V. Пять шагов (го и)
Мне передали целый ряд вопросов , возникших по ходу предшествующих лекций на этой конференции. Просмотрев их, я обнаружил, что в них упускается из виду тот центральный, или осевой, пункт, вокруг которого вращается дзен.
Это подтолкнуло меня к тому, чтобы рассказать вам сегодня кое что о жизни и учении дзен.Можно сказать, что дзен представляет собой странный предмет: о нем можно бесконечно долго говорить, а содержание его все не исчерпывается. С другой стороны, это содержание можно при желании продемонстрировать поднятием одного пальца, покашливанием, подмигиванием, бессмысленным звуком.
Даже если бы все океаны земли сделались чернилами, все горы стали кисточками для письма, а весь мир превратился в листы бумаги и нас попросили бы написать о дзен, он бы все равно не получил полного выражения. Неудивительно поэтому, что моему короткому языку, столь отличному от языка Будды, не удалось познакомить слушателей с дзен за предшествующие четыре лекции.
Следующая таблица, представляющая «пять шагов» (го и) упражнений в дзен, облегчит понимание. «Го» здесь означает «пять», тогда как «и» – «ситуация», «ступенька» или «шаг». Эти пять шагов подразделяются на две группы: поэтическую и аффективную (или волевую). Первые три являются ноэтическими, следующие два – аффективными, или волевыми. Третий, срединный «шаг» есть точка перехода, где поэтическое начинает делаться волевым, а познание оборачивается жизнью. Ноэтическое постижение дзен жизни становится здесь динамическим. «Мир» обретает плоть, абстрактная идея трансформируется в живую личность, которая чувствует, желает, надеется, жаждет, страдает и способна совершать любую работу.
На первом из двух последних «шагов» последователь дзен стремится реализовать этот инсайт до предела своих возможностей. Последний «шаг» есть достижение своего предназначения, которое в действительности предназначением не является.
Го и по японски прочитывается так:
1.
Шо чухен «хен в шо».2. Хен чу шо «шо в хен».
3. Шо чу рай «переход из шо».
4. Ken чу ши «приход в хен».
5. Кен чу то «помещение в хен».
Шо и хен представляют собой двойственность, подобную инь и ян китайской философии. «Шо» буквально означает «правый», «прямой», «справедливый», «уравновешенный»; «хен» – «частичный», «односторонний», «неуравновешенный», «кривобокий».
Европейские эквиваленты будут примерно следующими:
Шо
Абсолютное Бесконечное Единое Бог
Темнота (недифференцированное)
Одинаковость
Пустота (шуньяша)
Мудрость (праджня)
Всеобщее (ди, ли)
Хен
Относительное Конечное Многое Мир
Свет (дифференцируемое)
Различие
Форма и материя (номарупа)
Любовь (каруна)
Частное (джа, ши)
(Шо мы ниже обозначим как А, хен как Б)
1) Шо чу хен («хен в шо») означает, что единое пребывает во многом, Бог в мире, бесконечное в конечном и т. д. Когда мы мыслим, шо и хен находятся в непримиримой оппозиции. Но шо не может быть шо, и хен не будет хен, если каждое из них само по себе. Многое [хен) существует, поскольку в нем есть единое, и если нет единого, то мы не можем даже говорить о множественности.
2) Хен чу шо – («шо в хен») дополняет шо чухен. Если одно во многом, то и многое должно быть в едином. Многое делает возможным единое. Бог есть мир, и мир есть Бог. Бог и мир обособлены и не тождественны в том смысле, что Бог не может существовать вне мира, что первый неотличим от второго. Они едины и все же сохраняют свою индивидуальность: Бог до бесконечности делим на части, а мир частей гнездится в лоне Бога.
3) Теперь мы подходим к третьему шагу в жизни последователя дзен. Это решающий момент, здесь поэтические качества первых двух шагов преображаются в волевые, а сам он становится поистине живой, чувствующей и желающей личностью. До сих пор он был одной головой, интеллектом, какие бы уточнения ни вносились в такое понимание.
