§ 2. Правоприменительное толкование и правотворчество

Проведение системного анализа данной разновидности интерпретационной деятельности предполагает необходимость рассмотрения того существенного воздействия, которое результаты правоприменительного толкования оказывают на правотворчество.

1. Непосредственной основой для формирования и формулирования новых и (или) отмены (изменения) существующих правовых норм может выступать прецедент толкования.

Этот канал влияния результатов правоприменительного толкования на дея­тельность правотворческих органов по обновлению и совершенствованию за-

174

конодательства весьма специфичен. Такой вывод определяется тем, что найти примеры непосредственного включения в законодательство РФ результатов толкования по индивидуально-конкретному юридическому делу достаточно сложно. Для этого нужна стабильность и относительная длительность действия законодательства и иных источников. Сказанное относится в первую очередь к правоприменительной деятельности судов общей юрисдикции и арбитражных судов. Высокая степень обобщения и комментирования, которым подвергается судебная практика, означает формирование законодательства преимущественно под воздействием результатов аналитической и обобщающей деятельности высших звеньев судебной системы. Речь идёт об общеобязательных правилах понимания и применения права, являющихся в этой связи моделями возмож­ных норм права. Формула «прецедент толкования - совершенствование законо­дательства» приобретает вместе с тем особую актуальность на примере практи­ки Конституционного Суда РФ. Определённые способы аргументации и обос­нования принимаемых им решений одновременно обусловлены контрольными функциями, которые данный судебный орган выполняет в механизме совре­менного Российского государства. «Конституционный Суд Российской Феде­рации - судебный орган конституционного контроля, самостоятельно и незави­симо осуществляющий судебную власть посредством конституционного судо­производства» (ст.1 ФКЗ «О Конституционном Суде РФ»).

23.05.95г. Конституционный Суд РФ вынес Постановление №6-П по делу о проверке конституционности статей 2-1 и 16 Закона РСФСР от 18.10.1991г. «О

175

реабилитации жертв политических репрессий» (в редакции от 3.09.1993г.) в связи с жалобой гражданки З.В. Алешниковой.1

В результате рассмотрения дела Суд пришел к выводу о том, что указанное в жалобе положение Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических ре­прессий» противоречит статье 19 (часть 1) Конституции РФ о равенстве всех перед законом и судом, а также статьям 46 (часть 1) и 52 Конституции РФ, по­скольку не охраняет в равной мере с правами лиц, признаваемыми жертвами политических репрессий, права потерпевших от злоупотреблений властью, не обеспечивает им доступ к правосудию и компенсацию за причиненный ущерб. Дети, находившиеся вместе с родителями в местах лишения свободы, в ссылке, высылке, на спецпоселении, подвергались по существу таким же мерам репрес­сий по политическим мотивам, что и их родители. Это означает, что Закон РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» в данной редакции устанавливал необоснованные и несправедливые различия между гражданами, признававшимися пострадавшими от политических репрессий, и гражданами, необоснованно репрессированными, и проводил дискриминацию по возрастно­му признаку при решении вопроса об объёме компенсаций той и другой их ка­тегории.

Конституционный Суд РФ постановил: «Признать положение абзаца 1 час­ти первой статьи 2-1 Закона РСФСР от 18.10.1991г.

Высокая социальная значимость затронутого в Постановлении Конститу­ционного Суда РФ вопроса предопределила внимание к его новому разреше­нию со стороны Федерального Собрания РФ. 4.11.1995г. был принят Федераль­ный закон №166-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Закон Российской

1 Собрание законодательства РФ.1995.№22.Ст.2168.

176

Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий»».1 Вышеупомя­нутый Закон РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» дополнен статьей 1-1 следующего содержания: «Подвергшимися политическим ре­прессиям и подлежащими реабилитации признаются дети, находившиеся вместе с родителями в местах лишения свободы, в ссылке, высылке, на спецпоселении.» {сформулирована новая правовая норма). Из части первой статьи 2-1, определявшей категории лиц, признававшихся пострадавшими от политических репрессий, исключены слова «дети, находившиеся вместе с ро­дителями в местах лишения свободы, в ссылке, высылке, на спецпоселении;» {изменена существующая правовая норма). Законодатель «внял» решению Конституционного Суда РФ и «перевёл» детей из категории просто постра­давших от политических репрессий в категорию репрессированных лиц.

28.11.1996г. Конституционный Суд РФ вынес Постановление №19-П по де­лу о проверке конституционности статьи 418 Уголовно-процессуального кодек­са РСФСР в связи с запросом Каратузского районного суда Красноярского края.2

В результате рассмотрения дела Суд пришел к выводу о том, что указанные в запросе положения статьи 418 УПК РСФСР противоречат статьям 18, 46 (часть 1) и 120 Конституции РФ. С объективностью и беспристрастностью суда, который в качестве органа правосудия выносит приговор по делу, не согласует­ся наделение его в этом же процессе полномочиями возбуждать уголовное дело и формулировать по нему обвинение.

