ОТВЕТ НА ПРЕДЫДУЩЕЕ
Мой господин и друг!
Когда я имел честь посетить Вас, время не позволило мне пробыть у Вас больше. Еще менее позволила мне моя память удержать то, о чем мы беседовали, хотя, как только я покинул Вас, я собрал все мои мысли для того, чтобы быть в состоянии удержать то, что я слышал от Вас, С этою целью, достигнув следующей остановки, я сделал попытку набросать на бумаге Ваши мысли, но обнаружил при этом, что я не удержал даже и четверти нашей беседы.
А потому Вы должны извинить меня, если я опять утруждаю Вас вопросами относительно тех пунктов в Ваших воззрениях, которых я не понял ясно или496
которых я не сумел удержать [в памяти] достаточно хорошо. Я желал бы найти случай отплатить Вам за Ваши труды какою-нибудь услугой.
Итак, во-первых: каким образом, читая Ваши «Основы» и «Метафизические мысли», я могу отличить то, что там утверждается в соответствии с воззрениями Декарта, от того, что там утверждается в соответствии с Вашими собственными воззрениями?
Во-вторых: существует ли заблуждение в собственном смысле этого слова, и в чем оно состоит?
В-третьих: в каком смысле Вы говорите, что воля несвободна?
В-четвертых: в каком смысле Вы, устами Л. Мейера, говорите в Предисловии, что «Наш автор хотя и признает, что в мире существует мыслящая субстанция, однако оспаривает, что она образует сущность человеческой души. Он скорее придерживается того взгляда, что как протяжение не ограничено никакими пределами, так и мышление не имеет никаких границ. Поэтому как человеческое тело не представляет безусловного протяжения, но ограничено определенным образом но законам протяженной природы движением и покоем, так, заключает он, и дух, или душа человека, не является мышлением безусловным, а известным образом ограниченным идеями по законам мыслящей природы. Существование мысли становится необходимым, как только человеческое тело начинает существовать»125.
Из этих слов, как мне кажется, следует, что подобно тому как человеческое тело состоит из тысячи маленьких тел, так и душа человеческая состоит из тысячи отдельных мыслей. И как человеческое тело, умирая, разлагается на тысячи составлявших его тел, так и душа наша, когда она покидает тело, распадается на множество отдельных мыслей, ее составляющих. Отсюда, по-видимому, следует, что подобно тому как отдельные части разложившегося тела уже не представляют никакого единства, так что посторонние тела проникают между ними, — так и по разложении души составлявшие ее бесчисленные мысли ничем более не связываются между собою, но остаются разъединенными. И подобно тому как распавшиеся части человеческого тела, не переставая быть телами, уже но представляют собою человеческого тела, точно так же и наша мыслящая субстанция (substantia cogitans) после смерти распадается таким497
образом, что хотя отдельные мысли или мыслящие субстанции и остаются от нее, но их сущность уже не является той сущностью, которую они имели, когда они назывались человеческой душой. Поэтому мне продолжает казаться, что, согласно Вашим воззрениям, мыслящая субстанция человека изменяется и распадается подобно телесным субстанциям, причем некоторые из душ — как Вы утверждали, например, о душах нечестивых (если только меня не обманывает память), — даже совершенно погибают, не оставляя после себя ни единой мысли. И подобно тому как Декарт, согласно замечанию Л. Мейера, только предполагает, что душа есть абсолютно мыслящая субстанция, точно так же мне кажется, что и Вы с Мейером оперируете в данном случае по большей части только предположениями, вследствие чего я и не понимаю ясно Ваших воззрений по этому вопросу.
Мой пятый вопрос состоит в следующем. Как в личной беседе с Вами, так и в последнем Вашем письме от 13 марта Вы утверждали, что из ясного познания бога и самих себя проистекает постоянное стремление к тому, чтобы каждый продолжал владеть своим. Однако Вам остается еще объяснить, каким образом познание самих себя и бога производит это постоянное стремление к тому, чтобы каждый обладал тем, что ему принадлежит, т.е.
каким образом познание бога побуждает или обязывает нас любить добродетель и избегать тех поступков, которые мы называем дурными, и, далее (так как, по-Вашему, убийство и кража содержат в себе нечто положительное, точно так же, как и раздача милостыни), откуда получается, что совершение убийства не заключает в себе столько, совершенства, блаженства и счастья, как раздача милостыни? Вы скажете, быть может, как в последнем Вашем письме, от 13 марта, что вопрос этот относится к Вашей «Этике» и там Вами разбирается. Но так как без уяснения этого вопроса, а также и предыдущих вопросов я не могу ясно понять Ваших воззрений и не в состоянии выбраться из нелепостей, которых я не могу разрешить, то я дружески прошу Вас ответить мне более подробно на мои вопросы и в особенности сообщить мне некоторые главные определения, постулаты и аксиомы, на которых основывается Ваша «Этика» и от которых зависит разрешение моего вопроса. Быть может, Вас отпугнет затрата времени и труда. Однако я просил498
бы Вас еще раз удовлетворить мою просьбу, ибо, не разрешив моего последнего вопроса, я никогда не смогу правильно понять Ваших воззрений. Я очень бы хотел, чтобы мне удалось вознаградить Ваш труд какой-нибудь услугой. Я не осмеливаюсь ограничивать Вас одной или двумя неделями, но я очень просил бы Вас ответить мне до Вашего отъезда в Амстердам. Исполнив это, Вы в высшей степени меня обяжете. Я же со своей стороны не промину доказать Вам, что я остаюсь, господин мой, готовым к услугам и преданным Вам
Виллемом ван Блейенбергом.
Дордрехт, 27 марта 1665 г.