такой постановке крайне трудным является разрешение вопроса о вменяемости в отдельных конкретных случаях, когда эксперту, а за ним и суду придется устанавливать и доказывать свободу или несвободу воли подсудимого.
Само разрешение вопроса о вменяемости в смысле признания критерием таковой наличность в действующем по собственному почину и из себя свободной воли представляется теоретически неверным и практически непригодным: теоретически - потому, что принятие бездоказательного положения о свободе человеческих действий противоречит неоспоримому господству закона достаточной причины во всей области конечных явлений; практически - потому, что с принятием принципа самоизвольности человеческих действий устранялась бы возможность рациональной карательной деятельности государства, а она являлась бы простым отмщением, возмездием.
Разрешение же этого вопроса в смысле отрицания свободы воли легко может привести к механической теории человеческой деятельности, к отождествлению ее с проявлением сил физических и физиологических, а вместе с тем также и к отрицанию рациональной теории наказуемости, приводя по необходимости к признанию наказанием, под видом мер обезврежения, проявление животных инстинктов.
Наконец, если, выходя из теории закономерности человеческих действий, мы выделим в группу свободных деяний те, которые, оставаясь закономерными, были продуктом сознательного направления психической деятельности, то вопрос о критерии вменяемости в существе останется открытым или же придется в законе устанавливать признаки, отделяющие вменяемые закономерные действия от невменяемых.
Эти недостатки метафизической формулы заставляют отдать, с точки зрения законодательной, предпочтение формуле позитивной, основанной на понятии уголовной виновности и ее элементах[1].
Посягательства на охраненный нормами интерес, учиненные каким-либо лицом, как было не раз указано, могут быть вменимы учинившему или невменимы, причем вменимыми считаются те, в которых, кроме причинной связи действия и последствия, выражается виновность лица и которые поэтому ставятся ему на счет, признаются наказуемыми.
По специальной терминологии уголовного права, вменение лицу преступного деяния означает признание лица не только учинившим это деяние, но и виновным в этом деянии, а потому уголовно, ответственным; без вины нет ответственности и нет вменения.Таким образом, рассуждая о том, кто может быть субъектом преступного деяния, мы с формальной стороны можем ответить на это: тот, кто способен быть виновным, а потому и ответственным.
Но, однако, при этом мы не должны забывать, что если лицо, не обладающее способностью быть виновным, не может учинить конкретного деяния, которое ему было бы вменимо, то отсюда нельзя делать противоположного вывода, что лицо, способное быть виновным, по отношению ко всякому учиненному им деянию, всегда и безусловно должно быть признаваемо виновным: могут быть такие обстоятельства, при наличии которых лицо, способное ко вменению, может в данном случае учинить деяние, ему не вменимое, как, например, деяние, учиненное вследствие принуждения от непреодолимой силы, или случайное деяние[2]. Но так как по существу своему уголовная вина и основанное на ней вменение в вину известного факта, подробный разбор которых будет сделан мною далее, предполагают не только виновность физическую, но и виновность психическую - наличность или умысла, или неосторожности, то и способным ко вменению может быть тот, кто способен действовать умышленно или неосторожно (doli et culpae сарах).Далее, так как умышленной виной мы называем такую, в которой лицо, сознавая совершаемое и его результаты, сознавая, что оно посягает на приказ или запрет юридической нормы, направляет свою деятельность по этому пути или, по крайней мере, безразлично относится к этим последствиям своего действия, а под неосторожной виной мы понимаем те случаи преступного посягательства, когда виновный мог и должен был усмотреть преступные последствия своего действия или бездействия, но в данном случае не усмотрел таковых, а потому и не сознавал совершаемого им правонарушения, то поэтому субъектами преступного деяния могут быть только лица, сообразно вышесказанному, обладающие способностью сознавать совершаемое и его результаты и способностью оценивать не только физическое, но и нравственное и правовое значение деяния и руководствоваться сознанным, или, общим образом, обладающие способностью сознательно определяться к действию[3].
Таков именно критерий, принятый в нашем Уголовном уложении, но выраженный в отрицательной форме: "Не вменяется в вину преступное деяние, учиненное лицом, которое не могло во время учинения деяния понимать свойства или значения им совершаемого или руководить своими поступками".
Проектируя эту формулу, принятую и редакционной комиссией, а затем оставленную без изменения и при обсуждении проекта в Особом совещании при Министерстве юстиции и в Государственном Совете, я привел в объяснительной записке следующие соображения.
Дееспособность или способность к вменению предполагает прежде всего способность действовавшего познавать условия и свойства совершенного им поступка, познавать его отношение к окружающему нас внешнему миру, к правам и интересам других лиц, способность уразумевать веления и запреты закона.
