<<
>>

§ 142.

Действительность есть ставшее непосредственным единство сущности и существования, или внутреннего и внешнего. Обнаружение действительного есть само действительное, так что оно в этом обнаружении также остается существенным и лишь постольку существенно, поскольку оно имеется в непосредственном внешнем существовании.

Примечание.

Раньше мы имели, как формы непосредственного, бытие и существование; бытие есть вообще нерефлектированная непосредственность и переход в другое. Существование есть непосредственное единство бытия и рефлексии; оно поэтому–явление, которое возникает из основания и погружается в основание. Действительное есть положенностъ этого единства, ставшее тожественным с собою отношение; оно поэтому не подвержено переходу, и его внешность есть его энергия; оно в последней рефлектировано внутрь себя; его наличное бытие есть лишь проявление самого себя, а не другого.

Прибавление. Действительность и мысль, или, точнее, идея, обыкновенно тривиально противопоставляются друг другу. Нам поэтому часто приходится слышать, что, хотя против правильности и истинности известной мысли нечего возражать, мы, однако, ничего подобного не встречаем в действительности или ничего подобного не может быть осуществлено в действительности. Однако те, которые так говорят, доказывают этим, что они не поняли надлежащим образом ни природы мысли, ни природы действительности. Говорящим так, с одной стороны, мысль представляется синонимом субъективного представления, субъективного плана или намерения и т. п., с другой же стороны, действительность представляется синонимом чувственного, внешнего существования. В повседневной жизни, где категории и их обозначения не так строго различаются, такое словоупотребление, пожалуй, допустимо, и там может на самом деле случиться, что, например, план или так называемая идея некоторого плана сама по себе вполне хороша и целесообразна, но в так называемой действительности не встречается и при данных условиях не осуществима.

Если, однако, абстрактный

{239}

рассудок завладевает этими определениями и преувеличивает различие между ними до такой степени, что оно превращается в установленную и точную противоположность, так что, если верить ему, мы в действительном мире обязаны выбросить из головы идеи, то должно во имя науки и здравого разума решительно отвергнуть подобного рода взгляды. Ибо, с одной стороны, идеи вовсе не обитают только в нашей голове и идея не есть вообще нечто столь бессильное, чтобы осуществление или неосуществление ее зависело от нашего произвола.

а она скорее есть вместе с тем безусловно действенное и также действительное; с другой же стороны, действительность не так дурна и неразумна, как это воображают никогда не мыслившие или не ладящие теперь с мыслью, опустившиеся практики. Действительность, в отличие от одного лишь явления, и, прежде всего, действительность как единство внутреннего и внешнего, так мало противостоит разуму, что она, наоборот, всецело разумна, и то, что неразумно, именно поэтому не должно рассматриваться как действительное. С этим, впрочем, согласуется чувство языка образованных людей, которые, например, не решатся признать действительным поэтом или действительным государственным человеком такого поэта или такого государственного человека, которые не умеют создать ничего разумного и дельного.

В этом разобранном нами вульгарном понимании действительности и смешении ее с осязаемым и могущим быть непосредственно воспринимаемым следует также искать основания далеко распространенного предрассудка касательно отношения между аристотелевской философией и платоновской. Согласно этому предрассудку, различие между Платоном и Аристотелем состоит в том, что первый признает истинным идею и только идею, а последний, напротив, отметая идею, держится действительности, и поэтому он должен рассматриваться как основатель и вождь эмпиризма. Относительно этого взгляда мы должны заметить, что действительность, несомненно, составляет принцип аристотелевской философии; это, однако, – не вульгарная действительность непосредственно наличного, а идея как действительность. Полемика Аристотеля против Платона состоит, далее, в том, что он называет платоновскую идею одной только ??????? и выставляет в противовес этому положение, согласно которому идею, которая обоими одинаково признается единственно истинной, следует рассматривать как ????????, т. е. как внутреннее, которое всецело проявилось во вне, и, следовательно, как единство внутреннего и внешнего.

{240}

<< | >>
Источник: Георг Вильгельм Гегель. Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика. 1827

Еще по теме § 142.: