§ 1. Принцип разделения властей. Методология исследования

“Демократия” и “принцип разделения властей”, “принцип разделения властей” и безусловная “работоспособность государственного аппарата”... Отождествление и взаимозаменяемость этих понятий стали настолько привычными, что кажутся уже немыслимыми какие-либо серьезные, принципиальные возражения по этому поводу.

Определенная таким образом исследовательская задача сразу же требует существенной оговорки. Высказанное сомнение в возможности рассмотрения механизма разделения властей в США вне более широких, общеполитических моментов порождает новое. А можно ли вообще полноценно и убедительно проанализировать государственно-политическую систему любого государства, в том числе США, сквозь призму распределения обязанностей в системе управления?

В самом общем плане целесообразность нашего подхода можно обосновать следующим образом. Каждый исследователь вправе избирать и отстаивать свой собственный ракурс видения изучаемого предмета. Наиболее удачно данную мысль, пожалуй, выразил немецкий социальный философ М. Вебер, определивший научный поиск как попытку создать некий идеальный тип — концентрированное выражение исследовательского интереса ученого.

Его следует рассматривать не как верификацию некоей гипотезы, но как логическую конструкцию; не как идеализацию, имеющую предельные, абсолютные формы в реальной жизни, но как методологию исследования.

Однако и такое объяснение представляется не до конца убедительным. Действительно, если в реальной жизни американского государства принцип разделения властей существует лишь в качестве одного из условий, обеспечивающих наряду с целым рядом прочих действенность и жизнеспособность социального организма, то почему именно “разделение властей” стало центральным пунктом исследования? Каков “удельный вес” этого принципа по сравнению со всеми прочими?

Избежать натяжки и излишней ортодоксальности в этом случае, пожалуй, можно, если рассматривать проблему разделения властей несколько шире, чем простое отражение институциональной организации американского государства. Не случайно еще в 1872 г. автор классического труда “Английская Конституция” У. Бэйджгот писал: “...Величайшая трудность стоит на пути исследователя, который пытается бегло обрисовать ныне живущую конституцию — Конституцию, которая действительно работоспособна и могущественна... Эта трудность заключается в том, что объект его исследования постоянно изменяется...”[218] Именно поэтому “разделение властей” не может быть сведено к государственному устройству США, некоторому комплексу институтов, назначение и полномочия которых закреплены конституционно. Коль скоро любое общество — это прежде всего живой организм, то его внешний, формализованный облик есть отражение гораздо более глубоких социальных процессов.

Опасность превращения “разделения властей” как принципа жизнедеятельности американского общества в характеристику его государственного устройства может быть преодолена лишь в рамках корректно выстроенной модели. Фундаментом ее построения могут стать, пользуясь терминологией немецкого психолога К. Юнга, своеобразные “архетипы” самосознания американской нации, присущие ей нормы общественной жизни и культурные стандарты. Понятый именно таким образом принцип разделения властей становится действительно значимым для нашего исследования, ибо свободно и органично взаимодействует с такими понятиями, как государственные структуры, идеология, традиции политической культуры, образцы поведения в обществе, характер социализации, системы ценностей, и многими другими.

словами, мы постоянно выверяем направления нашего исследования той национально-культурной средой, в которой только и возможно рассматривать идею разделения властей.

Воспринятый так, данный принцип позволяет избежать той грозной опасности “гиперфактуализации”, о которой предупреждал известный американский политолог Д. Истон и которая, к сожалению, очень часто преследует исследователей, поставивших своей задачей досконально описать структуру и способы действия того или иного общественного механизма. Однако гораздо более серьезным преимуществом изложенного подхода, на наш взгляд, является следующее. Взгляд исследователя теперь сосредоточивается не только на универсальности или специфичности данного общественного института, но и на его истинном предназначении, способности практически решать возникающие в обществе проблемы, как то: решение внутренних конфликтов, определение перспектив развития и путей их реализации и т.п.

Попытки подобных сравнений предпринимались и, без сомнения, еще неоднократно будут предприниматься. Думается, что одной из самых удачных является ставшая уже классической типология политических систем Э. Шилза, который постулирует существование пяти основных моделей современных ему политических систем: “политических демократий” (political democracy), “демократий под опекой” (tutelary democracy), “самообновляющихся олигархий” (modernizing oligarchies), “тоталитарной олигархии” (totalitarian oligarchy), “традиционной олигархии” (traditional oligarchy).

Первая из них определена как эталон и представляет собой “режим гражданского правления через представительные институты и систему общественных свобод”[219]. Именно она характеризует систему государственного правления в Соединенных Штатах и по сию пору, как пишет Шилз. Рассмотренная с точки зрения механизма разделения властей “политическая демократия” отдает безусловное предпочтение законодательной власти, периодически сменяемой путем всеобщих выборов.