Таким образом, первым условием вменяемости по Уложению является способность сознавать свойство и значение совершаемого, причем выражение "свойство" относится к физическим условиям срвершаемого, а "значение" - к его социальному и юридическому характеру. Но одна эта способность не исчерпывает вменяемости. Преступное деяние относится не к области мышления, а к области деятельности, и для его вменения в вину совершившему необходимо, чтобы виновный, сознавая совершаемое, руководился или мог руководиться сознанным, т. е. для вменяемости необходимо, чтобы вместе со способностью сознавать виновный обладал и способностью руководиться сознанным. Обе эти способности, как указывает жизненный опыт, развиваются или парализуются не одновременно: мы можем, например, встретить детей, имеющих надлежащие понятия не только о свойствах их действий, но и об их запрещенности, и в то же время неспособных противостоять первому охватившему их порыву, неспособных управлять своими действиями сообразно с приобретенными уже ими понятиями и идеями; точно так же психиатрия указывает нам на некоторые формы психических страданий, при которых процессы мышления совершаются вполне нормально, но порывается надлежащее соотношение между мышлением и деятельностью. Способность руководить своими поступками не может существовать, как скоро не существует способности сознавать совершаемое, но не наоборот.Сходно обрисована формула вменения и в вышеприведенных постановлениях новых Кодексов - итальянского и болгарского, а равно и в проекте Норвежского уложения.
Первой своей частью формула Уложения относится к сфере познавательной, второй - к сфере волевой. Познавательный момент предполагает: сумму накопленных и переработанных впечатлений внешнего мира - знание; получившие известное развитие упорядоченные мыслительные силы организма и образовавшуюся и окрепшую способность вызывать взаимодействие сознания, с одной стороны, и воспринимаемых впечатлений - с другой,- способность вникать, сопоставлять, соображать и т.
д. Волевой момент предполагает: накопленную путем жизненного опыта привычку и умение приспособлять накопленные знания к деятельности; развившиеся и окрепшие волевые (определяющие деятельность) силы организма, способность возбуждать проявление характера по отношению к возникшим или возбужденным стремлениям к деятельности, способность устранять, сдерживать, развивать или усиливать переход пожеланий в деятельность.Обладание способностью ко вменению должно быть констатировано по отношению ко времени учинения преступного деяния. Поэтому указание на психическое расстройство подсудимого, предшествовавшее учинению им этого деяния или последовавшее за ним, само по себе взятое, не может иметь никакого влияния на вменение данного поступка[4].
Такая постановка вопроса вменяемости, как способности быть уголовно виновным, а потому и ответственным за свои поступки, предрешает возбуждающий спор вопрос о так называемой уменьшенной вменяемости[5]. Нет никакого сомнения, что как способность сознавать и понимать окружающие нас явления, так и способность оценивать сознанное допускают весьма различные оттенки, значительно изменяющиеся как количественно, так даже и качественно; эти оттенки могут иметь влияние на ответственность, но тем не менее эти состояния, относясь к мере ответственности, не могут рассматриваться как особый вид или даже особый оттенок вменяемости, так как в этом отношении существует только двоякая возможность: или признать, что в данном случае существуют условия, устраняющие вменяемость, или установить, что таковые отсутствуют. В первом случае виновный освобождается от ответственности, во втором - подлежит наказанию; признать какое-либо третье, посредствующее состояние мы не можем ни теоретически, ни практически.
Мне даже думается, что внесение в закон особого постановления об уменьшенной вменяемости как обстоятельстве, обязательно влияющем на уменьшение ответственности[6], наравне с покушением, незначительным пособничеством, отбытием части наказания и т.
п. представляется не только излишним ввиду общего права суда признавать заслуживающим снисхождения, но и нежелательным по своей неопределенности и односторонности. С одной стороны, глупость, опьянение, душевная неуравновешенность и т. д. имеют так много степеней и оттенков, что самые пределы уменьшенной вменяемости представляются слишком слабо очерченными, а с другой - далеко не всегда в подобных состояниях можно приискать основания для уменьшения наказания. Нравственное притупление, психическая неуравновешенность, психическое вырождение могут проявиться в таких кровавых злодеяниях, что даже самые крайние сторонники антрополого-психиатрических воззрений на преступность не решаются рекомендовать в этих случаях снисходительности, а предлагают по отношению к ним более или менее крутые меры охраны. В прежних законодательствах такое постановление могло еще иметь значение ввиду абсолютной или приближающейся к абсолютной относительной санкции закона, но и это значение утратилось благодаря значительности простора, предоставленного суду при выборе меры ответственности.Большинство новых Кодексов - германский, венгерский, голландский, а равно и Кодекс французский не содержат никаких постановлений по этому предмету, но Итальянское уложение в ст. 47 говорит о таком ослаблении умственной деятельности, которое значительно уменьшает ответственность (at-tenuer grandement, во фр. пер.), но не устраняет ее, причем в законе указан и самый объем смягчения наказания; точно так же проект Швейцарского уложения (ч. 2, ст. 11) указывает как на причину уменьшения ответственности на повреждение (beeintrachtigt) психического здоровья или сознания и на недостаточное умственное развитие; но и в том и в другом кодексе это трудноуловимое понятие является не условием невменяемости, а лишь в законе указанным обстоятельством, уменьшающим ответственность, в Швейцарском проекте, впрочем, с предоставлением возможности помещать таких вменяемых и в психиатрические лечебницы. Наше Уголовное уложение вовсе не говорит об уменьшенной вменяемости, предоставляя определение влияния таких психических дефектов на меру ответственности усмотрению судьи.
