5. Теоретико-правовые вопросы толкования законодательного определения клеветы в РФ

В предыдущей главе автором в общих чертах были освещены во­просы, связанные с институтом клеветы в российском законода­тельстве.

В настоящей главе автор намерен обратиться к собственно тео­ретико-правовым вопросам, связанным с данным правовым понятием (институтом),

Законодательное определение клеветы содержится в ст.

Сразу вынесем за скобки дискуссионный вопрос — целесообразно ли вообще защищать интересы частных лиц от возможной клеветы в порядке уголовного судопроизводства или же для этого вполне доста­точно и гражданского.

Факт в том, что уголовно-правовая форма защиты от клеветы у нас существует, более того, определение клеветы, к великому сожалению, содержится у нас именно в уголовном законодательстве, в граж­данском оно отсутствует, а специального (анти) диффамационного, как уже было сказано, у нас нет.

В советской и российской юридической литературе неоднократно рассматривались и проблема “распространения” клеветнических све­дений, и понятие “заведомо ложных сведений”* К слову сказать, в этом смысле всё относительно ясно, и публикации советских юристов по данным вопросам практически не утратили своей актуальности и по сей день.

В этой связи особый теоретико-правовой интерес представляет по­следняя часть официальной характеристики клеветы, а именно по­нятие сведений, “порочащих честь я достоинство другого лица или подрывающих его репутацию".

m

Какие сведения следует считать “порочащими честь и достоинство другого лица и подрывающими его репутацию"?

Ответ на этот вопрос, к сожалению, предполагает очень четкое различение того, что есть на самом деле, то есть то, как этот вопрос решается актуальной теорией и практикой в постсоветской России, с одной стороны, с другой же, то как это должно быть с точки зрения собственно права, духа и буквы Конституции РФ.

В начале о реалиях советской и постсоветской теории и практики.

A⅛κ известно, уголовные дела по факту клеветы являются делами частного обвинения — то есть они могут быть возбуждены только по инициативе потерпевшего. Следовательно, первая оценка распро­страненной информации на предмет наличия в ней позорящих честь, достоинство и деловую репутацию сведений производится самим потерпевшим.

Таким образом, первоначально именно субъективное мнение по­терпевшего имеет решающее значение. Как отмечал О.С.Иоффе, опенка потерпевшего имеет значение "в том смысле, что она побуж­дает его к возбуждению дела в суде и обязывает суд принять такое де­ло к своему производству¹’¹⁷⁴. Если лицо не считает распространённые в его отношении сведения порочащими его честь и достоинство, то они не будут считаться таковыми и с точки зрения закона.

Однако после возбуждения уголовного дела всё почему-то карди­нальным образом меняется. Как считают некоторые советские юри­сты, уже в ходе самого рассмотрения дела “для суда не является обя­зательной оценка потерпевшим распространяемых в его отношении ложных сведений”¹²⁵.

^j24Иоффе О С Указ. сон.

^12:1Николаев А. Ответственность за клевету й оскорбление // Советская юстн- пия. 1963. Jfe 20, С. 21-22,

134

По мнению Н.А.Придворова, “субъективная оценка фактов не все­гда соответствует объективной их оценке”¹*⁶.

Практически это означает следующее: если в отношении человека распространили какие-то заведомо ложные сведения, которые он субъективна считает порочащими его честь, достоинство ила деловую репутацию, то это ещё не значит, что они являются таковыми объек­тивно.

К этой позиции, в частности, сводится смысл постановления Пле­нума Верховного Суда СССР ст 17 декабря 1971 г*, который “разъяс­нил, что порочащими надо считать такие сведения, которые умаляют честь и достоинство гражданина или организации в общественном мнении или мнении отдельных граждан с точки зрения соблюдения закона, правил социалистического общежития и принципов коммуни­стической морали*¹*⁷.

Это позволило Н. А. При дворову в уже упомянутой автором статье утверждать, что „вопрос о том, являются ли распространяемые сведе­ния позорящими данное лицо, решается судом на основе право­сознания с mo4κ⅛ зрения принципов коммунистической морали”.

Надо отметить, что в советские годы подобная позиция была гос­подствующей, Так, например, А.В.Белявский полагал, что “в каждом конкретном случае судьи должны исходить из закона, правил со­циалистического общежития и морали, своего правосознания и нрав­ственных воззрений”¹'*Исходя из этого, он расшифровывал и поня­тие порочащих честь, достоинство и деловую репутацию лица сведе­ний, под которыми он подразумевал такие сведения, “которые пр или-

135

сывают человеку нарушение своего долга или несоответствие тем требованиям, которые закон и правила социалистического общежи­тия и морали предъявляют ему как человеку, члену определённой общности”.

