Юриспруденция накануне падения империи

Византийская юриспруденция на заключительном этапе своей истории несомненно отставала от темпов общего культурного развития, лишь в незначительной мере внеся свой вклад в дело Палеологовского ренессанса.[260]

Более того, среди специалистов по византийскому праву преобладает мнение о полном упадке его: навсегда ушли в прошлое времена грандиозных кодификаций,

и лавры Юстиниана не тревожат больше воображения ни византийских василевсов, ни их энкомиастов; эпизодическими становятся издания каких-либо распоряжений нормативного характера, в развитие како- го-либо положения из области гражданского или канонического права.

Вряд ли, однако, следует оценивать положение дел столь пессимистически. Во-первых, именно от этой эпохи до нас дошло большое число всевозможных документов (частных актов, завещаний, дарений, судебных решений и т. п.), которые свидетельствуют о хорошем знании законов и умении практически их применить. Сохранился подлинный патриарший регистр (Cod. Vindob. 47 et 48), содержащий около 700 актов от 1315 по 1402 г.[262], значительная часть которых относится к судейской деятельности патриархата и синода и дает любопытные образцы трактовки вопросов семейного, наследственного и брачного права (например, признанная церковным судом новая причина развода — акатаgt;Лактоу цюоlt;;, непримиримая ненависть супругов, представляющая много сходства

с современным понятием объективного потрясения брачного союза);[263] обращают на себя внимание получившая широкий отзвук «новелла» патриарха Афанасия I (1304 г.) и подтверждающая ее новелла Андроника II Палеолога (1306 г.), в которых вопреки прежней практике узаконяется трехчастное разделение имущества умершего бездетного парика (или жены парика); одну часть получает господин умершего или умершей, вторая часть идет на поминовение души их, а последняя (третья) часть остается пережившему су- пругу (то C,agt;v pfipoq).

Не может остаться неотмеченным и тот факт, что от XIV-XV вв. дошло огромное количество греческих рукописей юридического содержания, то есть юридических сборников, содержащих памятники или церковного, или официального гражданского права, но немало было и таких, в состав которых входили тексты utriusque (рукописи смешанного содержания). Как правило, составителями сборников были практики- юристы, чаще всего судьи, которые сами подбирали материал и составляли сборники для себя, включая в них нередко и памятники местного права (например, так называемые «кипрские законы» в Parisinus grae- cus 1391[265]). В Византии не было сборников постоянного состава, ни один из них, пожалуй, не был копией другого, хотя, конечно же, основной фонд источников права, которым мог располагать византийский юрист в XIV-XV вв., был более или менее устойчивым, и в этом отношении можно говорить о наиболее типичных рукописях. Вот так, например, выглядит состав уже упоминавшейся юридической рукописи № 2 из венского собрания (XIV в.), которую некогда приобрел в Константинополе Авгерий Бузбекский: фрагменты Воинского закона (Nopoc; отрахімтіко^, который однако часто передается целиком и в вариантах); эксцерпты о присяге, свидетелях, опеке; фрагменты исаврийской Эклоги и одной из ее переработок (Ecloga aucta); вторая новелла Романа I Лакапина о протимисисе; анонимное собрание 194 мелких юридических текстов, многие из которых происходят из Приложения к Эклоге; анонимный латинско-грече- ский юридический лексикон; эксцерпты Феодора Гер-

миупольского из кодекса Юстиниана; трактат «О сроках»; Большой синопсис Василик; сокращенный вариант Эпитомы; выдержки из Исагоги и Прохирона (которые в других рукописях можно встретить и целиком, в переработках); Земледельческий закон (здесь в его первоначальной редакции, наряду с которой в это время получает широкое распространение и более пространная арменопуловская редакция); новеллы 24 и 38 Алексея I Комнина о браках; юридическое сочинение Михаила Атталиата с эксцерптами из новелл разных императоров; снова главы Воинского закона; II новелла Константина VII Багрянородного; уже известная нам «новелла» патриарха Афанасия I; выдержки из Шестикнижия Константина Арменопула (которое однако существует целиком и с приложениями в большом количестве списков, древнейшим из которых является Ottbonianus 440 - январь 1345 г.); 114-я новелла Льва VI; послание болгарского архиепископа Григория I Охридского к епископу Феодосию Пелагоний- скому, касающееся вопроса о степенях родства; и другие тексты.173

Данная рукопись выбрана как типичная не только потому, что ее состав воспроизводится и другими рукописями (например, тот же комплекс юридических текстов и в том же порядке расположенных содержит рукопись XIV в.

171 Hunger Н., Kresten О. Katalog der griechischen Hand- schriften der Osterreichischen NationalbibUothek. 2. Teil; codices juridici et medici. Wien, 1969. S. 3-6; Repertorium der Handschriften des byzantinischen Rechts / Hrsg. von L. Burgmann, Fogen M. Th., Schminck A., Simon D. Frankfurt a/M., 1995. Т. 1. S. 354-356.

вещей. Так, из употребления выходит не только Корпус Юстиниана, но и (как целостный законодательный свод) Василики, и в этом отношении сообщение, например, Димитрия Кантемира (1673-1723) о том, что молдавский князь Александр I (1401-1433), прозванный Добрым, одновременное короной, полученной из Византии, «принял греческие законы, содержащиеся в книгах Василик, и из пространных этих книг выбрал составляющие ныне законы Молдавии», не выдерживает проверки источниками.[266] Василики, которые в свое время явились в известной мере возвращением к юстиниановой системе права после периода новшеств, внесенных императорами-иконоборцами в Эклогу VIII в., по своему объему и сложности своих постановлений оказались мало доступными, возникла необходимость в составлении сокращенных сборников, синопсисов, в форме которых они по преимуществу и были известны византийским юристам рассматриваемого времени (особенно сокращение Василик, известное иод названием Synopsis Maior Basilico- ruin[267]). Показательным в этом отношении является тот факт, что византийский писец XIV в. смыл с пергамена текст Василик (15-18 книги), чтобы освободить место для издания сборника Арменопула.170 Зато продолжают интенсивно использоваться и переписываться в чистом виде или в различного рода переработках и эксцерптах как исаврийская Эклога, так и заменившие ее в свое время Исагога, Прохирон и Но-

веллы Льва VI, то есть те кодификации македонских императоров, которые появились еще до Василик, причем каждая из них в рукописных сборниках получает (как правило) в качестве приложения унаследованный от Эклоги комплекс юридических текстов, составлявший ее «Аппендикс».

