Правовая культура как конститутив жизненного пространства личности

Отнюдь не нужно быть тонким специалистом в психологии, чтобы понять, что реальная личность человека далеко не совпадает с тем, что сам он думает о себе. Сама личность эту разницу обнаруживает лишь в реаль­ном столкновении — взаимодействии с другой личностью (другими людь­ми), которое может вести к драматическим, трагическим и комическим по­следствиям.

другому индивиду (к другим индивидам)^[89]. Эти отношения, полагает он, могут быть только отношениями деятельности, отношениями активного взаимодействия индивидов, в силу взаимного характера которых и возни­кает ситуация, когда активное действие индивида, направленное на друго­го индивида, возвращается рикошетом обратно к нему, «отражается» от другого индивида как от своего рода препятствия и тем самым превраща­ется из действия, направленного на «другое», в действие, направленное (опосредованно через «другое») на самого себя.

В обществе личность всегда стоит лицом к лицу с Другим. Другой одновременно и ограничивает проявления свободы каждой конкретной личности, и создает у нее настойчивую потребность самореализации и со­циального самоутверждения. Взаимодействие с Другим и другими являет­ся в одно и то же время и экзистенциальным, поскольку выявляет и выво­дит на поверхность внутренние субъективные качества личности, и соци­альным, поскольку конституирует специфическое пространство существо­вания сообща. Это пространство совместного существования представляет собой жизненное пространство личности.

Интегративный смысл категории "жизненное пространство" обуслов­лен ее вписываемостью в теоретические системы, предложенные в рамках всех наиболее продуктивных направлений современной социологической мысли. Она соотносится с категориальным рядом феноменологии через по­нятие "жизненные миры", что позволяет использовать концептуальные по­строения Э. Гуссерля и М. Хайдеггера, обращаться к анализу способов типо- логизации А. Шюцем^[90], а также к опыту этнометодологии, поскольку послед­няя опирается на феноменологическую традицию. C другой стороны, ис­

пользование категории "социальное пространство" обеспечивает совмес­тимость наших построений с концепциями, прежде всего, П. Бурдье, как непосредственно (в меру наличия в теоретических схемах П. Бурдье на­следия структурализма), так и опосредованно.

Термин «жизненное пространство» используется нами как более об­щий, объединяющий значения совокупности полей предметизации, лежа­щих между человеком как субъектом идеального действия и физической реальностью. В рамках конкретной социологической теории эти положе­ния получают реализацию у Э. Гидденса. Структурная организация — не­пременное условие устойчивости процессов социальных взаимодействий. Общество создается в результате пространственно-временной структура­ции этих взаимодействий, которая может быть конкретизирована как ре­гионализация, детализация-разбивка окружающей человека реальности, определяющая системы дистанций, форму присутствия индивидов в соци­альном пространстве-времени.

Стоит обратиться и к классическому постулату А. Шюца, опреде­лившего социальную реальность как совокупность объектов и событий внутри социокультурного мира - опыта обыденного сознания людей, свя­занных с себе подобными отношениями интеракции; интерсубъективный мир культурных объектов и социальных институтов. Обыденное сознание акторов социализировано структурно-генетически^[91]. C этим пониманием согласуется, составляя непротиворечивую картину, тезис Гидденса о не­прерывной структурации социальной реальности.

Концепция личности как результата и формы структурации жизнен­ного пространства, принадлежащая постмодернистскому осмыслению ре­альности по типу его восприятия, сегодня, на рубеже перехода к информа­ционной цивилизации, приобретает особый смысл. Понимая личность как

конфигурацию жизненного пространства, мы приходим к тому, что требо­вание выживания побуждает индивида к интеграции в жизненную среду, осуществляемой через структурирование личности.

В то же время на протяжении последних десятилетий, во многом бла­годаря влиянию идей А. Шюца, в понимании социально-пространственных отношений получил распространение подход, основанный на феноменологи­ческой традиции. Такое понимание в значительной степени дистанцируется от структурных и субстратных трактовок уже на уровне терминологии, по­скольку пользуется термином "жизненное пространство". Вслед за П. Берге­ром и Т. Лукманом^[92] субъективная повседневная реальность становится глав­ным наполнением социально-пространственных отношений для А. Турена, А. Лефевра, П. Ансара. Предметом изучения становится мозаичность пове­денческих пространств, ролевые, вещно-бытовые пространства, их институ­циональная природа. C точки зрения П. Ансара, в частности, социальное поле представляет собой систему позиций лиц^[93]. Мы в своей работе, заимствуя по­нятие «жизненное пространство», понимаем его не как место физической ло­кализации личности, а как поле напряженности, ее структурирующее, и ею, в свою очередь, структурируемое.