На этом же настаивали и другие советские юристы, утверждая, что ’’действия должны рассматриваться как порочащие честь и досто­инство, если они противоречат закону, правилам социалистического общежития или моральному кодексу строителя коммунизма^.

Последняя точка зрения достаточно характерна для советской пра­вовой мысли - возражений против использования морального кодекса строителя коммунизма в качестве неоспоримого источника нравст­венных норм советского общества в доперестроечной юридической литературе не встречалось.

Однако если говорить о действительности постсоветской, при­ходится констатировать, что в том, что касается толкования законода­тельного определения клеветы, за исключением непогрешимости того самого Морального кодекса строительства коммунизма для большин­ства нятттргх юристов ничего особо не изменилось* Сменились ярлыки, действительно. Коммунистическая мораль и правила социалистиче­ского общежития уступили место “общечеловеческим ценностям”, сменилась идеологическая окраска* Что же касается тезиса о наличии у всего общества единых “нравственных воззрений”, того самого “объективного” критерия, с позиций которого суд должен вынести оценочное решение о том, порочат ли те или иные сведения честь че­ловека или нет, го этот тезис почти никем из юристов даже и не ста­вился под сомнение.

По-прежнему, защита от клеветы у нас возможна только если “суд придёт к выводу, что факты, сведения о которых были распро-

¹²⁹ Научно-практический комментарий к Основам гражданского законода­тельства Союза CCP и союзных республик. M.: Госюриздат, 1962* С. 59.

136

странены, способны опорочить честь и достоинство гражданина не только в его собственном, но и общественном мнении”.

На этой позиции твердо стоит существующая судебная практика, В частности, п.2 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 18 ав­густа 1992 г. №11130 рассматривает в качестве порочащих “не соот­ветствующие действительности сведения, содержащие утверждения о нарушении гражданином или юридическим лицом действующего за­конодательства или моральных принципов (о совершении нечест­ного поступка, неправильном поведении в трудовом коллективе, бы­ту и другие сведения, порочащие производственно-хозяйственную и общественную деятельность, деловую репутацию и т.п.), которые умаляют честь и достоинство гражданина либо деловую репутацию гражданина или юридического лица”.

Из приведенного текста недвусмысленно следует, что по-преж­нему у всего общества существуют единые и не подлежащие сомне­нию “моральные принципы”, следовательно, и незыблемые представ­ления о том, какие поступки необходимо считать “нечестными”, а ка­кое поведение '⅛e правильным”.

Отличие этого подхода от старого, советского носит сугубо по­верхностный характер, связанный исключительно с отказом от ком­мунизма как государственной идеологии, но отнюдь не с отказом от вмененной государству роли морального арбитра и выразителя нрав­ственных воззрений всего общества,

В данном случае речь, по сути, идет о рудиментах советского то­талитаризма, настаивающего на наличии одной морали всего обще­ства. Правовое же государство гарантирует (должно) всем членам

¹³⁰ Постановление Плевума Верховного Суда РФ от 18 августа 1992 г. Nal 1 “О некоторых вопросах, возникших при рассмотрении судами дел о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц” в редакции постановления Пленума от 21 декабря 1993 г.

137

общества свободу взглядов и совести, а, следовательно, право на свою собственную мораль, отличную от морали других членов общества.

Именно других членов общества, а не общества как такового, ибо в соответствии с правовым мировоззрением общество не есть не­что тотальное, обладающее единой моралью и нравственностью, но это атомарное соединение связанных взаимными правами и обязанно­стями равноправных лиц, автономных как по отношению друг к дру­гу, так и по отношению к государству.

R этом случае такие понятия как “моральные принципы общества”, “точка зрения общества в целом”, “общественная мораль” лишаются своего юридического смысла, так как, с позиций права, не может быть морали, принципов или точки зрения общества в целом.

Мораль не возникает и не существует сама по себе, она, как из­вестно, всегда производна от той идеологии, религии иных убежде­ний, составной частью которых она и является.

Конституция РФ, в частности, ст. ст* 13, 14, 28 устанавливают ре­лигиозный и идейно-идеологический плюрализм, закрепляют за ка­ждым человеком в России право выбирать и иметь любые “религиоз­ные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними”. Свобода действия человека ограничена, по Конституции, правами и свободами других лиц, но никак не чисто нравственными или моральными сооб­ражениями неизбежно партикулярного характера.