Но дело даже не в количестве и доступности юридического материала, а в том, что развитие права в это время пошло по несколько иному пути по сравнению с предыдущими периодами. Ощутимый толчок в этом направлении сделала знаменитая судебная реформа, осуществленная Андрониками II и III Палеологами и приведшая к образованию института «вселенских судей ромеев» (оі шamp;оХікоі крітаі tmv 'Pcopuicov).[268] Поскольку почти все наиболее значительные достижения византийской юриспруденции XIV в. так или иначе связаны с этой реформой, представляется необходимым подробнее познакомиться с ее содержанием, принципами и историей.

Из рассказа Пахимера известно, что в 1296 г. император Андроник II, выступив на ипподроме перед

народом с большой речью, дал обещание издать царскую грамоту (хрисовул) о суде и «избрать судей из архиереев или вообще лиц священного звания и из членов сената, так чтобы всех было числом двенадцать (по числу апостолов. — И. М.), и чтобы когда они принесут присягу, суд действительно стал выносить приговоры неподкупно и нелицеприятно (абсоробоктуссос; каі аяроосояоЯг|ятсоlt;;), даже если придется (это делать) в отношении его (императора) матери и государыни (супруги императора), а также его самого, и тогда он, пожалуй, будет иметь во дворце верных судей». Спустя несколько дией хрисовул был составлен и оглашен на специальной ассамблее во дворце императрицы «где в то время располагался государь»; была принесена присяга судьями, избранными из членов сената и «лиц отличавшихся опытностью в законах и рассудительностью... И суд, — заключает Пахимер свой рассказ, — сделался страшным (cpoPepov), вынося равные приговоры великому и малому».[269]

Дошли до нас и фрагменты (только введение, без диспозиции, подписи и даты) текста этого пространного хрисовула императора Андроника II (в составе Cod. Paris, gr. 1853), благодаря чему у нас есть возможность детальнее ознакомиться с принципами судебной реформы. Целью ее провозглашалось благосостояние государства, достижение справедливости, ибо «хотя царь стоит выше закона и всякого принуждения и ему было позволительно все делать, подобно тому как цари предшествующего времени лишь свою волю считали единственным и самым сильным законом », Андроник «презрел такое властительство, признававшееся спра-

ведливым как в силу обычая, так и по многочисленности примеров...

Как уже отмечалось, такого рода принципы отнюдь не были новшеством в византийском законодательстве и судопроизводстве, и император сознавал это, неоднократно подчеркивая, что он «не создает ничего нового» и только «возобновляет древний обычай». Однако в целом институт «вселенских судей ромеев», сосредоточивший в своих руках функции императорского суда высшей и низшей инстанции (с резиденцией в императорском дворце), был новым учреждением, сменившим существовавший еще со времен Юстиниана, но прекративший свое существование в начале XIII в. императорский суд на Ипподроме, состоявший (правда, по не вполне достоверным сведениям) также из 12 «божественных судей», которые имели свои «камеры» на Ипподроме и составляли высший правительственный трибунал (с XI в.

Более жизнеспособным оказалось детище строптивого внука Андроника II, как известно, весьма непочтительно обошедшегося со своим дедом — императора Андроника III (1328-1341). Из сообщения Ники- фора Григоры, а также из сохранившегося текста «клятвенного указа» (лр6атlt;г/ри орксоцоикоу) импера-

тора и двух его дополнительных простагм[273], мы знаем, что в 1329 г. Андроник III учредил новый состав «вселенского суда» — института, которому предстояло стать гарантом правопорядка в империи вплоть до ее заката. Во время официальной церемонии назначения судей, состоявшейся после торжественного патриаршего богослужения в храме Св. Софии, император, «избравши четырех мужей (о которых он сам рассудил, что они будут достойно служить гражданским судам), из которых один был епископом, среди божественного храма вручил власть судить, передав им божественное и священное Евангелие[274], а также царский меч (PamXucri ояа8т| — символ полученных от императора полномочий и права наказания. — И. М.), и вместе с тем потребовав от них самых страшных клятв относительно того, чтобы они производили суды нелицеприятно и неподкупно; он поставит их в положение бесспорного осуждения, если они будут уличены в этом (т. е. в неисполнении клятв. — И. М.), так

как дал им поместья, вполне достаточные для годового содержания».[275]

О широте полномочий нового органа свидетельствуют те места названных указов Андроника, в которых говорится о подсудности «вселенским судьям» самого императора («если уличат и обвинят в неправде»), близких к немулиц, лиц, находящихся на службе при императорском дворе, правителей областей, прочих архонтов высших и низших, стратиотов и вообще лиц любого другого сословия (стєроц tivoc; ra^eco^)- «А если кто-либо из них осмелится не повиноваться вселенским судьям ромеев и нисколько не будет защищать то дело, о котором они скажут, — кто бы ни были осужденные ими, какой бы степени не достигли, хотя бы находились в родстве и свойстве с императором, — то если оказавший неповиновение будет правителем области или окажется облеченным другой должностью, вселенские судьи должны посредством предъявления настоящего указа тотчас отстранить его от должности. Если же у того, кто осмелится не повиноваться (будет ли он из приближенных к императору архонтов, или из прочих высших и низших архонтов империи, или другого какого-либо сословия), не окажется административной должности, то судьи имеют полное право захватить его дом и хозяйство (oiKovopiav) и подвернуть его другому наказанию и осуждению, какое они назначат,180 Судьи также обязаны судить и тех

лиц, которые находятся во главе управления и против которых будут со стороны подчиненных возбуждены жалобы, и принимать то решение, какое признают справедливым, а равно они должны совершать и исполнять и относительно всех прочих ромеев то, что на них возложено и определено».[276]

Таким образом, юрисдикция вселенских судей распространялась на всех ромеев без различия звания и общественного положения, а также на всю территорию империи, — и это отнюдь не было пустой фразой: источники довольно подробно информируют нас о последующей деятельности вселенских судей не только в Константинополе, но и в провинции (в Фессалонике, Мистре, Серрах, Трапезунде, на Лемносе и т. д.). Известен даже самый первый состав суда 1329 г., в который вошли четыре человека: уже упомянутые митрополит Апроса Иосиф, дикеофилак и диакон Григорий Клида, великий диикит Глава и Николай Матаранг, а также дошел подлинный документ, составленный ими.[277]