Кроме того, она характеризуется сравнительно четкой регламентацией условий, на которых власть передается избранникам данного общества; доверием и поддержкой электоратом органов законодательной власти; наличием независимой судебной власти и арбитража; признанием и одобрением участниками политического процесса, членами данного общества конституционных положений и общепризнанных образцов политической активности; наконец, эффективностью, способностью к компромиссам и взаимным уважением в среде самих политиков, их официальными разъяснениями относительно целей и задач своей деятельности, а также способностью успешно осуществлять задуманное.

Остальные четыре модели перечислены в порядке убывания в них демократических начал, ибо показателем “демократичности” в данной квалификации служат ответы на следующие вопросы: как далеко рассматриваемая модель отступает от “идеального” (читай: первого) классификационного образца; как скоро избранные данным обществом пути и средства достижения “идеала” приведут его граждан к намеченной цели; каким образом в каждом отдельном обществе сочетаются на практике олигархические и демократические тенденции, стремление к обновлению и традиционные предпочтения.

. Поиск ответа на любой из поставленных вопросов так или иначе выводит нас на проблему государственного устройства, а следовательно, и на юридически или традиционно принятую в данном обществе систему разделения властей. Как убедительно доказывает Шилз на примере своих идеальных моделей, все они, за исключением первой, грешат неправомерным сужением полномочий и умалением достоинства законодательных органов, нарушением приемлемого для современного государства баланса между исполнительной и законодательной властями.

Шилз не отрицает возможности довольно успешного функционирования государства и сохранения демократических порядков в обществе и при “смещении” властных полномочий в сторону йсполнительной власти, правда, если оно не превышает некоей предельной нормы. Но что есть эта предельная норма и как ее вычислить? Очевидно, что пределы дозволенного здесь весьма хрупки и обманчивы, а приобретенные исполнительной властью в результате этой рокировки дополнительные полномочия, как, например, право законодательной инициативы, позволяют ей нарушить конституционные устои государственного устройства. Именно отсюда берут свое начало “демократия под опекой” и “самообновляющиеся олигархии”.

Своеобразное “перетекание” полномочий законодательной власти в руки исполнительной, ослабление влияния законодательных институтов, неизбежно вызывающее ослабление и утерю независимости судебной властью, превращает государственный механизм в средство оказания неотложной помощи по лечению постоянно обостряющихся болезненных симптомов общественного организма.

При кратком ознакомлении со взглядами Э. Шилза у читателя несомненно возникает недоумение. Зачем автор, заявивший о своем решительном несогласии с “абсолютной и вненациональной” ценностью принципа “разделения властей”, приводит прямо противоположную точку зрения и положительно отзывается о ней. Ведь логика рассуждений Э. Шилза дает нам все основания утверждать, что разделение властей с очевидным акцентом на законодательную ветвь и есть необходимый гарант политической демократии.

Противоречия в этом нет, ибо классификационная модель Шилза выстроена на достаточно прочном фундаменте: политическая демократия всегда и довольно жестко соотнесена с вполне определенным отношением членов данного общества к характеру своей политической системы, т.е. с национальным самосознанием, политической культурой. Демократия может существовать только в условиях общественного согласия относительно норм и ценностей данной системы, когда осознанная политическая лояльность весьма прочна, хотя и не всеобъемлюща.

Но самое главное заключается в том, что такое осознанное и целенаправленное отношение к воплощению в жизнь подлинно демократического идеала можно ожидать лишь от тех, кто обладает определенным запасом материальной прочности, экономически защищен. Это обеспечивается общегосударственной политикой по всесторонней, и в первую очередь промышленной, модернизации общества. Особую ответственность за предпринимаемые в этом направлении усилия несет политическая элита, ибо от ее навыков самоконтроля и способности обеспечить граждан своей страны обещанными благами зависит сама судьба провозглашенного ею политического идеала.

Итак, круг замкнулся. Не “разделение властей” вообще, но всестороннее обновление общества на основе глубокой структурной перестройки его индустриального потенциала в соответствии с научно-техническими достижениями современности. Подлинная политическая демократия возможна в среде осознанно преданных ей людей, которые могут выработать у себя эту осознанную преданность лишь в условиях сравнительно стабильного материального достатка, который, в свою очередь, обеспечивается модернизацией всего общества, что и является сутью политической демократии. Другими словами, политическая демократия с ее наиболее строгим и определенным разделением полномочий между законодательной, исполнительной и судебной ветвями власти есть выражение той самой конгруэнтности политической культуры и структуры, о которой столь много и подробно писал другой американский политолог, Дж. Алмонд[220].