1 Собрание законодательства РФ.1995.№45.Ст.4242.

2 Собрание законодательства РФ.1996.№50.Ст.5679.

177

дела от функций обвинения и защиты, каждая из которых возложена на опреде­лённых участников процесса.

Конституционный Суд РФ постановил: «Признать положения части первой статьи 418 УПК РСФСР, наделяющие судью полномочиями возбуждать уго­ловное дело по подготовленным в протокольной форме материалам о преступ­лении или отказывать в его возбуждении, а также часть вторую этой же статьи, предусматривающую обязанность судьи изложить в постановлении о возбуж­дении уголовного дела формулировку обвинения, не соответствующими Кон­ституции РФ, её статьям 120 и 123 (частьЗ). Соответственно становится бес­предметным название статьи 418 УПК РСФСР.

Признание не соответствующими Конституции РФ названных положений статьи 418 УПК РСФСР не препятствует применению других её положений при рассмотрении вопроса о назначении судебного заседания по делу исходя из то­го, что решение о возбуждении дела и о формулировке выдвигаемого против лица обвинения содержится в утвержденном начальником органа дознания и санкционированном прокурором протоколе».

Достаточно высокая актуальность данного решения и возникшие в связи с его вынесением проблемы правоприменительной практики послужили причи­ной принятия Федерального закона №141-ФЗ от 15.11.1997г. «О внесении из­менений и дополнений в Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР».1 В этом законе статья 418 из УПК РСФСР исключена (отменена существующая право­вая норма). Часть четвертая статьи 415 изложена в следующей редакции: «На­чальник органа дознания, изучив протокол и приложенные к нему мате­риалы, при наличии достаточных оснований возбуждает уголовное дело (кроме дел о преступлениях, предусмотренных статьями 115, 116, частью первой статьи 129 и статьей 130 Уголовного кодекса Российской Федера­ции) и формулирует обвинение с указанием статьи уголовного закона, предусматривающей данное преступление, о чем в протоколе делается со­ответствующая запись.

1 Собрание законодательства РФ.1997.№46.Ст.5244.

178

дело, разъясняются сущность обвинения и его право знакомиться со всеми материалами уголовного дела, иметь защитника, заявлять ходатайства и обжаловать действия органа дознания. О выполнении указанных действий делается соответствующая отметка в протоколе, копия которого вручается данному лицу, после чего уголовное дело направляется прокурору.» (изме­нена существующая правовая норма). Законодатель воспринял тезис Конститу­ционного Суда РФ о недопустимости осуществления судом функции обвинения в уголовном судопроизводстве и включил его в УПК РСФСР. Наконец, статья 415 дополнена частью пятой следующего содержания: «По поступившему уголовному делу прокурор в срок, не превышающий трех суток, принима­ет одно из следующих решений: 1) о направлении уголовного дела в суд; 2) о направлении уголовного дела для производства дознания или предвари­тельного следствия; 3) о прекращении уголовного дела.» (сформулирована новая правовая норма). Здесь законодатель логически завершил правовое регу­лирование порядка направления материалов в суд с целью избежать возможных пробелов в этой области.

Ещё один пример. 6.07.1998г. Конституционный Суд РФ вынес Постанов­ление №21-П по делу о проверке конституционности части пятой статьи 325 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В.В. Шаглия.1

В результате рассмотрения дела Суд пришел к выводу о том, что указанное в жалобе положение статьи 325 УПК РСФСР противоречит статьям 46 (часть 1) и 50 (частьЗ) Конституции РФ. Каждому гражданину гарантируется судебная защита его прав и свобод, в рамках осуществления которой возможно обжало­вание в суд решений и действий (или бездействия) любых государственных ор­ганов и должностных лиц. Закреплённое в первой конституционной норме по­ложение служит важной гарантией защиты прав и свобод граждан от любых нарушающих их действий и решений, в том числе решений судебных органов.

1 Собрание законодательства РФ.1998.№28.Ст.3394.

179

преступление гарантируется право на пересмотр приговора вышестоящим су­дом в порядке, установленном федеральным законом. Оспариваемая в жалобе гражданина В.В. Шаглия часть пятая статьи 325 УПК РСФСР устанавливает, что приговоры Верховного Суда Российской Федерации обжалованию и опро­тестованию в кассационном порядке не подлежат, и тем самым лишает лиц, осужденных по этим приговорам, возможности настаивать на их обязательной судебной проверке.

Конституционный Суд РФ постановил: «Признать положение части пятой статьи 325 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, лишающее осужденно­го права на обжалование в кассационном порядке приговора Верховного Суда Российской Федерации, не соответствующим Конституции РФ, ее статьям 46 (часть1) и 50 (частьЗ)».

Одновременно с вынесением данного решения возник ряд пробелов в дей­ствующем законодательстве и вытекающих из них проблем правоприменитель­ной практики. В структуре Верховного Суда РФ не было специальной колле­гии, которая могла бы теперь рассматривать кассационные жалобы и протесты на его же правовые акты. Это говорит о том, что Постановление Конституци­онного Суда РФ породило комплексную проблему в области законодательства о судоустройстве, гражданского и уголовного процесса.

Правильно оценив сложившиеся обстоятельства, законодатель отреагиро­вал на потребности правоприменительной практики. 4.01.1999г. был принят Федеральный закон №3-Ф3 «О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР «О судоустройстве РСФСР», Гражданский процессуальный кодекс РСФСР и Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР».1 Закон РСФСР «О судо­устройстве РСФСР» дополнен новыми статьями 62-1 и 62-2 {сформулированы новые правовые нормы). Статья 62-1 называлась «Кассационная коллегия Верховного Суда Российской Федерации». Она определяла состав данной коллегии и порядок её формирования. Статья 62-2 называлась «Полномочия Кассационной коллегии Верховного Суда Российской Федерации». Она

1 Собрание законодательства РФ.1999.№1.Ст.5.

180

регламентировала компетенцию новой Коллегии и правовые основы её функ­ционирования. Часть пятая статьи 325 УПК РСФСР, признанная неконституци­онной, была исключена {отменена существующая правовая норма). Часть пер­вая статьи 326 УПК РСФСР, устанавливающая порядок кассационного обжало­вания и опротестования приговоров, дополнена новым пунктом 3 следующего содержания: «приговоры Судебной коллегии по уголовным делам и Воен­ной коллегии Верховного Суда Российской Федерации - в Кассационную коллегию Верховного Суда Российской Федерации;» {изменена существую­щая правовая норма). Аналогичным образом обновление законодательства за­тронуло и ГПК РСФСР.

Следовательно, формирование прецедентов толкования - это один из ос­новных каналов воздействия результатов правоприменительного толкования на правотворчество.

2. Непосредственной основой для формирования и формулирования новых и (или) отмены (изменения) существующих правовых норм может выступать обыкновение правоприменительной практики.

Данное направление влияния результатов правоприменительного толкова­ния на деятельность правотворческих органов по обновлению и совершенство­ванию законодательства характеризуется достаточно высокой практической значимостью. Важно видеть, что обыкновение правоприменительной практики складывается в значительной степени на основе установок профессионального правосознания должностных лиц, толкующих и применяющих право. Оно представляет собой относительно устойчивую тенденцию праворазъяснения и правоприменения, сформировавшуюся на базе, как правило, правильного по­нимания закона. Будучи закреплённой во множестве единичных решений пра-воприменяющих субъектов, определённая линия толкования и применения пра­вовых норм опосредует интеллектуальную деятельность органов и должност­ных лиц государства. Отличительной чертой рассматриваемого обыкновения правоприменительной практики является то, что очень часто оно может непо­средственно учитываться нормотворческими органами в ходе совершенствова-

181

ния законодательства. Это обыкновение может быть и не закреплено в актах официального нормативного толкования права, что обусловливается двумя причинами: либо вышестоящий государственный орган считает, что нижестоя­щие звенья государственного аппарата сами «справляются» с проблемами и за­дачами, возникающими в праворазъяснительной и правоприменительной прак­тике, и в основном правильно разрешают дела определённой категории, либо субъекты правотворчества достаточно оперативно и своевременно успевают проанализировать практику толкования и применения нормативных правовых актов и внести в них соответствующие дополнения. Отсюда необходимо при­нимать во внимание то обстоятельство, что формирование устойчивой право­применительной практики само по себе есть относительно самостоятельный способ воздействия её результатов на нормотворческую деятельность.

В связи с ростом социально-экономической активности населения в 90-е годы определённую актуальность приобрёл вопрос о рациональном управлении гражданами своими финансовыми ресурсами и личным имуществом. Наряду с нотариально удостоверенными и приравненными к ним доверенностями, закон предусматривал, в частности, что доверенность на получение вкладов граждан в банках и корреспонденции, в том числе денежной и посылочной, может быть удостоверена также организацией по месту работы, учёбы, жительства или ле­чения доверителя (п.4 ст. 185 ГК РФ). Вместе с тем такой порядок оформления доверенностей не охватывал всех возможных потребностей и нужд граждан в быстром, эффективном, экономном и законном управлении личными матери­альными благами. Тяжёлая болезнь доверителя, его физическое состояние, платность нотариальных услуг по оформлению доверенностей, отдалённость банка, проблема занятости и другие факторы способствовали формированию обыкновения, по которому доверенность на получение вклада гражданина в банке либо адресованной ему корреспонденции на почте удостоверялась на «месте», т.е. непосредственно в самом банке либо организации связи. При этом на основе такой практики была издана даже отдельная Инструкция Сберега­тельного Банка РФ № 12 от 21.07.1995г. «Об удостоверении доверенностей на

182

право получения вкладов граждан в отделениях Сберегательного Банка РФ».1 При рассмотрении споров о распоряжении денежными средствами граждан в банке, в том числе в связи с вопросами наследования, практика удостоверения доверенностей в самом Сбербанке РФ была признана не противоречащей Кон-ституции РФ и Гражданскому кодексу РФ.

Федеральное Собрание РФ, осознавая необходимость системного разреше­ния возникшей проблемы, и, по-видимому, проанализировав существующую правоприменительную и правореализационную практику, внесло уточнение в правовое регулирование данного вопроса. 12.08.1996г. был принят Федераль­ный закон №111-ФЗ «О внесении дополнения в пункт 4 статьи 185 Гражданско­го кодекса Российской Федерации».3 Пункт 4 статьи 185 Гражданского кодекса Российской Федерации дополнен абзацем вторым следующего содержания: «Доверенность на получение представителем гражданина его вклада в банке, денежных средств с его банковского счёта, адресованной ему кор­респонденции в организациях связи, а также на совершение от имени гра­жданина иных сделок, указанных в абзаце первом настоящего пункта, мо­жет быть удостоверена соответствующими банком или организацией свя­зи. Такая доверенность удостоверяется бесплатно.» {сформулирована новая правовая норма).

Развитие рынка жилья и его криминализация подняли на повестку дня во­прос о защите жилищных прав несовершеннолетних детей, оставшихся без по­печения родителей. Определённые сдвиги в нормативно - правовом регулиро­вании данной проблемы были сделаны благодаря принятию Федерального за­кона №26-ФЗ от 11.08.1994г. «О внесении изменений и дополнений в Закон Российской Федерации «О приватизации жилищного фонда в Российской Фе­дерации»»4 и части первой ГК РФ. Они ввели норму о предварительном разре-

1 Инструкция предоставлена автору в Кировском отделении Сберегательного банка РФ №5824 Волгоградского Сбербанка РФ г. Волгограда.

2 См. материалы прокурорской проверки по жалобам граждан Розальева и Чернышевых //Архив Прокуратуры Волгоградской области за 1995год.; Архив Дзержинского районного суда г. Волгограда. Дело №2-328/95.

3 Собрание законодательства РФ.1996.№34.Ст.4О26.

4 Российская газета.1994.16 августа.

183

шении органов опеки и попечительства на совершение сделок с жилыми поме­щениями, в которых несовершеннолетние являются собственниками, сособст-венниками или членами семьи собственника. Однако произведенные новации -при всей их значимости для практики - коснулись лишь частного сектора жи­лья. О несовершеннолетних членах семьи нанимателя жилого помещения госу­дарственного или муниципального жилищного фонда закон не упоминал. В ре­зультате они зачастую становились жертвами обмана. Существовавший пробел в законодательстве правильно преодолевался, на наш взгляд, применением ана­логии права. Судебные органы признавали недействительными сделки по об­мену квартир государственного или муниципального жилищного фонда, если: 1) в них ранее проживали оставшиеся без попечения родителей несовершенно­летние; 2) они незаконно утрачивали право пользования жилым помещением; 3) на совершение таких сделок не было получено разрешения органов опеки и по­печительства.1 Указанное обыкновение судебной практики, состоящее в том, что согласие органов опеки и попечительства требуется и в случаях обмена квартир государственного или муниципального жилищного фонда, в которых проживают несовершеннолетние, оставшиеся без попечения родителей, соот­ветствовало основным началам семейного законодательства - принципу обес­печения приоритетной защиты прав и интересов несовершеннолетних и нетру­доспособных членов семьи (ст. 1 Семейного кодекса РФ).

Законодателю потребовалось определённое время, чтобы понять необходи­мость совершенствования нормативно-правовой базы по данному вопросу. 28.03.1998г. был принят Федеральный закон №45-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Жилищный кодекс РСФСР».2 Статья 67 Жилищного кодекса РСФСР дополнена частью третьей следующего содержания: «Для обмена жи­лых помещений в домах государственного или муниципального жилищно­го фонда, в которых проживают несовершеннолетние, оставшиеся без по-

1 Архив Кировского районного суда г. Волгограда. Дела №2-46/97, 2-135/97, 2-261/97. Подобная практика была распространена и в других районах г. Волгограда, Волгоградской области, а также в других субъектах РФ. См., например, Дети и закон //Известия. 1997.15 декабря.

2 Собрание законодательства РФ.1998.№13.Ст.1467.

184

печения родителей, в том числе временно отсутствующие, и являющиеся членами семей нанимателей, требуется разрешение органов опеки и попе­чительства. Обмен жилых помещений, в которых проживают исключи­тельно несовершеннолетние, оставшиеся без попечения родителей, в том числе временно отсутствующие, производится их законными представите­лями с разрешения органов опеки и попечительства, а в случае достиже­ния несовершеннолетними возраста 14 лет самостоятельно с согласия их законных представителей и органов опеки и попечительства.» {сформули­рована новая правовая норма).