Важной особенностью института «вселенских судей» , делавшей его «страшным» для всех, было декларирование права суппликации (8йг)оц) византийских граждан, когда любой византиец, добивавшийся правды, мог непосредственно обращаться к суду «вселенских судей », минуя все инстанции ординарного суда.[278]

Разумеется, при этом возникает вопрос о позиции самого императора. По мнению некоторых ученых, она заключалась в том, чтобы «покончить с коррупцией и (что для социальной структуры империи еще важнее) нанести удар по иммунитетным правам крупных феодалов; фразеологизмы иростагм не оставляют в этом сомнения и не могут скрыть антиаристократическую тенденцию».189 Думается, что речь должна идти в более широком плане о борьбе с «феодальной» раздробленностью, о попытках правительства ограничить политическую независимость провинциальной аристократии, о централизации (которая столь характерна для внутренней политики не только Андроника III Па- леолога, но и его деда, а затем и Иоанна Кантакузина), о стремлении противодействовать усиливающимся центробежным тенденциям в государстве. Последовательной такая политика не могла быть уже вследствие дуалистического характера императорской власти: как PaoiXfii'jq xdgt;v pcopaicov, император был обязан заботиться о централизации, о борьбе с проявлениями сепаратистских тенденций; вместе с тем он как представитель знати, сам крупнейший землевладелец, не мог не проводить в жизнь ее политику, не выражать ее интересы. В этом отношении реформа вряд ли оправдала те надежды, которые возлагались на нее: все ее распрекрасные декларации остались на бумаге.

Есть еще один чрезвычайно существенный аспект рассмотренной вьппе судебной реформы: институт «вселенских судей» учреждался при совместном участии церкви и императорской власти, о чем свидетельствуют как смешанный состав «вселенских судей», так и прямое указание одной из простагм Андроника III, в которой сказано, что «вселенские судьи ромеев из-

браны и поставлены святою Церковью Божией и моей царственностью». По мнению Соколова, это «обусловливалось традиционным взаимоотношением церкви и государства в Византии, опиравшимся на принцип симфонии».[279] Следует однако подчеркнуть, что именно в последние века существования империи эта «симфония» достигает своего наивысшего развития, приводя по существу даже к слиянию, «сращиванию» функций императорской и патриаршей администрации, к переносу функций императорской канцелярии, которая фактически сворачивает свою работу, на патриаршую, и т. д.[280] Объясняется это, очевидно, все более возрастающим бессилием, капитуляцией императорской администрации перед лицом жгучих проблем современности и усилением роли церкви в общественно-политической жизни государства. И хотя в данном случае позицию императора можно расценить как его субъективное желание заручиться санкцией церкви для усиления действенности реформы, объективно это означало, что церковь, сохраняя все значение своего духовного суда (audientia episcopalis), «прибирает к рукам» и бывший доселе исключительно светским орган верховной судебной власти в империи. Недаром и местом заседаний нового суда стал храм Божий — Св. София.

Все большее слияние двух самостоятельных властей в Византии — гражданской и церковной — отразилось и в праве данного времени, в юриспруденции как таковой, в активизации деятельности византийских юристов по составлению юридических сборников, в которых вперемежку представлены (в эксцерптах или полностью) памятники гражданского и церковного законодательства. Тенденция состояла именно в том, чтобы объединить в пределах одного сборника источники гражданского и канонического права. И хотя составители подобных сборников никогда механически не копировали тексты, а подбирали их всегда с определенной целью, неизбежное при этом сосредоточение разнородных правовых источников в рамках таких сборников не всегда удовлетворяло византийских юристов. Некоторые из них задаются целью (поскольку центральная власть отказалась от мысли взять на себя бремя такой работы) создать такие юридические сборники, в которых оба законодательства — гражданское и церковное — должны были получить свое гармоничное и по возможности органичное соединение.

Указанная тенденция проявилась уже в работе анонимного автора любопытной и еще малоизученной компиляции, известной под названием Пространного Прохирона (Prochiron auctum),142 хотя она возникла, по-видимому, еще до судебной реформы Палеологов: первый издатель компиляции Цахариэ фон Линген- таль после некоторых колебаний счел возможным датировать ее концом XIII-началом XIV в.[281] В основа-

ние Пространного Прохирона положен был, естественно, Прохирон Василия, Константина и Льва (те же 40 титулов, в общем та же система, те же рубрики, то же предисловие, хотя и в несколько сокращенном виде),[282] однако текст памятника «обогащен» (выражение Цахариэ фон Лингенталя) множеством смысловых изменений, которые еще подлежат изучению, и заимствований из других источников как гражданского, так и канонического права. К заимствованиям гражданского права относятся многочисленные фрагменты из Василик (наиболее обширным из них является первый титул 22-й книги Василик со схолиями, который почти в полном виде вошел в титул 27 «de testi- bus»), из Исагоги со схолиями, из Epitome legum X в. (титул 21 Пространного Прохирона, начиная с главы 30, целиком заимствован из 11 титула Эпитомы), из юридического сочинения Михаила Атталиата (XI в.), наконец, рассеянные по всем 40 титулам фрагменты новелл императоров из Большого синопсиса Василик. Что же касается канонического права, то в титулах о браках автор Пространного Прохирона много заимствовал из комментария Феодора Вальсамона к синтагме канонов и Номоканону Фотия (см., например, главы 23-26 титула I), а также из канонических мнений

других церковных писателей. Так, главы 28 и 29 этого же титула содержат «вопросы» архиепископа Дирра- хия Константина Кавасилы, а главы 30 и 31 — «ответы» на них Иоанна, епископа Китрского;11" главы 32 и 33 содержат «ответ» митрополита Критского Ильи на «вопрос» монарха Дионисия и т. д. В компиляции имеются также заимствования из исаврийской Эклоги и из Синопсиса Василик, но оба эти сочинения, по всей вероятности, попали в руки автору Пространного Про- хирона после оформления всех 40 титулов, поэтому фрагменты из этих титулов вошли не в титулы Прохи- рона, а в так называемые Тн парат)л, составившие (в числе 32) приложение к этим титулам.[283]