Теперь происходит дополнение – стволом, со всем его внутренним содержанием, и членами, прежде всего руками. Их число может доходить до тысячи (символизирующей бесконечность), как у Бодхисаттвы. В своей внутренней жизни он чувствует себя ребенком Буддой, который произнес, выходя из материнского лона: «Небо вверху, земля внизу, я один самый почитаемый».Услышав эти приведенные мною слова Будды, люди научного склада ума могут усмехнуться и сказать: «Что за чушь, как может новорожденный сделать такое философское утверждение? Совершенно невероятно!» И они правы. Но следует помнить, что мы не только рациональные, но и самые иррациональные существа, нам нравятся абсурдные штуки, называемые чудесами. Разве Христос не воскрес из мертвых и не поднялся в небо, хотя нам неведомо, что это за небеса? Разве его мать, Дева Мария, не совершила того же чуда? Разум говорит нам об одном, но есть и кое что помимо разума, и мы охотно принимаем чудеса. Да и мы сами, зауряднейшие представители человечества, тоже творим чудеса в каждый миг нашей жизни, независимо от наших религиозных расхождений. Лютер сказал: «На том стою и не могу иначе».
Хиакуйо однажды спросили, что является самым чудесным, и он ответил: «Я, сидящий в одиночестве на вершине горы Дайу».
На горе Дайу находился монастырь. В китайском оригинале вообще нет упоминания о ком либо сидящем, там сказано просто: «Один сидит Дайу гора». Сидящий тут неотличим от горы. Замечательно одиночество адепта дзен, несмотря на свое бытие в мире множеств.
«Истинный человек без звания» Отндзая – это тот, кто в данный момент находится перед каждым из нас, вслушиваясь в мой голос, пока я говорю, читая, когда я пишу. Разве это не самое удивительное в нашем опыте? Отсюда чувство «тайны бытия» у философа, если он это чувство действительно испытывал.
Обычно мы говорим Я, но «я» – это лишь местоимение, а не сама реальность. Нередко мне хочется спросить: «Что заменяет Я?» Пока «я» есть местоимение, подобное «ты», «он», «она», «оно», то что стоит за ним? Можете ли вы схватить его и сказать мне: «Вот оно»? Психолог нам сообщает, что Я не существует, что это просто понятие, обозначающее некую структуру или интегрированное взаимоотношение.
Странно, однако, что стоит этому Я разгневаться, и оно желает сокрушить весь мир – вместе с той структурой, символом которой оно является. Как из простого понятия следует такая динамика? Что заставляет Я объявлять себя единственно существующей реальностью? Я не может быть просто намеком или обманом, оно должно быть чем то более реальным или субстанциальным. И это верно, оно реально и субстанциально, поскольку оно «здесь», где то и хен соединяются в живое тождество противоположностей. Для Мейстера Экхарта блоха в Боге более реальна, чем ангел сам по себе и по собственному праву. Обманчивое Я никогда не станет «самым почитаемым».Шо в шо чу рай используется в ином смысле, нежели в шо чу хен или в хен чу шо. Шо в шо чу рай должно читаться вместе со следующим за ним чу как шо чу, означающее: «прямо из сердцевины шо как хен и хен как шо». «Рай» – значит «прийти» или «выйти». Поэтому вся комбинация шо чу рай означает: «Тот, кто выходит прямо из сердцевины шо и хен в их противоречивом тождестве».
Если мы установим следующие формулы, где шо есть А и хен есть Б, то первый шаг таков:
Второй шаг будет:
Третьим будет:
Но так как третий шаг означает поворотный пункт, где ноэтическое переходит в волевое, а логическое в личностное, то его можно обозначить так:
Иначе говоря, каждая прямая линия должна быть заменена кривой, означающей движение; так как это движение является не просто механическим, но жизненным, творческим, неисчерпаемым, то кривой недостаточно. Вероятно, тут подойдет целостный символ каруна, представляющий охармачокру, космическое колесо в его неостановимом вращении:
Либо в качестве символа шо чу рай мы можем приспособить инь и ян китайской философии:
В шо чу рай особое значение имеет рай. Им выражается совместное с ши движение из четвертого шага хен чу ши. «Рай» означает «выходить», а «ши» – «в процессе достижения предназначения» или «движения по направлению к цели».
Логическая абстракция, Логос, выходит теперь из своей клетки, делается воплощенным, персонифицированным, прямо вступает в мир таких сложных феноменов, как, например, «златовласый лев».Этот «златовласый лев» и есть Я – одновременно конечное и бесконечное, преходящее и сохраняющееся, ограниченное и свободное, абсолютное и относительное. Эта живая фигура напоминает мне знаменитую картину Микеланджело «Христос в день Страшного Суда», фреску в Сикстинской капелле. Но в дзен Я, пока речь идет о его внешних проявлениях, совсем не похоже на полного энергии, власти и требовательности Христа. Оно предстает кротким, скромным и смиренным.
Некоторые философы и теологи говорят о восточном «молчании», противоположном западному «слову», сделавшемуся «плотью». Они не понимают того, что в действительности имеет в виду Восток под «молчанием». Оно не противостоит «слову», ибо само оно есть слово – это «громоподобное молчание», а не погружение в глубины небытия, не поглощение вечным безразличием смерти. Восточное молчание напоминает неподвижное око урагана, без которого невозможно никакое движение. Изъять этот центр неподвижности из его окружения означало бы концептуализировать и разрушить его смысл. Этот центр, око урагана, и делает ураган возможным; они вместе составляют единое целое. Тихо скользящая по поверхности озера утка неотделима от ее невидимых под водой и напряженно гребущих лап. Дуалисты обычно упускают из виду целостную связность конкретного.
Для дуалистического мышления характерно одностороннее подчеркивание двигательного или телесно видимого аспекта реальности, которому при игнорировании всего остального приписывается величайшая значимость. Типичным продуктом Запада является балет. Со всею живостью и гармоничной слаженностью протекают ритмические движения тел, всех членов. Сравним балет с японским танцем но – каков контраст! Балет – это чуть ли не само движение, ноги буквально летают над сценой. Движение происходит в воздухе, бросается в глаза отсутствие стабильности.
В яо представление совсем иное. Медленно, торжественно, словно при исполнении религиозного ритуала, твердо ступая по сцене, переместив центр тяжести на низ тела, артист выходит из ханамичи к публике. Он движется так, будто и не движется, демонстрируя учение Лаоцзы, согласно которому деяние есть не деяние.Сходным образом последователь дзен всегда ненавязчив, он всегда стушевывается, никогда не высовывается вперед. Объявив себя «самым почитаемым», он ничем не выдает своей внутренней жизни. Он является неподвижным двигателем. Именно здесь возникает действительное Я. Не то Я, которое обычно утверждается каждым из нас, но Я, открывающее себя sub specie aetemitatis, посреди бесконечности. Это Я является самой твердой почвой, какую мы только можем в себе найти. По ней мы можем ступать без страха, без чувства тревоги, без нерешительности. Это Я так незначительно, едва заметно; оно себя не выставляет, нет шумного провозглашения себя ради признания и почитания. Дуалисты упускают это: они восхищаются танцором балета и скучают от выступления артиста но.
Когда мы обсуждали теорию Салливана о тревоге, то пришли к тому, что тревога бывает двух родов: невротическая и экзистенциальная, причем последняя является базисной. Вместе с преодолением базисной тревоги сама собой преодолевается и невротическая. Все формы тревоги связаны с тем, что где то в нашем сознании есть ощущение неполноты нашего знания ситуации. Нехватка знания ведет к чувству небезопасности, а затем к тревоге со всеми степенями ее интенсивности. Я всегда есть центр любой ситуации. Поэтому если нет полного знания Я, то нас непрестанно будут осаждать вопросы и мысли подобного рода: «Есть ли у жизни какой нибудь смысл?» «Не есть ли все „суета сует“? А коли так, то есть ли надежда на достижение чего либо стоящего наших устремлений?»
«Я заброшен в водоворот грубых фактов, данности, ограниченности, абсолютной неизменности и т. д. Я беспомощен; я – игрушка судьбы. Но я жажду свободы, я хочу стать господином своей судьбы. Я не способен выбирать, но так или иначе требуется мое решение. Я не знаю, что мне делать.,_Но кто то Я, которое в действительности стоит за всеми этими загадочными и беспокойными вопросами?»
«Где та безопасная почва, на которой я могу стоять без чувства тревоги? Или: что такое Я? Ибо я знаю, что это Я может быть самой этой безопасной почвой. Быть может, именно его я пока не обнаружил? Нужно найти Я. И все будет в порядке!»