Если мы говорим об идейном и религиозном плюрализме, много­культурном обществе, тем более, учитывая закрепленный в Конститу­ции '"многонациональный” характер нашего государства, как можно ожидать, что у людей, исповедуюших совершенно разные убеждения и взгляды по всему спектру вопросов, будут, несмотря на это одни и те же “нравственные воззрения”?

Нелепо ожидать, что христианин и ницшеанец, гуманист н социал- дарвинист, пацифист и милитарист, вегетарианец и мясоед, аскет и гедонист, консерватор и нигилист, эстет и панк, натурал и гомосек­суалист (продолжать можно еще очень долго) будут иметь одни и те

138

же воззрения на нравственные проблемы, которые их разделяют, и.

лают одного одним, а другого другим.

На чью же точку зрения должно встать государство? В соответст­вии с Конституцией PΦ^ljlгосударство не только не может становить­ся в таких ситуациях тта чью-либо точку зрения, но и не должно делать этого.

Российская Федерация как правовое государство, в соответствии с собственной Конституцией, провозгласила отказ от притязаний го­сударства на роль морального арбитра и выразителя нравственной или какой-либо еще идеи, а также решительное ограждение частных воз­зрений и жизни своих граждан от вмешательства в них государства*

Несмотря на это и вопреки этому, российские суды, руководству­ясь приведенными постановлениями пленумов BC СССР и РФ, сло­жившейся судебной практикой, а также трудами наших уважаемых теоретиков, по-прежнему продолжают играть роль не только верши­телей правосудия, но и нравственных арбитров, которым позволено решать, “что такое хорошо, а что такое плохо”.

To₁что в данном случае мы имеем дело с нарушением, причем весьма грубым, положений Конституции о правовом характере рос­сийского государства, это очевидно*

Понятно, чем не является такая практика - она не является со­блюдением предписанных Конституцией страны норм, она не явля­ется судебной практикой государства, провозгласившего себя право­вым и связавшего себя положениями собственной Конституции*

Однако чем является такая политика, какие задачи она преследует и чем оборачивается на деле?

Понятно, что побуждения у сторонников подобного морального арбитража самые наилучшие. И, скорее всего, такая политика имеет своей целью обеспечить судебную защиту со стороны государства общественной морали и нравственности. Не будем вдаваться в дис-

¹³¹ Подробнее об этом см. в п. 1.4. настоящей работы

139

κyccwκ>с этой точкой зрения по существу, автор и так уже подробно осветил свою позицию по этому поводу, основанную к тому же на нормах действующей Конституции.

Обратим внимание на другое. Подобная политика, несмотря на со­мнительность такой постановки вопроса в целом, все же может быть эффективной в условиях, когда судьи, выступающие в качестве мо­ральных арбитров, руководствуются более-менее единообразными морально-этическими и иными убеждениями при принятии подобного рода оценочных решений.

Так было в СССР. Так было в странах общего права в эпоху то­тального господства пуританской морали в жизни общества. Воз­можно, и сейчас существуют такие страны, в которых у любого судьи просто по определению не возникнет вопроса о том, является тот или иной поступок моральным или нравственным, с точки зрения всего общества, или нет. Но Россия к таковым не относится. И не только юридически, но и фактически.

После краха коммунистической идеологии в российском обществе образовался значительный идейно-идеологический вакуум, который со временем заполнился и продолжает заполняться десятками и сот­нями различных идеологий, религий, доктрин, концепций, точек зре­ния и т.п,

И для того, чтобы понять, что в обществе не существует едино­мыслия даже по самым фундаментальным для каждого человека во­просам, не обязательно проводить социо логических опросов, а доста­точно просто регулярно обращать внимание на многочисленные ток- шоу, посвященные проблемам супружеской верности, наркотиков, самоубийства, отношения к сексуальным меньшинствам и т.д.

Проблемы, сама публичная постановка которых была бы немыс­лима не только в СССР, но и старой доброй пуританской Великобри­тании, например, легализация многоженства, в наши дни способна вызвать внутри российского общества ожесточенные дискуссии и рез­кую поляризацию среди ее участников.

140

Можно ли в таком случае считать образ жизни человека, имею­щего нескольких жен одновременно, аморальным. Речь не идет о му­сульманах, для которых полигамия является традиционной нормой их религиозной культуры. А если это русский человек и при этом атеист?