Важно при этом отметить, что многие рукописи, содержащие Пространный Прохирои, включают в себя в то же время и выше разобранные императорские «клятвенные указы», относившиеся к учреждению института «вселенских судей»: парижские рукописи 1343 (XVI в.), 1351 А (XIV в.) и 1356 (XIV в.) помещают их после «паратитлов»; ватиканская 856 и марчанская 180 (XV в.) — в качестве паратитлов 34 и 35; парижская

1368 (XV в.) и туринская 300 (XV в.), например, помещают их в начале текста Пространного Прохирона. По мнению Мортрейля, который и приводит эти данные в своем труде, «из этой неупорядоченности вытекает, что указы никогда не были частью данного сборника, и что они являются позднейшим добавлением, сделанным, без сомнения, во времена Андроника Палеолога ».[284] Но даже если это и так, даже если Пространный Прохи- рон действительно был создан ранее судебной реформы Палеологов, то и тогда данный факт (наличие большого количества рукописей XIV-XV вв., содержащих текст Пространного Прохирона, а также включение в их состав императорских простагм, касающихся ¦ вселенских судей») свидетельствует о том, что этот сборник интенсивно использовался вселенскими судьями в их судейской практике.

Богатая практика составления подборок юридических текстов («рукописей юридического содержания»), сопровождавшаяся иногда переделкой некоторых юридических памятников, приспособлением их к новым историческим условиям (например, Земледельческого закона, который в рукописях XIV-XV вв. часто фигурирует в переработанном по сравнению с древнейшей редакцией виде, с измененным порядком статей, с предисловием и заглавиями групп статей, с рядом дополнений и т. д.), наконец, опыт составления Пространного Прохирона позволили перейти к разработке более совершенного и более отвечающего потребностям византийских юристов правового пособия. Так появилось в 1345 г. знаменитое арменопуловское Шестикнижие (f) Е^аРф^ос;) — «Ручная книга законов (Прохр-ipov Nopcov), выборочно собранная отовсюду и сокращенно составленная достопочтенным номофилак-

сом и судьей Фессалоники, господином Константином Арменопулом», юридическая компиляция, получившая широчайшее распространение как в оригинальном виде, так и в переводах на латинский, немецкий, русский, молдавско-румынский, болгарский, английский, новогреческий языки, на протяжении 500 лет сохранявшая на Балканах значение основного правового источника и судебного руководства, а после провозглашения независимости Греции получившая там силу закона. С введением в новой Греции Шестикни- жия в качестве официального законодательства отпала необходимость планировавшейся сначала кодификации гражданского права путем перевода на греческий язык французского наполеоновского кодекса или германского уложения.198

Теперь об авторе Шестикнижия. Если отбросить подробнейшую, но могущую представить интерес лишь для специалиста по психологии фальсификатор- ства псевдобиографию Арменопула, принадлежащую перу известного историка, уроженца Крита и позднее греческого эмигранта в Италии Николая Комнина Пападопулоса (1655-1740),199 то окажется, что мы

iae Pltsakes К. G. Ot тихе? ^Л? 'Е^арїрХои // Ktovoxavxivou 'АрцєуояоиХ.ои Прохєіроу N6jxcov ії 'E^a{hpA.olt;;. Aamp;nvai, 1971. I. ny'; Papasthatis Ch. K. Zur Verbreitung der «Hexabiblos» des Harmenopoulos im slawischen Raum // Balkan Studies. 1976. T. 17. P. 67-78.

Nicolal.Comneni Papadopoli. Praenotiones mystago- gicaeex jurecanonicosive response sex. Neapoli, 1695 (переиздание: Patavii, 1697). P. 143-144 (помимо «биографии» Арменопула, в этом сочинении автор выдумывает еще немало фантастических биографий, в частности, никогда не существовавшего византийского юриста Типукейта). О других фальсифицированных биографических сведениях об Арменопуле, то объявляющих его «начальником

мало что знаем о жизни знаменитого византийского компилятора. Нам не известны ни точные даты жизни Константина Арменопула,[285] ни место его рождения, ни его семья. Из той сводки данных источников об Арменопуле и его труде, которой располагает современный исследователь и которая наиболее обстоятельно в последнее время проанализирована в исследовании Питцакиса, предваряющем его новейшее издание Шестикнижия, с большей или меньшей долей уверенности можно сказать о нем следующее: в 1345 г., т. е. в году, когда была составлена древнейшая из дошедших до нас и представляющая к тому же уже второе (дополненное) издание Шестикнижия рукопись, Ot- tobonianus 440 (датируется январем 1345 г.),[286] Константин Арменопул действует как судья (крітг|lt;;) Фес- салоники, севаст и оікрлод (или 8о6gt;.оlt;;) императора (Иоанна V Палеолога или Иоанна VI Кантакузина — неизвестно); в 1349 г. он сочетает эти должности и титулы с титулом номофилакса и судьи «непорочного царского секрета», что само по себе, очевидно, предполагало его причастность к институту эпархиальных «вселенских судей», т. е. «кафолических судей» без приставки icov 'PcDpoucov (именно это звание Арменопула

засвидетельствовано «Опровержением» патриарха Фи- лофея, которое предположительно датируется 1353 или 1354 г.[287]); помимо Шестикнижия является автором серии работ по юридическим, историческим, грамматическим и теологическим вопросам: «Эпито- ма божественных и священных канонов »; « О ересях »; «Слово на праздник св. Димитрия-Миропомазанника, празднуемый в храме пресвятой Богородицы Нерукотворной »; неизданный лексикографический труд Ар- менопула, содержащийся во многих рукописях и состоящий из «Алфавитного лексикона, содержащего синонимы глаголов» и «Алфавитного лексикона, содержащего общеупотребительные глаголы, в котором показывается, какие из них непереходные, а какие переходные»; табель о рангах при императорском дворце и при патриаршестве; и другие.[288]

Трудно сказать, где именно находился Арменопул во время восстания зилотов (1342-1349) и каким было его отношение как к этому восстанию, так и к исихаст- ским спорам, современником которых он был. Все попытки историков представить его сторонником зи-

лотов, одним из тех судей, которые были выбраны восставшим народом, или же, напротив, их противником, бежавшим из мятежного города в 1345 г., сторонником паламитов или, в свою очередь, их противником, представителем или «православной» партии, или «латинствующей», — не более, чем гипотезы, плохо или никак не обоснованные. Лично нам кажется более вероятной точка зрения (ее в свое время высказывал Триандафиллопулос, а последним — К. Г. Питцакис) о том, что Арменопул, подобно Димитрию Кидонису, не принял активного участия в социально-политической и идеологической борьбе своего времени, остался вне основных враждующих лагерей, за что его, кстати, и упрекал Григорий Акиндин, обвиняя в том, что тот, пленяясь иным мнением, стремится составить третью партию (ipiir|v poipav ouviotuvui orcoigt;6u(f;i), враждебную и исихастам, и варлаамитам, а также Церкви.204 По-вкдимому, Григорий Акиндин имеет здесь в виду какое-то не сохранившееся или остающееся неизвестным сочинение Арменопула.