Обыкновение правоприменительной практики складывалось и в процессе применения законодательства об административной ответственности за нару­шение правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств. Серьёзные разногласия между водителями и органами государственной автоин­спекции вызывала практика использования мер, ограничивающих право собст­венности на автомобили и связанных с применением блокирующих устройств, эвакуацией транспортных средств и снятием номерных знаков. В первую оче­редь, это касалось случаев нарушения правил стоянки и остановки транспорт­ных средств. Статья 245 КоАП РСФСР предусматривала задержание транс­портного средства - запрещение его эксплуатации с помещением на специально отведённое охраняемое место. Задержание могло производиться лишь в 5 пря­мо установленных статьёй случаях совершения административных проступ­ков. В их числе такого состава правонарушения не упоминалось. Тем более не­доумение и сожаление вызывали факты использования под видом задержания других «конфискационных» мер, т.е. блокировки, эвакуации и т.д. Особенно выделялся на общем фоне город Москва. Между тем в практике уже в середине 90-х годов сформировалось обыкновение, по которому применение иных мер, кроме прямо предусмотренных законом, в отношении автомобилей неправо­мерно.1 В одном из таких решений чётко указано, что при осуществлении про­изводства по делам об административных правонарушениях не допускается

Архив Кировского районного суда г. Волгограда. Дела №2-483/96,2-123/97,2-177/97,2-231/97,2-233/97.

185

снятие номерных знаков как не предусмотренная законом мера его процессу­ального обеспечения.1

Федеральное Собрание РФ «услышало» призыв общественности, основан­ный на мнении большого числа водителей, специалистов и учёных. 19.07.1997г. был принят Федеральный закон №108-ФЗ «О внесении изменений и дополне­ний в Кодекс РСФСР об административных правонарушениях».2 Статья 115 КоАП РСФСР дополнена примечанием следующего содержания: «При нару­шении правил стоянки и остановки транспортных средств, порядка поль­зования муниципальными платными парковками запрещается примене­ние блокирующих устройств, эвакуация транспортных средств, снятие но­мерных знаков, применение иных мер, за исключением мер, предусмот­ренных настоящим Кодексом.» {сформулирована новая правовая норма).

Следовательно, формирование обыкновения правоприменительной практи­ки - это один из основных каналов воздействия результатов правопримени­тельного толкования на правотворчество.

3. Непосредственной основой для формирования и формулирования новых и (или) отмены (изменения) существующих правовых норм может выступать правоположение.

Указанный способ влияния результатов правоприменительного толкования на деятельность правотворческих органов по обновлению и совершенствова­нию законодательства является наиболее распространённым и традиционно признанным в юридической науке. Как уже выше отмечено, по своим юридиче­ским свойствам правоположения весьма близки к нормам права. Их отличают высокая степень обобщённости, формальной определённости, применимости к конкретной разновидности юридических дел. Выработанные и признанные в юридической практике правила понимания и применения действующих право­вых норм отражают в то же время поступательный ход общественного разви­тия, появление новых потребностей и целей правового регулирования, которые

1 Речи идёт о деле №2-123/97.

2 Собрание законодательства РФ.1997.№29 ^т.3509.

186

не могли быть предвидены законодателем или могли быть предвидены, но не получили формального закрепления в текстах нормативных актов. Чаще всего эти правила облекаются в форму норм права при принятии новых Кодексов. Функциональная роль правоположений как «моделей», «прообразов», «сгуст­ков», «норм о нормах» и т.д. прослежена в отечественной теории права доста­точно подробно. Нам хотелось бы проиллюстрировать некоторыми примерами их значение для процесса совершенствования законодательства как результатов правоприменительного толкования.

Актуальное значение сегодня приобретает направление практики примене­ния уголовного законодательства об ответственности за незаконный оборот ог­нестрельного оружия, боеприпасов и взрывчатых веществ. Обобщив её, 25.06.1996г. Пленум Верховного Суда РФ принял Постановление №5 «О су­дебной практике по делам о хищении и незаконном обороте оружия, боеприпа­сов и взрывчатых веществ».1 Он разъяснил в пункте 2 этого Постановления, что под оружием следует понимать устройство и предметы, конструктивно предна­значенные для поражения живой или иной цели, а также основные части ору­жия, определяющие его функциональное назначение. Под основными частями огнестрельного оружия, определяющими его функциональное назначение, сле­дует понимать такие части, как ствол, ударно-спусковой, запирающий меха­низмы и другие детали оружия, если они в комплексе позволяют произвести выстрел. Пленум руководствовался тем принципом, что ответственность насту­пает как за действия в отношении целого предмета, так и в отношении отдель­ных частей, несмотря на то, что диспозиция статьи 222 Уголовного кодекса РФ прямо говорила лишь об «огнестрельном оружии». Действительно важная роль этого правоположения была подтверждена впоследствии. 25.06.1998г. был при­нят Федеральный закон №92-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Уго­ловный кодекс Российской Федерации».2 Этим Федеральным законом в статью 222 Уголовного кодекса РФ «Незаконное приобретение, передача, сбыт, хране-

1 Бюллетень Верховного СудаРФ.1996.№8.С4.