Обострим этот вопрос. Одно дело, если судья, руководствуясь нормами традиционной для русских христианской морали, защитит достоинство оболганного русского мужчины, которого обвинили в том, что у него есть одновременно несколько жен. Хотя, на взгляд ав­тора, с точки зрения буквы и духа российской Конституции, идеи мо­ногамии не имеют никакого правового преимущества перед идеями полигамии, даром, что последняя идет в разрез с традиционными ус­тоями европейской культуры.

Но ведь возможна и другая ситуация* Например, добропорядоч­ного русского христианина обвинят в том, что он живет полигамным браком, в суде будет доказано, что эти сведения не соответствуют действительности, а судья, будучи сам многоженцем, сочтет, что эти сведения не являются клеветой, так как они не порочат в себе никакой предосудительной информации.

Имеет судья право считать, что полигамия это здоровое и нравст­венное явление? Имеет, конечно. Но и потерпевший в данном случае имеет такое же право считать ее развратом и “срамным грехом”*

Причем, если описанная ситуация носит предположительный, хотя и абсолютно вероятный характер, то автору данной работы в своей судебной практике пришлось столкнуться с аналогичной ситуацией несколько иного рода, когда субъективные и при том весьма не­традиционные морально-эстетические воззрения судьи стали причи­ной невозможности судебной защиты прав автора*

14 апреля 2000 года в газете “Московский комсомолец” была опубликована статья под названием “Свинячьи туши и души”, содер­жащая в себе следующий фрагмент: “Давайте вспомним, между рус­ским человеком и свиньей - много общего”.

141

Надо сказать, что публикация имела определенный общественный резонанс. Ее, а частности, довольно остро восприняли представители старшего, военного поколения, заставшего известное обращение не­мецких оккупантов к советским людям — “русские свиньи¹¹. В связи с тем. что публикация вышла в одной из основных газет страны, соби­равшейся вскоре праздновать 50—летне великой Победы, подобное воспроизводство лексики немецко-фашистских оккупантов выглядело вдвойне вызывающе.

В этой связи ряд общественных организаций, в том числе ветеран­ских и правозащитных, инициировал антидиффамадионное преследо­вание авторов публикации и редакции “МК” в целом. По данному по­воду было подано несколько десятков обращений и заявлений в Про­куратуру, однако, помимо этого было решено добиваться опроверже­ния данных сведений и компенсации морального вреда потерпевшим гражданам в судебном порядке.

Так как в силу формулировки приведенного высказывания ист­цами по делу не могли быть общественные организации, инициато­рами процесса было принято решение обратиться в суд с иском от имени физического лида, так как утверждение о том, что “у русского человека много обшего со свиньей” затрагивает каждого “русского человека”.

В качестве истца по данному делу выступил автор настоящей ра­боты, пытаясь тем самым, во-первых, придать практическую ценность своим теоретическим изысканиям в области защиты чести, дос­тоинства и деловой репутации (как раз в этом момент автор писал ди­пломную работу по данной теме), во-вторых, отдать долг памяти уча­стникам Великой Отечественной войны в канун 50-летия годовщины в ее победе.

3 июля 2000 года Пресненский межмуниципальный (районный) суд ЦАО г.Москвы вынес решение по делу №2-2762 по иску Сидо­рова В.А. о защите чести, достоинства и компенсации морального вреда. В удовлетворении исковых требований истцу было отказано,

142

причем, особый интерес в контексте настоящей работы представляет собой мотивировочная часть решения:

“.„Согласно п.2 вышеуказанного Постановления Пленума Вер­ховного Суда РФ (имеется в виду Постановление от 18 автуста 1992 г, №11, — В.С.) порочащими являются не соответствующие действитель­ности сведения, содержащие утверждения о нарушении гражданином или юридическим лицом действующего законодательства или мо­ральных принципов (о совершении нечестного поступка, неправиль­ном поведении в трудовом коллективе, быту и другие сведения, поро­чащие производственно-хозяйственную и общественную деятель­ность, деловую репутацию и т.п.), которые умаляют честь и достоин­ство гражданина либо деловую репутацию гражданина или юридиче­ского лица.

...Спорный фрагмент статьи не ущемляет честь и достоинство ли­ца т.к, не содержит утверждений о совершении Сидоровым проти­воправных действий или безнравственных поступков”,

Следует обратить внимание, что в том же самом решении содер­жалась еще и такая формулировка:

“В силу ст. 152 ГК РФ гражданин вправе требовать по суду опро­вержения порочащих его честь, достоинство и деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они не соответствуют действительности”.

В ходе судебного разбирательства ответчик не только не доказал, но и не пытался доказать, что распространенные им сведения о том, что *⁴y русского человека много общего со свиньей”, соответствуют действительности. Следовательно, в силу ст. 152 ГК РФ, данные све­дения считаются не соответствующими действительности*

Однако, не опровергая несоответствие действительности данных сведений, суд квалифицировал их как не порочащие честь и дос­тоинство истца*

Необоснованность мотивировочной части данного судебного акта очевидна хотя бы и потому, что в качестве обоснования своего реше-

143

ния суд сослался только на указанное Постановление Пленума BC РФ, которое, как известно, не является актом, имеющим обязательную си­лу. Хотя даже и это Постановление было судом заужено, так как ист­цу отказали В удовлетворении иска на том основании, что он-де не со­вершал никаких действий, хотя в самом Постановлении говорится и о “других сведениях”, порочащих человека.

Однако более интересной представляется теоретико-правовой ас­пект данной ситуации.

Человек с вполне традиционными этическими и эстетическими воззрениями, уязвленный тем, что ему вменили сходство со свиньей (никем нс доказанное), обращается в суд за защитой своего достоин­ства. А судья, разделяющий оригинальные эстетические представле­ния, отказывает ему в удовлетворении исковых требований на том ос­новании, что не видит во вмененной истцу схожести со свиньей ни­чего зазорного*

Как здесь спорить, о чем спорить, совершенно непонятно. Судья не считает схожесть со свиньей зазорной, а истец считает. Истец пола­гает, что свинья является грязным животным, что прямо следует из Библии как основополагающего текста традиционной иудео-христи­анской культуры, а ответчик утверждает, что свинья является не гряз­ным, но весьма добродетельным и развитым животным, видимо, ис­ходя при этом из иных соображений.

Надо прямо отметить то обстоятельство, что истец изначально не требовал от ответчика отказаться от своей оценки свиньи как жи­вотного добродетельного и встать на точку зрения истца, считающего ее грязным животным. Это бы прямо противоречило п.1 ст. 29 Кон­ституции России, согласно которой никто не может быть принужден к отказу от собственных убеждений.

Вопрос ставился иначе. Истец требовал от ответчика доказать дос­товерность распространенного сведения, а именно то, что ^tty русского человека много общего со свиньей”. Данное утверждение (а не мне­ние!) ответчиком доказано не было, что не оспаривалось судом.

144

Таким образом, мы имеем дело с распространением не соответст­вующих действительности сведений.

И тут стороны уперлись в вопрос, является ли это, подчеркну, не соответствующее действительности высказывание порочащим честь и достоинство истца?

Участь дела зависела от субъективного мнения конкретного чело­века судьи, имеющего, как оказалось, нетрадиционные убеждения по данному вопросу. Очевидно, что никаких дополнительных ком­ментариев по поводу данной ситуации (ее собственно правового, а не политического аспекта) не требуется.

Но как избежать подобного произвола? Может быть, следует до­биваться не только единообразного применения судами законов, но и такого же единообразного понимания ими тех самых "нравственных воззрений”? Принять некий Моральный кодекс (звучит знакомо...), провести всероссийское совещание судей по вопросам нравственно­сти, на котором выработать рекомендации для всего судебного кор­пуса?

Это решило бы проблему чисто технически - по крайней мере, пе­ред тем как обращаться в суд за защитой от клеветы у истца или зая­вителя жалобы будет хотя бы определенность относительно правил игры, существующих объективно и обязательных для любого судьи.

В противном случае, наделяя судью правом оценивать те или иные поступки с точки зрения морали, и не определяя при этом, с точки зрения какой морали, должен выносить свою оценку судья, По­становление Пленума BC РФ от 18.08.1992г* №11 прямо провоцирует судейский произвол, привносит фактор неопределенности в судебные разбирательства по такого рода делам.

Избежать этого можно только двумя способами*

Первый уже был озвучен автором, по инерций нормативистского сознания он напрашивается сам собой. Необходимо устранить саму возможность судейского произвола путем обеспечения единооб­разное™ вынесения судами решений по вопросам нравственной оцен-

145

ки тех или иных фактов (напомним, что речь идет именно и только о фактах, а не мнениях 1).

К чему ведет реализация такого пожелания тоже понятно. Факти­чески это ставит жирный крест на всех разговорах об идеологическом плюрализме, мультикультурализме и правовом государстве. Ибо, воз­ведя одну из огромного множества нравственных доктрин в ранг об­щеобязательной, государство тем самым грубо нарушит принцип от­деления самого себя от сферы идеологии и/или религии, нарушит принцип равноправия граждан, свободы мысли и слова, все осно­вополагающие ценности правового государства*

Само собой, ничего в этом случае не останется от Конституции РФ, основополагающие нормы которой будут попросту ликвидиро­ваны таким решением.