Однако вернемся к основному юридическом труду Арменопула — к Шестикнижию. То, что оно мыслилось автором как практическое руководство судьям, видно из наставления судьям (Kpirwv ярошгаошац), которое предваряет сборник. Этот opus rhetoricuin, в котором Арменопул продемонстрировал свое умение пользоваться аттическим стилем, наполнен абстрактными рассуждениями автора о высоком назначении судьи, рыцаря справедливости, о его ответственности перед высшим судией, т. е. Богом, о его беспристрастности и непорочности, о профессиональной обязанности

1 Pitsakes К. С. Оі г')/»; 1! ^ . Idem. Гріїуоріои Amvmvov Avt-KOoTi] ярнуцнп.ш яе.рі (. Ktovatavxi\on,) Ap|.ievo!imgt;/.oigt; F\ A^n au, 1974. I. 203.

всегда изучать законы, причем не столько слова и формулировки, сколько их смысл и значение. Все эти положения обильно уснащены цитатами из Ветхого и Нового Заветов, апофтегмами отцов церкви, выдержками из древних авторов. Уже здесь Арменопул подчеркивает компилятивный характер своего труда, составленного из собранных отовсюду и изложенных кратко положений, «подобно тому, как если бы кто- нибудь, придя на покрытый цветами луг, сорвал самые приятные из цветов и свел их в единый букет — воплощение красоты и наслаждения».200

Наиболее отчетливо свое намерение и свои мотивы, которыми он руководствовался при создании Ше- стикнижия, Арменопул изложил в особом предисловии (IIpoBfi(Dpi(x), которое заслуживает быть приведенным полностью, тем более, что оно отсутствует в русском переводе Шестикнижия: «Некогда юристами из окружения благочестивейших императоров Василия, Константина и Льва была создана Книга законов, так называемый Прохирон, излагающий в сокращенном виде предписания законов. Случайно сейчас натолкнувшись на него, мы еще до его прочтения были изумлены многими обещаниями (его редакторов). Ибо они утверждают, что собрали из каждой книги законов необходимые, полезные и постоянно требующиеся распоряжения и записали их в сокращенном виде в этой ручной книге законов, почти ничего не упустив из того, что вправе знать многие. Так, по крайней мере, (эта книга) говорит во введении и дает такого рода обещания. Однако, читая книгу, мы заметили, что она далека от поставленной цели и данных обещаний, так как в ней и самое необходимое упущено,

многие из этих положений высказаны чересчур суммарно (evSecoq єі'рптаї), да к тому же и столь сопротивно цели и обычаю, что мы, очень удивившись, сочли себя обязанными восполнить в ней недостающее, добавить надлежащее и создать законченное сокращенное издание. Именно поэтому мы и склонились над всем сводом законов (яХатоlt;; tcdv vopcDv), одни из которых установлены издревле, другие, которых по обычаю называют новеллами, придуманы позднее божественнейшими императорами[289]; вместе с ними и так называемые та 'Ршцаїкга Магистра, и указы Эпарха, и наиболее ценные из пособий (tojv npoxfiipoov та каХХлата). Собрав из всех тех материалов самое ценное и самое необходимое и соединив все это с распоряжениями Прохирона (одно — вперемежку, другое — отдельно, как каждому подобало), и к тем сорока титулам, из которых состояла книга Прохирона, добавив другие, такие же по объему или даже большие, ради ясности и ради того, чтобы не казалось, что не хватает чего-то из необходимого, мы создали единое целое и разделили на шесть книг, изложив вкратце весь материал книг 60 законов и новелл, "Ро- маиков", указов Эпарха и руководств, назвав (это единое целое) Прохирон или Шестикнижие».[290]

Таким образом, Арменопул сам указал основные источники, которыми он пользовался, и работа, проделанная учеными по отождествлению этих источников, показывает, что указал он их в основном правильно (особенно обращает внимание скрупулезность и добросовестность компилятора, оговорившего во введении и последовательно применявшего в тексте систему

символов и ссылок — «знак Солнца» для обозначения добавлений к Прохирону и «знак Крона» для обозначения древнего текста —- с тем, чтобы желающий мог всегда обратиться к подлинникам, та лрсототъяа tout(ov). Действительно, Прохирон в 40 титулах целиком вошел в Шестикнижие, составив его основу. Использованы также Исагога, из которой эксцерпиро- вана большая часть 4-го титула «приложений»; Василики, которые, как теперь доказано, были известны Арменопулу почти исключительно по Большому синопсису (Synopsis Major Basilicorum) и (в том, что касается схолий) по так называемой Эклоге Василик (компиляция XII в.)[291]*. Использованы в Шестикни- жии новеллы императоров, из которых наиболее интенсивно представлены новеллы Льва VI, заимствованные из так называемой Ecloga Novellarum Leonis, но также новеллы Константина VII Багрянородного, Романа II, Никифора Фоки, Василия II, Алексея I Комнина и Мануила, причем все эти новеллы, включая новеллы Льва, заимствованы Арменоиулом из «приложения» к Синопсису; патриаршие и синодальные решения, также называемые в Шестикнижии новеллами (например, «новеллы» патриархов Сисиния, Ксифи- лина, Афанасия), причем именно в своих отсылках к источникам канонического права Арменопул демонстрирует наибольшую точность, обнаруживая в себе тем самым «скорее богослова, чем юриста» (выражение

