(??) Зло и добро .
Так как этот уход налично сущего сознания в себя определяется непосредственно как становление неравным себе самому, то зло является первым наличным бытием ушедшего в себя сознания; и так как мысли о добре и зле попросту противоположны, и это противоположение еще не устранено, то это сознание по существу есть только зло.
Но в то же время в силу именно этого противоположения рядом с ним имеются и доброе сознание и их отношение друг к другу. – Поскольку непосредственное наличное бытие превращается в мысль , и внутри себя бытие , с одной стороны, само есть мышление, а с другой стороны, тем самым точнее определен момент иностановления сущности, постольку возникновение зла может быть еще больше отодвинуто назад – за пределы налично сущего мира уже в первое царство мышления. Следовательно, можно сказать, что уже первородный сын света, уйдя в себя, оказался отпавшим , но на место его тотчас же был рожден другой. Такая – свойственная только представлению, а не понятию – форма, как «отпадение» , равно как и «сын» , низводит, впрочем, моменты понятия точно так же обратно до процесса представления или переносит процесс представления в царство мысли. – Не имеет также значения, будет ли причислено к простой мысли об инобытии в вечной сущности еще и многообразие других форм и перенесен на них уход в себя . Вместе с тем это причисление должно вызвать одобрение потому, что благодаря ему этот момент инобытия , как и должно, выражает в то же время разнообразие, и притом не как множественность вообще, а вместе с тем как определенное разнообразие, так что одна сторона, сын, есть то, что просто знает себя само как сущность, а другая сторона есть отрешение для себя бытия, живущее лишь в прославлении сущности; на эту сторону затем можно опять таки перенести возвращение отрешенного для себя бытия и уход зла в себя. Поскольку инобытие распадается надвое, дух можно было бы выразить в его моментах определеннее, и если их перечислять, можно было бы выразить его как четверичность, или, поскольку множество само опять распадается надвое, на то, что осталось добрым, и на то, что стало злым, – то даже как пятиричность. – Но перечисление моментов можно вообще рассматривать как дело пустое, так как, с одной стороны, различенное само в такой же мере есть только один момент, т. е. именно та мысль о различии, которая есть только одна мысль, в какой эта мысль есть это различенное, второе по отношению к первому, а с другой стороны, потому что мысль, которая охватывает воедино многое, должна высвободиться из своей всеобщности и должна быть различена более, чем на три или четыре различенных, – каковая всеобщность в противоположность абсолютной определенности абстрактной единицы, принципа числа, является неопределенностью в отношении к самому числу, так что речь могла бы идти только о числах вообще, т. е. не о количестве различий, стало быть, здесь вообще совершенно излишне упоминать о числе и перечислении, – как и в других случаях простое различие величины и количества лишено понятия и ничего не выражает.Добро и зло были, как оказалось, определенными различиями мысли. Так как их противоположность еще не устранена и они представляются как сущности мысли, из коих каждая для себя самостоятельна, то человек есть лишенная сущности самость и синтетическая почва их наличного бытия и борьбы. Но эти всеобщие силы в такой же мере принадлежат самости, или: самость есть их действительность. Согласно этому моменту, следовательно, получается, что, подобно тому как зло есть не что иное, как уход в себя природного наличного бытия духа, так и наоборот, добро вступает в действительность и является некоторым налично сущим самосознанием. – То, что в чисто мысленном духе имеется лишь как намек на иностановление божественной сущности вообще, здесь ближе подходит к своей реализации для процесса представления; эта реализация состоит для него в самоуничижении божественной сущности, которая отказывается от своей абстракции и недействительности. – Другую сторону, т. е. зло, процесс представления принимает как некоторое [историческое] событие, чуждое божественной сущности; понимать зло в ней самой как ее гнев есть высочайшее и жесточайшее напряжение борющегося с самим собой процесса представления, напряжение, которое – так как ему недостает понятия – остается бесплодным.
Таким образом, отчуждение божественной сущности установлено в двояком виде; самость духа и его простая мысль суть те два момента, абсолютное единство которых есть сам дух; его отчуждение состоит в том, что эти моменты расходятся и один обладает ценностью, не одинаковой с другим. Вот почему это неравенство есть двоякое неравенство и возникают две связи, общие моменты которых и суть указанные моменты. В одной связи за существенное признается божественная сущность , а природное наличное бытие и самость считаются тем, что несущественно и подлежит снятию; в другой, напротив, существенным считается для себя бытие , а простое – божественное – тем, что несущественно. Их еще пустой средний термин есть наличное бытие вообще, одна лишь общность обоих моментов среднего термина.