2 Собрание законодательства РФ.1998.№26.Ст.ЗО12.

187

ние, перевозка или ношение оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств» внесены изменения. Название статьи после слова «ору­жия,» дополнено словами «его основных частей,». Часть первая статьи после слов «огнестрельного оружия,» дополнена словами «его основных частей,». Таким образом, вчерашнее правоположение стало правовой нормой.

В связи с отсутствием единообразия в разрешении отдельных вопросов Пленум Верховного Суда РФ часто обращался к анализу и обобщению практи­ки применения брачно-семейного законодательства. В известном Постановле­нии №3 «О некоторых вопросах, возникших в практике применения судами Кодекса о браке и семье РСФСР» от 21.02.1973г.1 содержалось следующее пра­воположение: «При рассмотрении дел о разделе имущества, нажитого супруга­ми во время брака, необходимо иметь в виду, что в случаях, когда до расторже­ния брака они прекратили вести общее хозяйство в связи с тем, что их семья фактически распалась, суд вправе признать имущество, приобретенное супру­гами в указанный период времени, собственностью каждого из них» (п. 10). В действовавшем Кодексе о браке и семье РСФСР оно так и не было формально закреплено. Однако при принятии нового Семейного кодекса РФ законодатель учёл более чем двадцатилетнюю практику использования этого разъяснения и его социальную значимость. Данное правоположение было включено в текст нового Кодекса. Сравним: «Суд может признать имущество, нажитое каж­дым из супругов в период их раздельного проживания при прекращении семейных отношений, собственностью каждого из них» (п.4 ст.38 Семейного кодекса РФ). Таким образом, длительно существовавшее правоположение стало правовой нормой.

Значительное число вопросов возникало в практике применения трудового законодательства. С появлением в Основах гражданского законодательства Союза ССР и республик от 31.05.1991г. понятия «моральный вред» и, следова­тельно, правовых оснований для его возмещения, правоприменительная прак-

1 Сборник Постановлений Пленумов Верховных Судов СССР и РСФСР (Российской Федерации) по граждан­ским делам. М..1995.С.203-211.

188

тика получила громадный импульс к своему развитию. Новый термин оказался настолько привлекательным, что оперирование им превратилось в способ зара­батывания денежных средств, причём в стороне остались действительно значи­мые аспекты взыскания морального вреда при наличии предусмотренных в за­коне юридических фактов и их доказанности обстоятельствами юридического дела. Интересным объектом «приложения» норм действующего законодатель­ства о моральном вреде стали и трудовые споры. Конституционное право граж­дан на труд нарушается в практике преимущественно в результате применения незаконных и необоснованных дисциплинарных взысканий. Ущемляются инте­ресы работников и в ходе неоправданного изменения существенных условий труда, например, перевода на другую работу без их согласия. В данных случаях практика сформулировала вопрос о том, допустимо ли взыскание морального вреда по трудовым спорам, и, прежде всего, по делам о восстановлении на ра­боте.

Столкнувшись с трудностями судов в оценке способов решения этой пра­вовой проблемы, Пленум Верховного Суда РФ уделил ей внимание в Поста­новлении №10 от 20.12.1994г. «О некоторых вопросах применения законода­тельства о компенсации морального вреда».1 Он отметил, что «отсутствие в за­конодательном акте прямого указания на возможность компенсации причинён­ных физических или нравственных страданий по конкретным правоотношени­ям не всегда означает, что потерпевший не имеет права на возмещение мораль­ного вреда. Например, в соответствии с пунктом 3 статьи 1 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик к трудовым отношениям, возникшим после 3 августа 1992г., может быть применена статья 131 названных Основ, ре­гулирующая ответственность за нанесение морального вреда по обязательст­вам, возникающим вследствие причинения вреда, поскольку отношения, свя­занные с компенсацией морального вреда, не урегулированы трудовым законо­дательством. В частности, суд вправе обязать работодателя компенсировать

1 Сборник Постановлений Пленумов Верховных Судов СССР и РСФСР (Российской Федерации) по граждан­ским делам. М.Д995.С.369-373.

189

причиненные работнику нравственные, физические страдания в связи с неза­конными увольнением, переводом на другую работу, необоснованным приме­нением дисциплинарного взыскания, отказом в переводе на другую работу в соответствии с медицинскими рекомендациями и т.п.». Указанное разъяснение послужило основой для правильного и справедливого разрешения конкретных трудовых дел.