Таким образом, личность структурирует себя и свое жизненное про­странство, творя смыслы, то есть интерпретируя свою действительность. Ис­следователи уже довольно давно связали право с наличием альтернативных,

плюралистических ситуаций^[94]. У личности складывается острая потребность в упорядоченности, надежности, гарантированности собственной жизни на фоне осознания противоречий, неопределенности и несправедливости соци­альной действительности. Правовые представления связаны не с достижени­ем или осознанием Свободы, а с потребностью определиться в неизвестности (и в этом смысле "свободном" социальном пространстве).

В качестве еще одной опорной теоретической посылки можно, на наш взгляд, использовать концепцию С. Московичи. Московичи - автор концепции социальных представлений (репрезентаций) - включает в их структуру установку, информацию, смысловое поле и картину мира инди­вида. Опираясь на результаты теоретико-эмпирических исследований^[95] в качестве основного механизма социального, в том числе правового, мыш­ления можно выделить интерпретацию^[96]. Под интерпретацией следует по­нимать способность индивидуального сознания личности вырабатывать определенные смысловые композиции, схемы, "версии", мнения, объясне­ния при неопределенной или изменившейся позиции личности. C феноме­ном интерпретации мы имеем дело во всех формах осмысления социаль­ной действительности.

Известно, что еще стоики включали смысл в качестве одной из ос­новных единиц в структуру сознания, употребляя для этого понятие "лек- тон"^[97]. Века спустя смысловое поле сознания рассматривали Э.

наивная (соотносительная с другими) система смыслов, значений, оценок, имеющая или не имеющая иерархии.

Таким образом, интерпретация - это адекватная динамике жизни, из­менению личности и динамике ее сознания способность выявлять новое положение личности в изменившихся обстоятельствах и определять его. Это динамическая способность сознания, связанная с динамикой жизни. Реализуя каждый раз заново необходимое самоопределение личности, ин­терпретация извлекает из контекста, иногда неопределенного, свои дан­ные, сведения, составляющие, из которых она создает свою композицию, версию, "сюжет". В отличие от процесса познания интерпретация направ­лена не на поиск истины, а на достижение некоторой мировоззренческой определенности, достаточно целостной картины, "гештальта". Кроме того, в отличие от познания интерпретация связана с оценками. Естественно, что оценки разными людьми одной и той же ситуации могут быть различными и даже противоположными. Интерпретация представляет собой личност­но-психологический способ формирования отношения субъекта к действи­тельности. В ходе интерпретирования личность отбраковывает все для се­бя неприемлемое, абстрагируется от определенных, пусть даже сущест­венных обстоятельств, фактов, выстраивает их иерархию, последователь­ность, создавая композицию смыслового пространства.

По ходу процесса интерпретирования личность сталкивается с про­тиворечивостью разных данных, с отсутствием связи между некоторыми из них, с неопределенностью и неясностью фактов, что затрудняет выра­ботку целостной непротиворечивой "картины". Однако результатом про­цесса всегда является вывод, содержащий более глубокое или поверхност­ное, более частное или принципиальное, более конкретное или абстрактное обобщение. Теоретически интерпретация может быть представлена в ис­

следовании в виде некоего континуума, периодически меняющего свои психологические характеристики^[98].

Приведенное нами понимание интерпретации дает возможность уви­деть, что она является основным механизмом повседневного правового мышления личности. Особенно она важна там, где еще не вступили в силу законы, нет их знания и привычного для старшего поколения понятия "по­рядок", интерпретация позволяет личности каждый раз самоопределяться, упорядочивать, вносить момент ясности и организованности в свою соци­альную жизнь, свои взаимоотношения с людьми, учреждениями, различ­ными социальными структурами. Интерпретация выполняет функцию ра­бочего механизма правового сознания и правовой культуры.

