2. Субъект чувственной достоверности
Итак, сила ее истины заключается теперь в «я», в непосредственности моего видения, слышания и т. д.; исчезновение единичного «теперь» и «здесь», которое мы подразумеваем, задерживается (abgehalten) тем, что я удерживаю (fest halte) их.
«Теперь» – это день , потому что я его вижу; «здесь» – это дерево , по той же причине. Но в этом отношении чувственная достоверность испытывает на себе ту же диалектику, что и в прежнем. Я, «этот» , вижу дерево и утверждаю, что дерево это «здесь» ; но другой «я» видит дом и утверждает, что «здесь» – это не дерево, а дом. Обе истины удостоверяются одним и тем же, а именно непосредственностью видения, а также уверенностью и заверениями обеих истин относительно их знания; но одна истина исчезает в другой.То, что здесь не исчезает, есть «я» в качестве всеобщего , чье видение есть видение не дерева и не этого дома, а простое видение, которое, будучи опосредствовано негацией этого дома и т. д., тем самым столь же просто и равнодушно к тому, что еще может служить примером, – к дому, дереву. «Я» есть только всеобщее «я», так же как «теперь», «здесь» или «это» вообще; я подразумеваю, конечно, некоторого единичного «я» , но подобно тому, как я не могу выразить словами, что я подразумеваю под «теперь», «здесь», точно так же я не могу выразить словами, что я подразумеваю под «я». Говоря «это», «здесь», «теперь» или некоторое «единичное» , я говорю: все, «эти», все «здесь», «теперь», «единичные» ; точно так же говоря «я», «этот единичный я» , я говорю вообще: все, «я» ; каждый есть то, что я говорю: «я», «этот единичный я» . Если науке в качестве пробного камня, на котором она не могла бы просто удержаться, предъявляется требование – так называемую «эту вещь» , или какого нибудь «этого человека» дедуцировать, конструировать, априори найти, – или как бы это ни называлось, – то было бы справедливо, чтобы это требование выразило словами , какую «эту вещь» или какого «этого я» оно подразумевает; но выразить словами это невозможно.