Законодатель долго «раздумывал» над поставленными практикой вопроса­ми и всё-таки решил официально удовлетворить сформировавшуюся практиче­скую потребность правового регулирования данных отношений. 17.03.1997г. был принят Федеральный закон №59-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в статью 213 Кодекса законов о труде Российской Федерации».1 Статья 213 Ко­декса законов о труде Российской Федерации дополнена частью пятой сле­дующего содержания: «В случаях увольнения без законного основания или с нарушением установленного порядка увольнения либо незаконного пе­ревода на другую работу суд вправе по требованию работника вынести решение о возмещении работнику денежной компенсации морального вре­да, причиненного ему указанными действиями. Размер этой компенсации определяется судом». Сказанное говорит о том, что и здесь правоположение превратилось с течением времени в норму действующего права.

Следовательно, формирование правоположений - это один из основных ка­налов воздействия результатов правоприменительного толкования на право­творчество.

4. Наряду с вышеупомянутыми путями совершенствования законодательст­ва важно отметить тот факт, что существенную роль в обновлении нормативной базы играют и результаты неофициального правоприменительного толко­вания. Доктринальное толкование правовых норм в ходе анализа практики их применения либо, например, в связи с дачей экспертного заключения по делу, рассматриваемому в Конституционном Суде РФ, оказывает зачастую достаточ­но ощутимое влияние на процесс правотворчества. Можно отметить как пря-

Собрание законодательства РФ.1997.№12.Ст.1382.

190

мое, так и косвенное воздействие на данный процесс результатов научной ин­терпретации права в связи с его применением.

Прямое влияние научного толкования правовых норм на совершенствова­ние законодательства наиболее рельефно проявляется в ходе принятия новых крупных кодифицированных законодательных актов. В таких случаях тексты новых Кодексов пополняются научными идеями и предложениями, которые могли быть ранее высказаны на страницах научной литературы, в официальных выступлениях в средствах массовой информации, методических материалах по организации учебного процесса и в других источниках. При этом практической базой для формулирования новых правовых норм являются результаты толко­вания прежних законодательных актов, регулировавших данные виды общест­венных отношений. Несмотря на то, что с принятием новых законодательных актов эти нормативные источники, как правило, утрачивают юридическую си­лу, итоги их прошлой интерпретации учёными как бы «переживают» сами нор­мативные акты и образуют вспомогательный материал для составления проек­тов новых законодательных актов. Яркими примерами проявления правосози-дательной функции правоприменительного толкования здесь выступают Уго­ловный кодекс РФ и Гражданский кодекс РФ (части 1 и 2). Уголовный кодекс РФ вступил в силу с 1 января 1997 года. Его общая часть содержит немало норм, сформулированных под влиянием научных разъяснений. Приведем неко­торые из них. «Преступление признается совершенным с косвенным умыс­лом, если лицо осознавало общественную опасность своих действий (без­действия), предвидело возможность наступления общественно опасных по­следствий, не желало, но сознательно допускало эти последствия либо от­носилось к ним безразлично» (ст.25 УК РФ); «Исполнителем признается ли­цо, непосредственно совершившее преступление либо непосредственно участвовавшее в его совершении совместно с другими лицами (соисполни­телями), а также лицо, совершившее преступление посредством использо­вания других лиц, не подлежащих уголовной ответственности в силу воз­раста, невменяемости или других обстоятельств, предусмотренных на-

191

стоящим Кодексом» (ст.ЗЗ УК РФ); «Преступление признается совершен­ным организованной группой, если оно совершено устойчивой группой лиц, заранее объединившихся для совершения одного или нескольких преступле­ний» (ст.35 УК РФ); «При назначении наказания за преступление, совер­шенное в соучастии, учитываются характер и степень фактического уча­стия лица в его совершении, значение этого участия для достижения цели преступления, его влияние на характер и размер причиненного или возмож­ного вреда» (ст.67 УК РФ).1 Часть первая Гражданского кодекса РФ вступила в силу с 1 января 1995 года, часть вторая Гражданского кодекса РФ - с 1 марта 1996 года. Эти нормативные акты содержат значительное число норм, сформу­лированных под влиянием доктринального толкования гражданского права. Приведем некоторые из них. «Юридическими лицами могут быть организа­ции, преследующие извлечение прибыли в качестве основной цели своей деятельности (коммерческие организации) либо не имеющие извлечение прибыли в качестве такой цели и не распределяющие полученную прибыль между участниками (некоммерческие организации)» (ст.50 ГК РФ); «Если разнородные вещи образуют единое целое, предполагающее использование их по общему назначению, они рассматриваются как одна вещь (сложная вещь)» (ст. 134 ГК РФ); «Не являются представителями лица, действующие хотя и в чужих интересах, но от собственного имени (коммерческие по­средники, конкурсные управляющие при банкротстве, душеприказчики при наследовании и т.п.), а также лица, уполномоченные на вступление в пере­говоры относительно возможных в будущем сделок» (ст. 182 ГК РФ); «Не подлежит возмещению вред, причиненный в состоянии необходимой обо­роны, если при этом не были превышены ее пределы» (ст. 1066 ГК РФ).2 Уточнение признаков и более тщательное формулирование понятий и правил

1 В этих примерах курсивом выделены те выражения, которые отсутствовали в аналогичных статьях Уголовно­ го кодекса РСФСР 1960г.