Питцакиса). Неплохо послужили ему трактат «О сроках» (компиляция VII в., взятая Арменопулом также из «приложения» к Синопсису и использованная главным образом в 3 титуле «приложения» к Шестикни- жию); Пира — сборник судебных решений из практики судьи XI в. Евстафия Ромея (или Романа), которую так долго не могли распознать под загадочным названием та Ршциїка тои Мауіатрои /хубцг.уа (Евстафий, впрочем, действительно имел титул Магистра); уже упомянутый сборник уставов константинопольских цехов X в., известный под названием «Книги Эпар- ха» (И, 5, 8; III, 40-43; VI, 12-16), и трактат Юлиана Аскалонита о градостроительстве, составивший большую часть 4 титула второй книги Шестикнижия; наконец, прочие источники указаны Арменопулом как «наилучшие из руководств» (xdgt;v jipo^dpoav та ксШаа- xu), в числе которых, очевидно, в первую очередь имелся в виду так называемый Малый синопсис, алфавитная компиляция XIII в., составленная из материалов Михаила Атталиата (X в.). Именно из Малого синопсиса, широко использованного в Шестикнижии, Арменопул узнал о сочинении Михаила Атталиата, из которого заимствована вся историческая часть Шестикнижия (I титул I книги, § 1-8), со всеми его вопиющими неточностями вроде того, что «Юстиниан составил три кодекса: Григорианский, Гермогенианский и Феодосиев».

Как уже было отмечено, весь собранный материал Арменопул расположил в шести книгах. В первой из них (18 титулов) рассматриваются общие принципы имущественного права, вопросы гражданского состояния, судопроизводства, реституции и т. д.; вторая книга (11 титулов) говорит о владении, собственности, морском и домостроительном праве; третья (11 титулов) — об отчуждении, договорном и залоговом праве, найме,

товариществе и т. д.; четвертая книга (15 титулов) трактует вопросы брачного и семейного права; пятая (13 титулов) — темы наследственного права (наследование по завещанию, обязательные наследники, фалькидий, законная доля, не завещанное наследование, отказ от наследования и др.), а также опеки; шестая (15 титулов) содержит положения уголовного права.

Как юридический памятник труд Арменопула сугубо компилятивен. Выясняется, что в нем (если исключить введение и некоторые схолии) «нет ни одной фразы, которую нельзя было бы найти в тех источниках, которыми пользовался Арменопул, или которая свидетельствовала хотя бы о какой-то более или менее значительной переработке»[292]. Не подтверждается и мнение тех ученых, которые считают, что Арменопул стремился «осовременить» право путем исключения устаревших и бесполезных распоряжений[293]: в Шестикнижии присутствует немало распоряжений, явно устаревших для XIV в. (примеры у Питцакиса); в нем не наблюдается даже стремления компилятора ни к приспособлению языка источников к нормам современного ему греческого языка, ни к унификации терминологии, ни даже к улучшению и исправлению испорченного текста некоторых распоряжений. Последние переносятся в Шестикнижие, как правило, в той форме, которую они имеют в использованных Арменопулом источниках, но только в сильно сокращенном и упрощенном, освобожденном от всякой

риторики виде. Эта лаконичность и точность выражения, абстрактность мысли, заключенной в расположении, его повелительный тон сближают, по мнению некоторых ученых,[294] Шестикнижиес юридическими гражданскими кодексами современности, делают его их предшественником. Сказанное еще в большей мере относится к отмеченной выше системе расположения материала, которая не похожа ни на один прежний законодательный сборник. «Освободившись здесь от всякой зависимости от его источников, и в частности от основы своего труда — от Прохирона, Арменопул становится предшественником системы, которую предстояло выработать юридической науке Запада спустя пять веков, — системы пятичастной классификации гражданского права (общие принципы, имущественное право, обязательственное право, семейное право и право наследственное)»[295].

Очевидно, именно в этом прежде всего ключ необычайной популярности Шестикнижия на протяжении веков у разных народов, хотя несомненно были и другие причины: компактность, удобство, ясность, доступность в сочетании с достаточной полнотой юридического материала обусловили жизнеспособность арменопуловского труда, отвечая, по-видимому, каким-то новым явлениям и веяниям реальной жизни.

Но с чем решительно нельзя согласиться, так это с утверждением о том, что в труде Арменопула «гражданское частное право отделено от канонического»[296]. Вселенский судья Констан тин Арменопул не мог ставить перед собой такой дели. Его задача была как раз противоположной и заключалась в соединении двух законодательств, а не в разъединении их. Наличие в тексте компиляции специального титула «О завещании епископов и монахов» (V, 4), титула «О рукоположении епископов и пресвитеров» (4 титул «Приложения»), целиком относившихся к чисто каноническим вопросам, а также других распоряжений церковно-правового происхождения, говорит именно об этом.

Конечно же, не в каждом своем сочинении Арменопул ставил перед собой вышеизложенную задачу, и в этой связи представляется необходимым подробнее осветить вопрос о другом значительном юридическом труде Арменопула, традиционно остающемся в тени Шестикнижия, — о его «Эпитоме божественных и священных канонов». Труд сугубо канонический, благодаря которому его автор заслужил данную ему патриархом Филофеем характеристику продолжателя дела Вальсамона. Но и здесь Арменопул отходит от глоссирования как чисто средневекового метода в интерпретации текстов и предлагает свой опыт кодификации канонов.21 'Как и Шестикнижие, «Эпитома» состоит из

шести разделов, в свою очередь делящихся на титулы. Первый из этих разделов трактует вопросы избрания и поставлення епископов (6 титулов), второй об избра нии и ноставлении пресвитеров, диаконов и иподиаконов (6 титулов), третий — о прочих чинах клира (5 титулов), четвертый — о монахах и монастырях (3 титула), пятый — о мирянах-мужчинах (5 титулов) и шестой — о мирянах-женщинах (1 титул). Как и Шес- тикнижие, «Эпитома» была снабжена особым предисловием, ПроВєсоріа, но в отличие от Шестикнижия, где Арменопул указывает непосредственно использованные источники, в «Эпитоме» он этого не делает, ограничившись ссылкой на основные источники канонического права (каноны синодов, «апостольские» каноны, каноны отцов церкви). Метод работы по отбору и «эпитомированию» материала тот же самый, что и в Шестикнижии, о чем свидетельствуют так называемые Loci gemini в том и другом сочинении: за некоторыми незначительными исключениями текст подвергнутых эпитомированию правил буквально совпадает с темп местами, откуда он заимствован.