Будучи наиболее ярким проявлением субъективности, пристрастности индивидуального сознания, интерпретация отражает стремления и ценност­ные ориентации личности и, следовательно, в каких-то пределах очерчивает ее жизненное пространство, пространство ее практического отношения к праву в частности. Таким образом, личность обретает самореализацию, творя собственные смыслы, систематизируя их в интерпретации и конституируя своими действиями социальные поля. Неповторимость действительной лич­ности во многом предопределяется тем, что она в свей интерпретации откры­вает нечто новое для всех, дополняя раскрытие сущности и других людей, расширяя своими поступками их наличные возможности и сама подвергаясь непрерывной структурации со стороны социальной реальности.

Правовая культура, определяя тип правоотношений в рамках жиз­ненного пространства личности, может рассматриваться как конститутив последнего. Нет нужды особо останавливаться на том, что самореализация личности в аспекте права предполагает наличие у нее самосознания сво­бодного существа, что проявляется в свободном выборе. Исходя из интер­

претации права как меры свободы^[99] и необходимости во взаимоотношениях человека и общества (личности и государства), мы можем уверенно кон­статировать, что личность есть лишь там, где есть свобода. Как справедли­во отмечает Е.А. Лукашева, «подлинная ценность прав, свобод и обязанно­стей личности раскрывается в ее практическом правомерном поведении, осуществляемом на основе свободного выбора»^[100]. Неразрывная связь про­блемы самореализации личности с ее реальным поведением в ситуациях ее включенности в широкую сферу социальных правоотношений сегодня ма­ло у кого вызывает сомнение. В данном процессе заметная роль отводится и политическим, и психологическим, и нравственным регуляторам поведе­ния и деятельности личности.

Вместе с тем возможности самореализации личности в аспекте права предопределяются и общим уровнем ее культурного развития, вбирающим в себя ее основные психосоциальные, этические, мировоззренческие и иные позиции. Поэтому личностная самореализация должна рассматри­ваться через призму ее системного понимания, включающего в себя взаи­модействующие компоненты экономического, политического, правового, нравственного и обыденного (бытового) сознания и поведения.

Личность структурирует социальное пространство вокруг себя, пре­вращая его в свое жизненное пространство, совершая поведенческие акты, в быту и юридической теории именуемые поступками. Именно через по­ступки проявляется уровень развитости правосознания, правовая установка и в целом правовая культура личности. Поступок служит своеобразным индикатором социально-правовой зрелости человека. В нем утверждается идея свободы и долга в ее нормативно-поведенческой функции. Таким об­разом, в поступке должное поведение из норм и предписаний переходит в действительную практику правоотношений. Здесь поступок выступает как

объективный факт правовой самореализации личности, как его реальное достояние, материализовавшаяся духовно-правовая ценность. Речь, конеч­но, идет прежде всего о юридически значимых поступках, имеющих пра­вомерный характер. При этом мы вовсе не упускаем из виду и то, что, не­сомненно, возможна (добавим, весьма распространена) и «антиправовая самореализация» личности в противоправных и асоциальных девиантных проявлениях). Негативный антисоциальный способ самореализации по­средством правоотрицания, культивирования вседозволенности и правово­го нигилизма в разнообразных его выражениях предметно исследуется в теории социальных отклонений, формирующейся на базе комплекса науч­ных дисциплин: социологии, теории права, криминологии, психологии, психиатрии и медицины^[101].

Анализируя механизм социально-правовой самореализации лично­сти, можно выделить такие его составляющие, как правосознание и право­вая установка личности, правомерное поведение, правовая активность и правовая самозащита. Правовая культура, если рассматривать ее в аспекте конституирования жизненного пространства личности через поступок, также выступает одним из звеньев этого механизма (см. схему 1).

Следует заметить, что правомерное поведение, правовая активность и правовая самозащита не могут не воплощаться в правовые поступки, ко­торые и служат важнейшими «кирпичиками» фундаментальной правовой самореализации личности в обществе. Под правовыми поступками мы в данном случае понимаем юридические факты-поступки, толкуемые нами более широко, чем это сделано в литературе^[102]. Широта трактовки юридиче­ского поступка в нашем понимании означает в первую очередь то, что в механизме социально-правовой самореализации личности он оценивается

не только с позиций объективного результата действия, но также и с пози­ций правового значения намерения лица, совершившего это действие. Узко понимаемый юридический поступок оценивается безотносительно к наме­рениям совершающего действие лица^[103].