Но есть и другое решение этой проблемы. При всей его новизне и спорности оно, тем не менее, является единственным на сегодняшний день альтернативным толкованием законодательного определения клеветы, основанным на бескомпромиссном отстаивании принципов правового государства, буквы и духа Конституции РФ.

В его основе лежит вытекающее из многочисленных норм Кон­ституции РФ убеждение в том, что в свободном гражданском об­ществе государство даже в лице своего суда не должно решать за человека, какие распространённые о нём и не соответствующие дей­ствительности сведения порочат его честь и достоинство, а какие нет.

Решать это может и должно только само оклеветанное лицо. Ведь та информация, которую один человек воспримет как порочятчую его честь и достоинство, может быть расценена другим лицом в качестве приятного комплимента. А пытаясь выявить здесь некую объектив­ную нравственную истину, не обличённую при том в форму закона, государство неизбежно будет играть несвойственную и даже противо­показанную ему роль морального арбитра, тем самым вмешиваясь в сферу автономии общества и личности,

146

На взгляд автора, подтверждением этой точки зрения является тот факт, что в нашем уголовном праве клевета является делом частного, а не публичного обвинения. Таким образом, признаётся, что при воз­буждении уголовного дела по факту клеветы решающее значение имеет субъективная оценка лицом распространённых о нём лживых сведений, которую оно осуществляет с позиций собственных мораль­ных убеждений.

Автор полагает, что необходимо сохранить за субъективным фак­тором решающее значение и при оценке распространённой ин­формации на предмет наличия в ней порочащих честь и достоинство лица сведений непосредственно в ходе принятия судом решения по делу.

При этом следует согласиться с О.С.Иоффе в том, что под клеве­той следует понимать именно порочащие “сведения об определённых фактах”, а не оценку этих фактов^[81]. Поэтому подобный релятивизм не следует рассматривать как узаконенный произвол.

Человек не может требовать правовой охраны от любых оценочных суждений других лиц, которые он произвольно считает порочащими его честь и достоинство. Оценочные суждения также носят субъек­тивный характер и в этом качестве являются реализацией кон­ституционного права лица на свободу мысли и слова.

Применительно же к проблеме клеветы речь идёт об извращении объективной действительности, что совершенно недопустимо. Знаме­нитый немецкий философ А .Шопенгауэр утверждал, что” человек слы- вёт за то, чем выдаёт его поведение, а не за то, чем угодно его обоз­вать какому-нибудь праздному языку”^[82],

Именно поэтому распространение сведений о фактах, безосно­вательно приписываемых определённому лицу, следует считать на-

147

рушением его права на честь, достоинство и деловую репутацию. Ко­нечно, если оно само считает их таковыми*

На основании всего вышесказанного автор предлагает следующее толкование положений ст. 129 УК РФ.

“Распространение заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих ею репутацию¹’ следует считать клеветой, при одновременном наличии двух оснований:

— сбъекяшвного - заведомою несоответствия действительности распространённых сведений;

- субъективного - восприятия самим оболганным лицом этих све­дений как порочащих его честь и достоинство или подрывающих его репутацию.

Что касается приведенного выше постановлении Пленума BC РФ* Первое - следует напомнить, что подобные постановления носят всего лишь разъяснительный, но никак не обязательный для исполне­ния характер.

Второе. Это постановление вообще не должно применяться на практике, ибо оно (как это было доказано автором) явно противоре­чит уже упомянутым выше статьям Конституции России. Согласно ст. 15 Конституции Российской Федерации она имеет не только ^t⅛κcmyκ>юридическую силу”, но и “прямое действие”.

Эго предоставляет всем желающим права и возможности уже сей­час настаивать на предложенном авторе толковании законодательного определения клеветы при практической заттгита чести, достоинства и репутации частных лиц, пострадавших от клеветы.

Любой иной подход к данной проблеме с неизбежностью пред­полагает наличие моральных воззрений, претендующих на всеобщ­ность и обязательность, и при том не обличённых в форму закона, что явно противоречит ст. ст. 1,2, 13, 14, 17, 18, 19, 23, 28, 29, 44 Консти­туции России и делает неуместными какие-либо серьезные намерения относительно строительства правового государства в нашей стране.

148