Вскоре после его издания сборник был снабжен большим количеством схолий, выяснение происхождения которых затрудняется тем, что только некоторые из них снабжены указаниями на источник. Например, часть схолий принадлежит патриарху Филофею, хартофи- лаку Великой Церкви Петру Вальсамону, а также «блаженному Иоанну», которого до недавнего времени

traduit et commente par Stavros Perentidis [These pour le doctorat de troisieme cycle presentee et soutenue le 13 janvier 1981 a l'Universite de Paris-Sorbonne]. Paris, 1980-1981 (машинопись; ксерокопия этой, до сих пор неизданной, диссертации любезно предоставлена автором в наше распоряжение).

отождествляли с патриархом Иоанном XIV Калекой; на самом же деле, как оказалось, схолии под именем «блаженного Иоанна» принадлежат Илье Критскому21 Часть схолий приходит через Властаря из «Ка- ноникона» псевдо-Иоанна Постника, хотя их источник обозначен просто «Иоанн Постник», а все прочие, упомянутые в тексте схолий источники (новеллы Юстиниана, других живших после него императоров, патриаршие и синодальные решения и т. д.) — это лишь косвенные источники, известные редактору схолий лишь по упоминанию их византийскими глоссаторами и Властарем, откуда он их и заимствует. Что же касается вопроса о том, в какой мере следует приписывать самому Арменопулу включение схолий в «Опитому», то Питцакис, которому здесь принадлежит главное слово, считает возможным ответить на него положительно, так как большинство схолий «черпает» материал из тех же источников, которые использованы и для основного текста «Эпитомы». Некоторые сомнения, по его мнению, возникают лишь в отношении тех схолий, которые «не кажутся связанными непосредственно, а иногда и опосредованно, с тем местом или темой, под которые они подведены».[297]В отличие от светского законодательства и светской юриспруденции, которые, как мы убедились, многое утратили в ходе общего исторического развития, каноническое право и на заключительном этапе истории Византии предстает в более или менее целостном виде, и если мы возьмем наугад ну хотя бы такие рукописи канонического содержания, как Vaticanus gr. 844 или

Sinaiticus gr. 1185 (обе XIV в.), то мы обнаружим в них весь корпус древнейших источников официального канонического права, «ратифицированный» на Трулльском соборе 692 г. Разумеется, и более поздние сборники-номоканоны (такие как «Номоканон Фотия» и др.) продолжают усиленно переписываться и использоваться для последующего канонического «правотворчества».

От XIV-XV вв. дошли несколько таких попыток собственного «правотворчества» в области канонического права. Так, митрополит Родосский Нил Диасоре- нос (в миру Никита Мирсиниот), выходец с о. Хиоса, паламит по убеждениям, сосланный за это патриархом Каллистом на о. Родос, митрополичью кафедру которого он занимал с 1357 г., известен прежде всего своей литературной деятельностью (ему, в частности, принадлежит очерк о вселенских соборах, замечательный тем, что автор квалифицирует как вселенские не только Фотиев собор 879/80 г., но и паламитские соборы 1341 г.). Но, оказывается, он был еще и высокообразованным юристом, специалистом по церковному праву. В своих «Ответах» (числом 21) монаху Ионе он разъясняет вопросы, касающиеся богослужения, причастия, крещения, покаяния, елеосвящения, поминовения, поста, — словом вопросы почти исключительно из литургической сферы.[298] Среди ответов привлекает внимание один — о причащении младенцев. На вопрос «А что должно делать относительно крещеного ла- тинянинами?» Нил отвечает: «Миром мажет и только молитвы произносит»,[299] т. е. автор обосновывает свое

положительное решение, очевидно адресуя его католической церкви, в которой вопрос о причащении младенцев решается отрицательно. По-видимому, вопрос монаха Ионы был вызван современным Нилу положением его митрополии, когда обосновавшиеся на Родосе крестоносцы-рыцари, а с ними и деятели по пропаганде католичества миссионерствовали в пользу католической церкви не безуспешно, и во времена Нила бывали случаи, когда они крестили детей, которые должны были бы быть крещены православными священниками.[300] Это довольно-таки редкий для данного периода случай соприкосновения права православной церкви и латинского права, чаще же приходится констатировать почти полное отсутствие контактов между ними.

Еще один памятник канонического права этого времени — 54 канонических «Ответа» митрополитаЭфес- ского Иоасафа (ум. в 1437 г.) на вопросы пресвитера Георгия Драсина, также касающиеся различных аспектов совершения литургии, великой вечери, исповеди, причастия, таинства брака, погребения, поминовения, водоосвящения, монашества, значения храма и т. д.[301] По разнообразию затронутых в них вопросов они представляют редкий канонический документ в ряду подобных ему по характеру происхождения памятника. Любопытен, например, ответ 44, где среди тех умерших нераскаявшимися грешников,

о которых запрещалось молиться, упоминаются «берущие проценты и умирающие вместе с ними», а также подверженные постоянному пьянству.

Своего апогея, однако, поздневизантийское каноническое право достигло (и это бесспорно) в деятельности знаменитого византийского канониста Матфея Властаря, творившего в Фессалонике в то же время, что и Константин Арменопул. Главный труд Властаря — «Алфавитная синтагма»,[302] написанная в 1335 г., т. е. еще до Шестикнижия,[303] получила широчайшее распространение и практическое применение как в византийское время, так и в период турецкого владычества, соперничая по популярности с Шестикнижи- ем, а переводы Синтагмы на славянские языки (на сербский вскоре после ее появления, на болгарский в XVI в. и на русский в XVII в.) свидетельствуют о том, что Синтагма оказала большое влияние на правовую жизнь славянских народов.221

О самом Матфее Властаре мы, как и об Арменопу- ле, знаем очень мало. Неизвестны ни годы его жизни, ни «социальное происхождение». Несомненно то, что

он был иеромонахом; возможно, подвизался в фесса- лоникском монастыре Перивлепты, где его духовным отцом был основатель этого монастыря Исаак, бывший в 1295-1315 гг. митрополитом Фессалоники под именем Иакова. В исихастском споре принял участие на стороне исихастов, выступив с такими сочинениями, как «О божественной милости или О божественном свете» (в котором отстаивал исихастскую идею о несотворенном свете Господнем) и «Против Варла- ама». Матфей был, кроме того, поэтом, перу которого принадлежит целый ряд гимнографических литургических произведений,221' а также изложенный политическими стихами трактат о званиях и должностях константинопольского двора и церкви. Властарь является автором целого ряда синопсисов — риторического синопсиса, синопсиса номоканона псевдо-Иоанна Постника, синопсиса ответов Никиты Ираклийского на вопросы епископа Константина, канонов патриарха Никифора и др.[304]

Что касается «Алфавитной Синтагмы», то, как уже отмечалось в литературе,[305] ее возникновение также было связано с проводившейся Палеологами судебной реформой, было непосредственным откликом на нее. Объединяя в рамках Синтагмы гражданское и церковное законодательство, автор решает именно ту задачу, которая ставилась перед такого рода компиляциями.