Схема 1

Структура механизма правовой самореализации личности

Еще Гегель отмечал, что «в поступке ... совершающий его достигает созерцания себя самого в предметности или чувствования себя в своем на­личном бытии»...^[104]. Поступок содержит в себе сплав внутреннего нравст­венно-психологического, правового самосознания и социально-правовой установки личности, в силу чего свободное структурирование фрагментов жизненного пространства в поступке ограничено социальным давлением. По мнению Л. Сэва, «всякий акт есть, с одной стороны, акт индивида, ас­пект его биографии, его самовыражение, но, с другой стороны, он является актом детерминированного социального мира, аспектом общественных от­ношений, выражением объективных исторических условий»^[105].

В субъективном измерении юридический поступок представляет со­бой крупное событие в процессе правовой самореализации личности. Юридический поступок выступает и как результат большой внутренней (духовно-правовой) работы личности, требующей непрерывной деятельно­сти правосознание ‘«запуска» в дело правовой установки. «Своими дейст­виями, - пишет С.Л. Рубинштейн, - я непрерывно взрываю, изменяю си­туацию, в которой я нахожусь, а вместе с тем непрерывно выхожу за пре­делы самого себя... Мое действие отрицает меня самого в каком-то аспек­те, а в каком-то меня преобразует, выявляет и реализует»¹. Таким образом, в своих поступках юридически значимого характера личность творит себя в социально-правовом смысле, воспроизводит свое правовое положение в государстве и тем самым осуществляет процесс правовой самореализации.

Становясь же на путь пассивности, безразличия, социальных откло­нений, правового бездействия и непротивления злу, личность так или ина­че скатывается к правовой и в целом духовной деградации, «потере» себя. Перманентная готовность (алертность) человека к юридически значимому поступку реализуется в соответствии с его активной правовой установкой, высоким уровнем правосознания, пониманием своей ответственности пе­ред обществом и государством.

Резюмируя изложенное, можно отметить, что юридический поступок является и средством правовой самореализации личности, и импульсом ее внутреннего саморазвития. В нем концентрируются элементы правопони­мания, правосознания, правовой установки и правовой культуры. Через не­го проявляются правовая активность и правовая самозащита личности в их многообразных формах.

Рассмотрение проблемы социально-правовой самореализации лично­сти не может быть достаточно полным без учета особого места в механиз­ме ее осуществления волевого фактора. Воля - активная, действенная сто-

¹Рубинштейн С.Л. Проблемы общей психологии. M., 1976. С. 341.

рона сознания, которая, переводит права и обязанности в реальную дея­тельность людей. Для изучения поведения человека в сфере реализации прав и свобод граждан первостепенный интерес имеет вопрос о волевом характере этого поведения, о возможности свободного выбора различных вариантов поведения.

Представляет, на наш взгляд, интерес и попытка аналогового подхо­да к пониманию взаимообусловленности человеческого типа и социально­правового механизма его самореализации. Здесь под человеческим типом мы подразумеваем то же содержание, которое вкладывает в типологию по­нимания жизни немецкий психолог Э. Шпрангер. Напомним, что Э. Шпран- гер выделял следующие шесть типов человека: теоретический человек (стремящийся целенаправленно к познанию), экономический человек (ищущий пользу в познании); эстетический человек (познающий мир через оформленное впечатление, самовыражение), социальный человек (человек, хотящий найти себя в другом), политический человек, религиозный чело­век¹. Полагаем, что логика подобной типизации должна включать сущест­вование и «юридического типа человека», под которым можно было бы понимать личность, стремящуюся к своей правовой самореализации и дос­тигающую этой цели. Данное определение может быть развито как в рам­ках социокультурного анализа, так и в юридической психологии. И в том, и в другом случае одной из ключевых фигур в структуре механизма соци­ально-правовой самореализации личности является уже упоминавшаяся нами выше правовая установка.

Само понятие установки широкое развитие вначале получило в ис­следованиях психологов. Историко-психологические корни изучения уста­новки личности лежат в экспериментах вюрцбургской школы. Созвучные работам представителей так называемого аттитьюдного направления (atti-

^,См.: Зейгарник Б. В. Теории личности в зарубежной психологии. M.: Изд-во Моск, ун-та, 1982. С. 72-80.

tude — отношение) в американской психологии исследования грузинской школы психологов (Д.Н. Узнадзе, А.С. Прангишвили, Ш.А. Надирашвили, Ш.Н. Чхартишвили) в дальнейшем существенно с ними расходятся^[106].

Воспроизведем отдельные положения теории установки, разработан­ные Д.Н. Узнадзе;.который связал воедино систему проявлений психиче­ской жизни субъекта и целостность структуры деятельности личности. «В случае наличия какой-нибудь потребности и ситуации ее удовлетворе­ния, - отмечал Д.Н. Узнадзе, - в субъекте возникает специфическое со­стояние, которое можно охарактеризовать как установку его к совершению определенной деятельности, направленной на удовлетворение его актуаль­ной потребности»^[107]. Он же утверждал, что установка является готовностью к активности в определенном направлении и возникает на базе взаимодей­ствия потребности и среды, но не вообще среды, а лишь той, влиянию ко­торой человек подвергается в данный момент.

Развивая эти положения и дополняя характеристику феномена уста­новки, А.С. Прангишвили писал: «... установку следует трактовать как мо­дус целостного субъекта (личности) в каждый дискретный момент его дея­тельности, модус..., как бы фокусирующий все внутренние динамические отношения, опосредствующие в индивиде психологический эффект сти­мульных воздействий на него, и на базе которого возникает деятельность с определенной направленностью...»^[108]. К новым обобщениям пришел, иссле­дуя социальное поведение личности, Ш.А. Надирашвили, указавший на наличие трех качественно разных уровней регуляции психической актив­ности. Активность первого уровня, импульсивная и бессознательная, реа­лизуется в связи с конкретными, чувственно данными предметами; психи­

ческая активность второго уровня связана с общими объектами действи­тельности и представляет собой более сложную структуру, в формирова­нии которой субъект делает ситуацию предметом познания (процесс объ­ективации). Третий уровень психической активности, выделенный Ш.А. Ha- дирашвили, относится уже к социальному поведению личности, прояв­ляющемуся в волевой активности, которая регулируется системой ценно­стных ориентации, принципов, как они фиксируются в самосознании ин­дивида, в его «психологическом автопортрете»’.

Формулируя социально-психологическое определение установки, В.А. Ядов писал: «... установка - и фиксированная установка в частности - является психологическим механизмом регуляции как бессознательной, так и осознанной активности субъекта, она содержит механизмы и про­стейших и сложных социальных форм поведения»^[109][110].

Опираясь на разработанные психологами положения теории уста­новки и исходя из ее сущностных характеристик, проанализируем содер­жание понятия правовой установки личности и оценим ее значение.

На наш взгляд, за основу можно было бы взять следующие выводы отечественных исследователей, рассматривавших указанную проблему. В частности, по мнению Е.А. Лукашевой, в правовой установке личности (понимаемой как ее готовность действовать согласно тому или иному нор­мативу, образцу поведения) концентрируются все компоненты социально­психологической регуляции, в зависимости от качественной характеристи­ки которых она может носить либо позитивный либо негативный характер, проявляющиеся соответственно в правомерном либо противоправном по­ведении личности^[111]. Она же отмечает, что установка является одним из

важнейших факторов, определяющих сознательное отношение личности к своим правам и обязанностям, и что ее свойство как сознательного регуля­тора поведения личности имеет особое значение, поскольку в сфере реали­зации прав и свобод граждан не должно быть автоматизма.

В.И. Каминская и А.Р. Ратинов рассматривали правовые установки и ориентации как продукт функционирования правосознания^[112][113]. Н.Л. Гранат считает, что правовая установка как интеллектуально-эмоционально-волевое образование является результатом практической реализации ценностного от- W 2

ношения с участием воли, выполняющей роль энергетического двигателя . Соответственно, правовую ориентацию он определяет в качестве совокупно­сти правовых установок индивида, непосредственно формирующих внутрен­ний план, программу деятельности в юридически значимых ситуациях.