2 Здесь курсивом выделены те выражения, которые отсутствовали в аналогичных статьях Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991г. и Гражданского кодекса РСФСР 1964г.

192

являлось результатом научного анализа практики толкования и применения ра­нее действовавшего уголовного и гражданского законодательства.

Косвенное воздействие результатов доктринального правоприменительного толкования на процесс правотворчества выражается в участии научной общест­венности в обобщениях праворазъяснительной и правоприменительной практи­ки и формулировании правоположений. В соответствии со статьями 58 Закона РСФСР «О судоустройстве РСФСР» и 23 ФКЗ «Об арбитражных судах в РФ» при Верховном Суде РФ и Высшем Арбитражном Суде РФ образуются Научно-Консультативные Советы. Основная задача этих органов - подготовка научно обоснованных рекомендаций по вопросам, связанным с формированием прак­тики применения законов и иных нормативных правовых актов и разработкой предложений по их совершенствованию. Указанные Научно-Консультативные Советы подразделяются на секции: уголовно-правовая и гражданско-правовая, экономическая и административная. Данная специализация помогает выбирать наиболее оптимальные пути и способы организации праворазъяснительной и правоприменительной деятельности и, следовательно, путем аргументирован­ного отбора соответствующих объективным условиям предложений формули­ровать проекты изменений и дополнений действующего законодательства. В общем и целом подобная форма связи юридической науки и практики пред­ставляет собой один из вспомогательных каналов воздействия результатов пра­воприменительного толкования на правотворчество.

5. Определённый канал влияния итогов толкования и правоприменения на правотворческий процесс можно обнаружить на примере осуществления права законодательной инициативы. Верховный Суд РФ, Высший Арбитражный Суд РФ и Конституционный Суд РФ имеют право законодательной инициати­вы по вопросам их ведения (п.1 ст. 104 Конституции РФ). Однако следует заме­тить, что практическая эффективность реализации этих полномочий, мягко ска­зать, невысока. С одной стороны, координируя правоприменительную деятель­ность нижестоящих судов общей юрисдикции и арбитражных судов, Верхов­ный Суд РФ и Высший Арбитражный Суд РФ формулируют правоположения,

193

которые при определённых условиях могут непосредственно воздействовать на процесс нормотворчества. С другой стороны, осуществляя контрольную дея­тельность по проверке конституционности нормативных актов, Конституцион­ный Суд РФ формирует своеобразные прецеденты толкования, которые при оп­ределённых условиях - признание актов либо отдельных их положений некон­ституционными - могут также непосредственно воздействовать на процесс нормотворчества. Сказанное позволяет заключить, что сам механизм практиче­ской деятельности высших судебных органов предопределяет и основные кана­лы влияния её результатов на правотворчество. Как уже отмечалось в юридиче­ской литературе, представления в законодательные органы в порядке законода­тельной инициативы часто подменялись обратными поручениями соответст­вующих законодательных органов Пленумам о даче судам разъяснений по во­просам применения законодательства.1 В юридической науке это положение правильно, на наш взгляд, квалифицировалось как способ «ухода» законодателя от ответственности за надлежащее правовое обеспечение общественных про­цессов. В связи с изложенным представляется, что давно высказываемые в на­учной среде идеи о разграничении представлений о даче аутентического толко­вания законов и представлений в порядке законодательной инициативы должны найти официальное разрешение на нормативном уровне. Вероятно, надо закре­пить их в новом Федеральном Конституционном Законе «О Верховном Суде РФ» и внести сопутствующие изменения в Федеральные Конституционные За­коны «Об арбитражных судах в РФ» и «О Конституционном Суде РФ». Важно установить перечень обстоятельств, обусловливающих необходимость дачи ау­тентического разъяснения правовых норм, и обстоятельств, при наличии кото­рых составляется представление в порядке законодательной инициативы. Учи­тывая эти соображения, необходимо подробно регламентировать обязанности законодательных органов по рассмотрению представлений, его сроки, порядок и т.д. Это даст возможность приблизить к жизни конституционную норму о

1 Банников С.Г. Законодательная инициатива Верховного Суда СССР //Советское государство и пра-во.1974.№З.С18.

194

праве законодательной инициативы высших судебных органов и повысить эф­фективность его влияния на совершенствование законодательства.

Следовательно, реализация права законодательной инициативы высших су­дебных органов - это один из важных каналов воздействия результатов право­применительного толкования на правотворчество.