Кстати говоря, именно Матфею Властарю принадлежит положение о оирфота cv лйоіу как принципе,

на котором были основаны взаимоотношения государства и церкви, и этот принцип был сформулирован им как раз в «Алфавитной Синтагме».[306] Разумеется, в отличие от Пространного Прохирона и Шестикнижия, авторами которых были светские юристы, а посему и центр тяжести компиляций приходится на гражданское законодательство, автор Синтагмы — духовное лицо, и это сказалось на характере компиляции, которая имеет ясно выраженные черты номоканона. По словам самого Властаря, сказанным в предисловии, его целью при составлении Синтагмы было дать краткое практическое руководство по действовавшему в то время церковному праву, причем к соответствующим главам канонов он «счел полезным присоединить нечто малое и сокращенное из светского законодательства, помогающее священным канонам, с ними согласующееся и сообщающее им крепость».

В предисловии, которое как и в Шестикнижии, названо Проamp;есоріа, излагаются в хронологическом порядке различные источники, составляющие канонический кодекс православной церкви до собора 879 г. при Фотии (в этом порядке, правда, есть и нарушения, которые проникли и в нашу печатную Кормчую, а также встречаются ошибки при указании числа правил соборов и отцов церкви), и очерк истории римско-ви- зантийского права (vopot лоХітікоі), вплоть до опубликования Василик. Это обозрение, по мнению ученых, представляет большое сходство с предисловием к «Синопсису» Атталиата. Самый же труд начинается прологом «О православной вере» подобно «Синопсису Василик», который, по всей вероятности, и зародил у Властаря мысль составить Синтагму в алфавитном порядке. Последняя состоит из 303 глав в 24 титулах,

расположенных в соответствии с греческим алфавитом и обозначенных буквами от «альфы» до «омеги», так что различные сюжеты церковного права размещены под теми буквами, с которых начинаются их названия. Как правило, главы начинаются изложением канонических постановлений, относящихся к содержанию титула, и заканчиваются рубрикой vopoi лоХлтікоі, в которой собраны более или менее значительные извлечения из гражданского законодательства. Однако в Синтагме есть немало глав, часть которых составлена исключительно из распоряжений канонического права (таких 79), другие — только из распоряжений гражданского права (их 31), причем, как правило, без указания источника.[307]

Каноническая часть синтагмы содержит в себе сокращенное изложение «апостольских» канонов, канонов соборов и отцов церкви (за исключением 7-го канона антиохийского собора, 15-го и 58-го лаодикий- ского, 19-го сардинского, 39 канонов карфагенского, 1-го канона собора в храме Св. Софии, 9 канонов Петра Александрийского, 16, 16 и 53 Василия Великого, 16, 17 и 18 Тимофея Александрийского, нескольких правил Феофила и Кирилла Александрийского), постановлений патриархов («тома» Николая Мистика, Сисиния, Сергия, Иоанна Ксифилина, Николая Грамматика, Льва Стипиота, Феодота, Константина Хлио- рена, Луки Хрисоверга, Михаила Анхиала, Арсения Авториана, Афанасия), двух правил из номоканона псевдо-Иоанна Постника, мнений отцов церкви (Дио-

нисия Ареопагита, Дионисия Александрийского, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Епифания Кипрского, Исидора Пелусиота, Кирилла Александрийского, Иоанна Дамаскина, аввы Дорофея, патриарха Фотия и Феодора Студиата). Считается, что весь этот материал (или, по крайней мере, 9/10 его) взят Властарем у Зонары и особенно у Валь- самона. Лишь около 30 толкований приписывается самому Властарю, да и то, может быть, только потому, что источники их еще не обнаружены.

Что же касается светских законов (vopoi лоgt;атікої), то они приводятся в Синтагме или с указанием имени императора, издавшего закон, или без всякого указания. К первым относится знаменитая фальшивка-дарение Константина Великого папе Сильвестру; две новеллы Ираклия; новеллы Юстиниана, известные, очевидно, автору по сборнику 168 новелл; 24 новеллы Льва Мудрого; 31-я новелла Константина Порфирородного, анафематствующая заговорщиков и мятежников; новелла 14-я Никифора Вотаниата; хрисовул Исаака Комнина; несколько новелл Алексея и Мануила Комнинов, одна новелла Исаака Ангела. Помимо Вальсамона и Зонары, из толкований которых по преимуществу заимствован и материал «светской части» Синтагмы (исследователи, впрочем, признают, что Властарь имел при этом и подлинный текст тех законов, на которые приводит толкование), немало взято из Прохирона, Исагоги, Эклоги, а также из «Синопсиса Василик».

Таким образом, творчество Матфея Властаря, Константина Арменопула и их коллег знаменует собою последнюю веху ученой византийской юридической традиции. Нельзя при этом не отметить выдающуюся роль Фессалоники как крупнейшего очага юридической науки. Византийское право на заключительном этапе его развития характеризуется приближением

его к практическим нуждам юристов, определяется принципами судебной реформы, оказавшей решающее влияние на правовую жизнь Империи последних двух веков ее существования. Следует, очевидно, признать поспешным вывод об упадке (да еще полном упадкеї) юриспруденции. Речь скорее должна идти об изменившемся характере последней: время грандиозных «правительственных» кодификаций, столь типичных для эпохи расцвета империи, а также время глоссаторов, безвозвратно ушло в прошлое; наступило время систематизаторов права.