М.В. Щербакова подчеркивает особую значимость правовой установки в реализации регулятивной функции правосознания^[114]. Т.В. Синюкова опреде­ляет правовую установку как готовность, предрасположенность субъекта к правомерному или противоправному поведению, складывающуюся под влиянием ряда социальных и психофизиологических факторов^[115]. Полагаем все же, что говоря о предрасположенности личности к противоправному по­ведению, следует иметь в виду прежде всего либо ее нигилистическое отно­шение к праву, либо антиправовую установку. Конечно, возможна и такого рода дихотомия, которой следует Т.В. Синюкова, выделяя положительную правовую установку и, очевидно, подразумевая наличие негативной (отрица­тельной) «правовой» установки. Но о какой правовой установке может быть речь в отрицательном (противоправном) смысле, если происходит переход

права в свою противоположность «антиправо» (разрушение права)? И дело ведь прежде всего не в том, что «правовая установка, — как пишет Т.В. Синю­кова, - сообщает устойчивый, постоянный, целенаправленный характер той или иной деятельности, выступая своего рода стабилизатором в меняющейся социальной среде»^[116], а скорее в самой сущности понятия «правовая установ­ка», которая призвана по своему назначению и смыслу содержать правооце­ночный, когнитивно-юридический (с позиций юридического рассудка) и соб­ственно правоповеденческий (готовность к правовому поступку) аспекты.

В условиях провозглашения и конституционного закрепления России в качестве правового государства встает задача выработки и соответст­вующей правовой установки личности. Это подразумевает и выделение особого диспозиционно-юридического образования, каковым можно было бы признать правовые жизненные принципы, несущие в себе ключевые признаки личностнО-социальной ценности права. Здесь мы подходим к сложному вопросу: как именно осуществляется на уровне личностных психологических механизмов воздействие правовой культуры на реальное правовое поведение индивида?

Прежде чем рассмотреть проблемы взаимодействия, взаимопроник­новения и трансформации правовой культуры в правовую активность лич­ности, отметим, что в исследовательских публикациях можно встретить различные трактовки понятия правовой культуры в ее взаимосвязи с пра­вовой активностью индивида. Так, например, А.И. Коваленко определяет правовую культуру как интеллектуально-духовное образование, как реали­зованную систему знаний о праве и государстве. «Иначе говоря, - пишет он, - правовая культура - это реализованное правосознание. Поэтому пра­восознание составляет как бы стержень, внутреннюю основу правовой

культуры, подобно тому как убеждения людей составляют сердцевину их поступков»¹.

Несколько иначе, в рамках деятельностного подхода, трактует пра­вовую культуру уже упоминавшийся нами В.П.Сальников. «Правовая культура личности, - пишет он, — необходимая предпосылка и созидатель­ное начало правового состояния общества, его цель и составная часть, но вместе с тем это степень и характер правового развития самой личности, которые находят выражение в уровне ее правомерной деятельности» .

Безусловно, в качестве компонента сознания и деятельности лично­сти правовая культура активно воздействует на общество. Тем самым она преломляется в социально-правовую активность личности, представляю­щую собой, как указывает В.В. Оксамытный, «наиболее высокий уровень правомерного поведения, проявляющийся в общественно полезной, одоб ряемой государством и обществом деятельности в правовой сфере» .

Системно-связующую функцию в области правовой культуры лич­ности осуществляет правовая деятельность. Такой вывод логично обосно­ван положениями теории культуры, разработанной Э.С. Маркаряном⁴. В ка­честве субъектов живой деятельности выступают индивиды, являющиеся источником движения культуры, что позволяет хранить и передавать куль­турный механизм наследования и функционирования ценностей правовой культуры. Такого рода деятельность можно было бы назвать и охарактери­зовать как правокультурную деятельность, призванную быть эффективной, свободной, умелой, граждански зрелой, сознательно-активной⁵. Под таким

¹ Коваленко А.И. Краткий словарь-справочник по теории государства и права. M..

Исток, 1994. С. 46. ..

² См.: Теория государства и права. Курс лекций /Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Маль- ко. M.: Юристь, 1997. С. 576.

³ См.: Общая теория государства и права. Академический курс в 2-х томах /11од ред. πρoφ. М.Н. Марченко. Том 2. Теория права. С. 577.