________________________________________
[1] Ср.
в особенности Merkel, Lehrbuch: ї26 - Begriff der Zurechnung; ї27 - Begriff der Schuld, и ї28 - Schuld und Willensfreiheit.[2] Оттого в нашей литературе, по примеру немецкой, выработались два термина: вменяемость (Zurechnungsfahigkeit) и вменимость (Zurechenbarkeit); первый означает качество лица, его способность совершать деяния, которые ему ставятся в вину, а второй - свойство деяния, наличность в нем таких условий, благодаря коим оно может быть поставлено в вину лицу, его совершившему; сам же процесс поставления деяния в вину мы называем вменением (Zurechnung). Ср. Geyer, Grundriss, ї 27. Возражения Биндинга, Normen, II, против этого различения, основывающиеся на том, что для судьи имеет значение только вопрос о вменимости, а не о вменяемости, даже и с практической стороны не вполне верны, тдк как убийство, учиненное умалишенным, и случайное лишение жизни, учиненное психически здоровым человеком, отличаются друг от друга и по своим практическим последствиям, по отношению к деятелю. Ср. Halschner.
[3] В этом отношении, замечает Jancka, Strafschuld, и детерминисты могут сказать, что источники воли и деятельности лежат исключительно в человеке, в его внутренней природе, но эти источники вытекают из человеческой природы не как волшебные фонтаны, которые по непонятному произвольному усмотрению вращаются и изменяются, но всегда согласно с ее существом, всегда 4 неотвратимой необходимостью, благодаря чему они соприсущи этой природе человека... Детерминист этого направления вполне может говорить о самоопределяемости; мало того, только он один может утверждать это с достаточным основанием, так как только для него одного индивидуальность, самосущность (das eigentliche Selbst), "Я" есть действительно определяющее.
[4] Лист (ї36) замечает: "Существенное значение при этом имеет тот момент, в котором были предприняты телесные движения, приводящие в движение естественные силы (den Naturcausalismus in Bewegung setzende korperliche Bewegung), но безразлично душевное состояние деятеля в то время, когда приведенные ими в действие силы обнаружили свою деятельность или когда наступили результаты... Кто отравляет колодец и затем напивается пьян, остается уголовно ответственным, если предположенное им лицо напилось из отравленного колодца в то время, когда виновный находился в состоянии полного опьянения; кто направляет умалишенного на учинение преступления, признается учинившим деяние в состоянии вменяемости, хотя бы умалишенный выполнил преступление в то время, когда психический виновник деяния находился в глубоком сне".
[5] См. литературные указания в моем "Курсе", I, прим. 108; также Гельшнер, Das deutsche Straf recht, ї103; H. Meyer; Bruck, ї90; Liszt, ї36; Jancka, ї46. В особенности господствовало учение об уменьшенной вменяемости в общенемецком праве; так, например, Клейн-шрод в Systematische Entwickelung, ї43, различал вменение на 1/4, 1/2, 3/4 и т. д., понимая под этим, очевидно, степени наказуемости. Из новых криминалистов в защиту такого состояния высказываются: Миттермайер, Гейер, Шварце, у нас - Спасович. Гретенер, хотя и высказывается за внесение в кодекс постановлений об уменьшенной вменяемости, но понимает под нею уменьшенную по психическим особенностям действующего ответственность и полагает, что пределы влияния такого состояния выгоднее определить в законе, а не предоставлять усмотрению судьи. От понятия уменьшенной вменяемости необходимо отличать состояние сомнительной вменяемости (zweifelhafte Seelenzustande).
[6] Сторонников этого мнения особенно много в Германии, но это объясняется тем, что по Германскому уложению признание наличности уменьшающих вину обстоятельств допускается далеко не при всех преступных деяниях. Ср. Liebmann; Prins, Science, № 278, для группы лиц с уменьшенной вменяемостью предполагает особые места заключения "les etablis-sements de preservation" [предохранительные учреждения (фр.)].