- ⁴Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука. M., 1983. С. 24.

⁵ См.: Вятр Е. Социология политических отношений. M., 1979. С. 231-235; Кейзеров Н. Политическая и правовая культура личности. M., 1987. С. 180-185.

углом зрения правовая культура личности может рассматриваться и как культура ее социально-правовой активности, способствующая становле­нию демократического правового государства, в котором власть исходит от народа и к нему же возвращается.

Правовая культура, таким образом, в структуре личности не только обеспечивает познание правовой действительности, но приобретает роль источника индивидуальной активности - важного индикатора человече­ской индивидуальности, в котором воплощаются, реализуются все воз­можности, свойства человека. Социальная активность — высшая форма проявления активности, заключающаяся в сознательной, целенаправлен­ной деятельности личности, включенной в систему социальных связей, и ха­рактеризующая интенсивность, степень развития, меру этой деятельности.

Роль социальной активности в жизни общества и каждого человека, интенсивное повышение ценности индивидуальной формы бытия этого феномена обусловили появление в последнее время серьезных философ­ских и социологических исследований проблемы социальной активности. В структуре социальной активности выделяются производственная, обще­ственная, политическая активность. Логически следовало ожидать выделе­ния и специального исследования правовой активности. Однако эта кате­гория признается и используется обычно только в качестве основания классификации форм осуществления права, определения степени участия субъектов в «работе» механизма правового регулирования» или в связи с в ■

формированием правосознания личности. В результате даже исследования, отличающиеся широкомасштабным подходом к личностной проблематике, ограничиваются постулированием важности социальной активности как одного из главных качеств современного человека и значимости воздейст­вия права на это качество. Так, практически категория активности выпада­ет из околоправовой проблематики, воспринимается как исключительно философско-социологическая и политическая.

Логически признание относительной самостоятельности правовой культуры и права необходимо ведет к выделению в структуре социальной активности правовой активности личности. Теоретически эта категория представляет одну из важнейших в системе как социологии, так и правове­дения, которое все в большей степени становится наукой о социальном по­ведении человека в общественной жизни, регулируемой правом. Поведен­ческая проблематика применительно к праву должна разрабатываться в свете теории социально-правовой активности личности. Это обеспечит возможность не только определения действенности правовых средств, сте­пени достижения целей законодателя, но даст более полное представление о личности как деятеле, субъекте правовой деятельности, о механизме пра­вового воздействия на личность, социальном и личностном потенциале права и эффективности его социального действия на различных стадиях развертывания правовой активности (в процессе принятия решения, осу­ществления правового действия, его правовой оценки). На этой основе возможно теоретическое и конкретно-социологическое изучение интен­сивности правового поведения личности, определение его специфики в ус­ловиях демократического политико-правового режима, разработка реко­мендаций по интенсификации этой деятельности.

Потенциальные возможности правового регулирования рассчитывают­ся не непосредственно в привязке к процессам функционирования субъектов права всех видов, к поведенческим актам (за исключением физического при­нуждения человека), а применительно к внутренней «поведенческой» струк­туре, к свойствам личности, ее внутренним функциональным характеристи­кам, предопределяющим ее поведение. Право непосредственно воздействует на процесс перевода внешнего (нормы права) во внутреннее (интериоризация правовых предписаний) и далее - внутреннего (сложившаяся «поведенче­ская» структура личности) во внешнее (поведение человека).

Таким образом, рассмотрев механизмы формирования на личност­ном уровне, то есть в рамках структуры личности, адекватной правовой самореализации последней, роль в этом процессе правовой культуры, пре­ломляющейся на уровне юридического поступка в правовую активность, представляется возможным заключить, что правовая культура функциони­рует как экстернализующийся в поступке, находящий в нем свое внешнее выражение конститутив личностного жизненного пространства. Правовая культура и ее овнешненное выражение в поступке структурируют как ок­ружающий личность фрагмент социального поля, так и саму личность. Следовательно, социальное поле и личность творятся одновременно, во взаимном влиянии. И если рассматривать гражданское общество, как мы уже это делали, как конкретноисторический тип социального контекста реализации личности, то такой контекст может структурироваться только вместе с соответствующим ему типом личности.

3.2.